ЕЛИЗАВЕТА ГРИГОРЬЕВНА ТЁМКИНА – ДОЧЬ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ И ПОТЁМКИНА

«Ей было 25 лет. Она только что оправилась от первых родов, когда красота, данная ей натурой, расцвела пышным цветом. У неё были чёрные волосы, изумительная фигура и цвет кожи, большие выразительные голубые глаза, длинные тёмные ресницы, чётко очерченный нос, чувственный рот, прекрасные руки и плечи. Стройная, скорее высокая, чем низкая, она двигалась быстро, но с большим достоинством. У неё был приятный голос и весёлый заразительный смех. Она легко переходила от простых тем к самым сложным».
Это была одна из самых образованных и могущественных женщин своего времени – Екатерина II. Такой мы теперь её знаем. Но человек влюблённый способен видеть красоту, скрытую положением и властью, исходящую изнутри. Это описание оставил единственный, среди многочисленных поклонников Екатерины II – двадцатитрёхлетний красавец-поляк, тогда секретарь британского посланника, а впоследствии король Польши. Он не стал её супругом, но сохранил для истории тот образ, который вряд ли может представить нам хоть один из десятков её портретов, именно тот, который взволновал другого молодого офицера, её будущего возлюбленного и супруга Григория Потёмкина.
«Если хочешь навек к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду». Это не было условиями, которые ставила невеста перед женихом, Потёмкин и любил, и был самым близким другом, как того желала его душа. Венчание состоялось 8 июня 1774 года на праздник Троицы. Брак, заключённый в такой праздник, считался особенно счастливым. Многие могут возразить насчёт их благополучной семейной жизни, но, кажется, для людей такого уровня, семейная жизнь на дистанции, с короткими встречами, с жаркой перепиской, с общими устремлениями, проектами и совместным процессом творческой реализацией – есть единственно возможным счастьем. «Стыдно, дурно, грех Екатерине Второй давать властвовать над собою безумной страсти… расстроил ты ум мой. Как это дурно быть с умом без ума!» – относилась императрица к своему супругу.
В ночь на 13 июля 1775 года появилась на свет их дочь Елизавета. Об истинных родителях ей не говорили. Хотя об отце всё равно узнала, ведь воспитывалась она в семье племянника Потёмкина – Александра Николаевича Самойлова, одного из свидетелей венчания родителей. Он же был и опекуном Елизаветы. Потёмкин оставил дочери огромное наследство, обширные имения в Киевской, Херсонской и других южных губерниях, но считать деньги Елизавету, к сожалению, не научили. Она истратила почти всё. Это было причиной частых ссор с Самойловым, ему было тяжело, – он-то знал, с кем имеет дело.
4 июля 1794 года, в той же петербургской церкви, что и родители 20 лет тому назад, Елизавета обвенчалась с греком секунд-майором кирасирского полка имени князя Потёмкина Иваном Христофоровичем Калагеорги. Он воспитывался вместе с великим князем Константином Павловичем и был с детства, приближённым к императорской семье. Можно сказать, Екатерина сама воспитала будущего зятя.
Если вы думаете, что жизнь Елизаветы протекала в столичном блеске, вы ошибаетесь. Ещё в самом начале XIX века семья Калагеорги переехала в Херсон, объявленный губернским центром. Здесь Иван Христофорович получил должность в Херсонской казённой палате. В 1807 году он стал вице-губернатором на довольно продолжительное время. Только в 1816-ом, получив должность губернатора Екатеринославской губернии, переселился в Екатеринослав (ныне – Днепропетровск). В Херсоне же в 1814 году в семье Калагеорги родился девятый ребёнок – Константин.
Магическим образом потомки Потёмкина оказались в городе, где нашёл вечный покой князь Тавриды. И, наверное, не стоило менять Ивану Христофоровичу Херсон на Екатеринослав, ведь «лучше синица в руках». В Екатеринославе, однажды оступившись, Иван Христофорович вывихнул ногу в лодыжке. Не долечившись, решил провести Рождество вместе с другом детства великим князем Константином Павловичем в Варшаве. Цесаревич хотел похвастать перед гостем выправкой своих солдат на большом параде. Выехав пораньше, в ожидании начала парада, Калагеорги сильно продрог на зимнем ветру, и, когда вернулся в жарко натопленный дворец, с ним случился удар – отнялся язык. Врачи не смогли помочь, но посоветовали попробовать лечение кавказскими минеральными водами, которые только завоевывали популярность.
Из Екатеринослава Калагеорги отправился в 1820 году в Железноводск. Лечение помогло лишь частично – Иван Христофорович смог нормально ходить, боли в ноге прекратились, говорить он тоже мог, но тихо, а вот память полностью так и не восстановилась. Калагеорги подал в отставку, она была принята, и ему назначили пенсию... Так он окончил свою службу. Точно неизвестно, где семья Калагеорги провела последние дни. Может, в имении Межигорка, а может, и в Херсоне, где жил сын Константин Иванович. С этим сыном и связана одна примечательная история. У него, в Херсоне, хранилась семейная реликвия – портрет матери.
В 1797-ом, уже после смерти и Потёмкина и Екатерины, Самойлов заказал художнику Владимиру Боровиковскому портрет Елизаветы, которой было тогда 22 года. «Пускай Елизавета Григорьевна будет написана таким образом, чтоб шея была открыта, а волосы растрёпанными буклями лежали на оной без порядку». Портрет был готов через год. Мало того, Боровиковский выполнил его миниатюрное повторение на цинке, овальное, размером с открытку. Здесь Елизавета Григорьевна изображена в образе древнегреческой богини Дианы, с обнаженной грудью, с украшением в виде полумесяца в причёске... На старости лет Константин Иванович вдруг решил продать большой портрет за 6 тысяч рублей! Может, работа того и стоила, но купить её тогда никто не решился. Картина ушла из Херсона позже, вдова сына Константина в 1907 году продала её видному московскому коллекционеру. Благодаря этому, знаменитый портрет Елизаветы Тёмкиной сохранился, и его можно увидеть в экспозиции Третьяковской галереи. Досадно, конечно, что не в Херсоне. Досадно, что и о жизни семьи Калагеорги в Херсоне почти ничего не известно, как остаётся загадкой, где похоронена Елизавета.
В этом году ожидается приезд в Херсон Андрея Львовича Калагеорги – потомка Елизаветы Григорьевны и Ивана Христофоровича. Мы надеемся узнать много интересного, прогуливаясь по городу, где жили его далёкие предки, по городу, который построил знаменитый его «прадед» Потёмкин.

Сергей Дяченко

Июнь 1983 года. Небольшая группа экскурсантов ходит между памятниками и надгробиями Мемориала в ограде Екатерининского собора – жемчужины русской архитектуры ХVIII века. Волею князя Потемкина здесь перезахоронены генералы и офицеры, погибшие при штурме Очакова (1788 год) и осаде Килии (1790 год), а также более поздние захоронения военных.
Экскурсовод подвел поредевшую группу к могиле, на которой лежала серая замшелая мраморная плита с бронзовой, потемневшей от времени небольшой доской и почти невидимыми буквами надписи: «Генерал-майору князю Волхонскому, убитому при взятии Очакова 6 декабря 1788 года»
Ткнув указкой в слова «князю Волхонскому», экскурсовод негромко, почти скороговоркой, сказал:
– Здесь похоронен дед Льва Николаевича Толстого!..
На что кто-то из группы заметил:
– Простите, но ведь известно, что дед писателя умер после войны 1812 года…
Экскурсовод, словно не слыша реплики, продолжил:
– Впрочем, есть еще две версии: погибший был отцом деда Льва Толстого по матери – Николая Сергеевича Волконского. Не исключено также, что Волконский был ее дедом.
Казалось бы, сомнения можно легко подтвердить архивными документами, превратив в неоспоримый факт.
Увы, но не в Херсоне. Херсон  – детище, мечта князя Потемкина, видевшего в нем крепость и верфь для Черноморского флота, а впоследствии – громадный порт морской международной торговли. Ранняя смерть помешала князю воплотить в жизнь задуманное. А люто ненавидевшие его, последний фаворит Екатерины II Платон Зубов, впоследствии ставший генерал-губернатором края, а также император Павел I сделали все, чтобы «все воинские и гражданские постановления сего вельможи немедля разрушить, даже то, что чем-либо напоминало о его деяниях».
В дальнейшем губернские властители-вельможи, в угоду очередному императору, крайне скудно выделяли средства, что, естественно, сказывалось на судьбе города, прекратившего свое былое развитие и рост.
Но самый сокрушительный удар, окончательно повлиявший на перспективу в будущем, нанес октябрьский переворот. Уничтоженная в братоубийственной войне экономика не способствовала развитию культуры. Утверждались новые истины. Началом новой эры стал 1917 год. Все прежнее объявилось вне закона, не имеющим права на жизнь и, разумеется, на память. Предубеждения новой власти оказались еще более губительными для истины, чем даже незнание.
Вот почему мемориал героев Очакова и Килии оставался всего лишь кладбищем «царских слуг». А посему фамилия «Волхонский», да еще и «князь», на заброшенной могиле, рядом с собором, превращенным в склад, ничего не говорила ни сердцу, ни уму.
Неожиданное прозрение при¬шло, как всегда, «сверху» – Ленин, перечитывая на отдыхе роман «Война и мир», в присутствии Горького, отозвался о Льве Толстом как о художнике и мыслителе «рядом с которым, по силе ума и таланта нет никого в Европе». Разумеется, роман начали переиздавать, снабдив его обширными комментариями. Его герой Болконский, пусть даже князь, оказался Волконским, да еще любимым дедом великого писателя.
Наиболее дотошные и любознательные нашли среди реквизированных книг тексты начальных вариантов романа, где описываются черты характера еще молодого Волконского, будущего деда писателя: «Образованный, честный, твердой воли, умный, но упрямый и властный, не склоняющий ни перед кем головы».
Первым херсонским следопытам бросились в глаза записи Льва Толстого о том, что Волконский в 1787 году посетил Херсон в чине бригадира, будучи в свите Екатерины II во время ее поездки на юг. Второй раз князь побывал в Херсоне спустя год, когда выступал с армией под Очаков, во время штурма которого командовал пехотой левого резерва.
Дальнейшая судьба деда в описании Льва Толстого выглядит так: «Достигнув высоких чинов генерал-аншефа при Екатерине II, он вдруг потерял свое положение вследствие отказа жениться на племяннице и любовнице Потемкина Вареньке Энгельгардт. Продвижение по службе остановилось. Он был назначен воеводой в Архангельск, где пробыл до воцарения Павла, после чего вышел в отставку. Женившись на княгине Екатерине Трубецкой, безвыездно жил в имении Ясная Поляна». Позже Лев Толстой дописал: «При Александре I, князь был хуже, чем в немилости, – его забыли…»
Умер Николай Сергеевич Вол¬конский в 1821 году и похоронен в Троицко-Сергеевской Лавре. Единственная его дочь Мария и стала матерью писателя.
Как видим, о гипотезе, об «отце и сыне» не может быть и речи. Не выдерживает критики и версия о том, что погибший был дедом матери писателя. Таким образом, продолжает оставаться загадкой личность Сергея Абрамовича (то ли Волхонского, то ли Волконского) и его родственные связи со Львом Толстым.
Помощь в этом вопросе могли оказать работники Московского музея Льва Толстого. Два моих запроса не остались без ответа. Письма из Москвы пришли необыкновенно быстро, причем с приложением копий самых необходимых страниц из дореволюционных изданий и фотокопия портрета Николая Сергеевича Волконского, работы Федора Рокотова (XVIII века).
Благодаря историческим материалам и ответам, изложенным в письмах ученого секретаря музея Л. Г. Гладких и заместителя директора по научной работе Б. М. Шумовой, удалось дополнить биографию деда Льва Толстого новыми интересными фактами.
Стало точно известно, что Нико¬лай Сергеевич Волконский – генерал от инфантерии, родившийся в 1753 г¬ду, был младшим сыном князя Сергея Федоровича, генерал-майора, участника Се¬ми¬летней войны (1715-1784). В романе Николая Сергеевича на¬зывают «прусский король». Проз¬вище ему дало близкое окружение за стремление подражать в манерах и внешности (парик, кафтан, коса) прусскому королю Фридриху II. Вероятно, это не в последнюю очередь послужило поводом на назначение его в 1793 году чрезвычайным послом в Берлине.
В отношении Сергея Авраамовича Волконского (это его точное имя, отчество и фамилия), установлены немаловажные факты: год рождения – 1748-ой, его отцом был князь Авраам Михайлович (1710-1760).
Во время штурма Очакова, генерал-майор Сергей Волконский «начальствовал 3-й штурмовой колонной, направленной на овладение ретраншементом», как сообщалось в донесении князя Григория Потемкина на имя Екатерины II. Далее он отмечает: «Первым взошел на ретраншемент, взял его, но, увидев, что егерей подполковника Маркова теснят превосходящие силы турок, бросился на помощь, опрокинул врагов, но был убит».Исторические документы утверждают, что и у Сергея Авраамовича Волконского и Николая Сергеевича Волконского единый родоначальник рода – Юрий Михайлович Тарусский и Оболенский, владевший уделом земли на берегах реки Волкони в XIII веке. Но спустя более чем четыре столетия существования рода эти лица стали принадлежать к разным его ветвям: Сергей Авраамович к третьей, Николай Сергеевич ко второй ветви. Они, в общем, родственники, но крайне отдаленные.
Однако город Херсон видел обо¬их участников штурма Очакова князей Волконских на своих улицах. А спустя 66 лет после этих событий их родственник – прапорщик граф Лев Николаевич Толстой по пути в обороняющийся Севастополь, в своем дневнике от 5 ноября 1854 года делает запись о том, что из Херсона он продолжает двигаться к месту службы, в Крым...