Страх. - Принуждение. - Террор. - Государственное управление лагерей. - "Чистки". - Принудительный труд. - Введение паспортной системы. - Унизительные ограничения и устрашающее законодательство.
"Величайшая ошибка думать, - писал Ленин Л.Б. Каменеву в марте 1922 года, - что НЭП положит конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому".
Ленин и другие большевистские вожди неустанно призывают к усилению репрессий. В августе 1922 года, выступая на XII конференции РКП(б), Зиновьев заявлял, имея в виду всех сопротивлявшихся большевизму: "Когда головни догорают, попытайтесь затоптать их сапогами и вы заглушите их совсем".[1]
В годы правления еврейского интернационала страх, принуждение, терррор были главными движущими силами общественной и личной жизни.
В популярной в те годы пьесе Н. Афиногенова "Страх" один из персонажей профессор Бородин заявляет, что сейчас "общим стимулом поведения 80% всех обследованных (граждан страны. - О.П.) является страх". Остальные двадцать - рабочие-выдвиженцы. Они хозяева страны, им нечего бояться, "за них боится их мозг... Мозг людей физического труда пугается непосильной нагрузки, развивается мания преследования. Они все время стараются догнать и перегнать. И, задыхаясь в непрерывной гонке, мозг сходит с ума или медленно деградирует".
Страх царствует повсюду, пропитывает все поры общества, парализуя творчество, самостоятельность, инициативу, предприимчивость. "Молочница, - говорит Бородин, - боится конфискации коровы, крестьянин - насильственной коллективизации, советский работник - непрерывных чисток, партийный работник боится обвинений в уклоне, научный работник - обвинения в идеализме, работник техники - обвинения во вредительстве. Мы живем в эпоху великого страха. Страх заставляет талантливых интеллигентов отрекаться от матерей, подделывать социальное происхождение... Страх ходит за человеком. Человек становится недоверчивым, замкнутым, недобросовестным, неряшливым и беспринципным... Кролик, который увидел удава, не в состоянии двинуться с места... Он покорно ждет, пока удавные кольца сожмут и раздавят его. Мы все кролики. Можно ли после этого работать творчески? Разумеется нет".
"Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия, - писал в 1934 году в письме к Молотову выдающийся русский ученый Иван Павлов. - Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком без пропусков, со всеми ежедневными подробностями - это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходство нашей жизни с жизнью азиатских деспотий".[2]
Очевидцы тех лет отмечают антирусский характер террора, главной целью которого было сломить, поставить на колени Русский народ, сделать из него раба, а всех непокорных уничтожить физически.
Такой подход к Русскому народу обосновывался теоретическими разработками идеологов большевистской партии, рассматривавших его как "человеческий материал" для создания "нового человека" - невольника космополитической системы еврейского интернационала. "Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, - писал большевистский теоретик Н. Бухарин, - является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи".[3]
Государственное политическое управление, пришедшее в феврале 1922 года на смену Чека, мало чем отличалось от последней. Хотя некоторые его права были вначале ограничены (по сравнению с Чека), но уже к осени восстановлены в полном объеме. ГПУ получило право на высылку, заключение в тюрьму и в некоторых случаях бессудный расстрел контрреволюционеров, к которым относилась большая часть коренных русских людей.
На смену русскому народному укладу жизни шла "рационализация жизни" и "реорганизация человека". Новая "героика" социализма создается по идеалам героев произведений Максима Горького - деклассированных элементов, босяков, "романтиков дна". В конце 20-х годов "романтизация" "идеалов" нетрудовых элементов находит естественное завершение в прославлении рабского труда заключенных. Суть идеологии нетрудовых элементов проявляется здесь во всей наготе. "Принятая Государственным политуправлением исправительно-трудовая политика, - писал М. Горький, - сведенная в систему воспитания проповедью единой для всех спасительной правды социализма и воспитания общественно-полезным трудом, - еще раз блестяще оправдала себя. Она была оправдана и раньше в многочисленных трудовых колониях и коммунах ГПУ, но эту систему "перековки" людей впервые применили так смело, в таком широком объеме (при строительстве Беломорканала. - О.П.)..." [4] Одновременно на этой стройке было занято около полумиллиона заключенных, именуемых каналоармейцами, состоявших на 90% из бывших крестьян - кулаков и подкулачников.
Начальник Главного управления исправительно-трудовых лагерей ОГПУ М.Д. Берман так объяснял свою "трудовую" задачу в начале 30-х годов: "Заключенный стоит государству больше 500 рублей в год. С какой стати рабочие и крестьяне должны кормить и поить всю эту ораву тунеядцев, жуликов, вредителей и контрреволюционеров? Мы их пошлем в лагеря и скажем: вот вам орудие производства. Хотите есть - работайте. Это принцип существования в нашей стране. Для вас не будет исключения, лагерями должна руководить такая организация, которая сможет выполнять крупные хозяйственные поручения и начинания советской власти и освоит ряд новых районов. Эта прямая директива партии и правительства..." [5]
В конце 20-х годов в лагерях создаются военизированные коллективы - роты, фаланги. Однако эта военизация себя не оправдала. И на смену ей по инициативе "снизу" - заключенных Соловецкого лагеря особого назначения - стали возникать так называемые трудовые коллективы. Они объединяли большинство осужденных и работали на принципах хозрасчета и самоокупаемости. Просуществовали эти формы до 1938 года.[6]
Многомиллионные массы "трудовых коллективов" заключенных словно раковая опухоль разъедали традиционную русскую культуру, активно разлагали ее духовно-нравственную основу. Большая часть бывших заключенных получила в лагере отчетливо выраженную ненависть к труду. Гнать "туфту", т.е. намеренно недобросовестно выполнять работу, становилось жизненным принципом многих познавших принудительный труд.
<С первой иллюзией, - писал В. Шаламов, прошедший все муки гулаковского ада, - было покончено быстро. Это - иллюзия работы, того самого труда, о котором на воротах всех лагерных отделений находится предписанная лагерным уставом надпись: "Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства". Лагерь же мог прививать только ненависть и отвращение к труду>.[7] Миллионы русских людей, попавших в лагерь, теряли свой жизненный идеал - труд как добродетель. Для них труд становился самым страшным проклятьем. И вся система лагерей в конечном счете была направлена именно на это - сделать труд проклятьем, дискредитировать высшую жизненную ценность русского человека.
Мифология казенного отношения к труду в условиях ГУЛАГа формируется в печатных органах мест заключения: "Через труд к свободе", "За темпы и качество" (это-то в условиях всеобщей "туфты"!), "На штурм", "За шесть условий", "За трудовое перевоспитание", "Перековка" (наиболее распространенный орган среди заключенных, строивших каналы), "К трудовой жизни", "Красный кирпич" (газета заключенных, занятых на кирпичном заводе соловецких лагерей - СЛОН), "Кусгарь" (СЛОН на Муксольме), "Наш труд" (лесоразработки СЛОН), "Трудовой конд", "Перелом" (журнал трудколонии на Соловках), "Трудовой колонист", "За Коммуну" (производственно-бытовой журнал Первой трудовой коммуны ОГПУ), "Борьба за металл" (газета лишенных свободы Магнитогорской ИТК), "Ударник", "За качество", "За качество работы", "За ударную стройку", "За ленинскую исправтрудполитику", "За социалистическое перевоспитание", "К трудовому общежитию", "К труду", "На трудовых путях", "Темпы ударника", "За первенство" (газета зэков и исправтрудработников), "Ударник социалистических полей". Таковы только самые основные органы печати ГУЛАГа, в названиях которых упоминалось или подразумевалось слово труд.
История трудовых лагерей может быть разбита на два этапа. Первый - "доплановый" - развивался с первого года революции до 1929 года. Концлагеря, как я уже показал выше, возникают летом-осенью 1918 года, а в начале 1919 года Ф.Э. Дзержинский объявляет их "школой труда".
В 1921 году в журнале московской Таганской тюрьмы "Тюрьма" рассказывается о том, что "в России... труд заключенных приобретает все большее и большее значение". В московской Таганской тюрьме тогда работало 65% заключенных. Московский совет народного хозяйства ставит вопрос "об устройстве мастерских в лагерях принудработ". На местах дело на первых порах обстояло хуже. В Вятском губернском исправительно-трудовом доме в 1923 году работало только 42% заключенных. К середине 20-х годов труд заключенных начинает развиваться все шире и шире.
Система принудительного труда в местах заключения становится объектом особого внимания со стороны большевистской власти. Согласно циркуляру, подписанному в январе 1925 года начальником Главного управления местами заключения РСФСР Ширвиндтом: "В целях развития работ заключенных они организуются по принципу хозяйственного расчета..." [8]
В середине 20-х годов в тюремной печати появляются объявления такого содержания: "Минусинский исправительно-трудовой дом исполняет... заказы в своих мастерских... Отпускает кирпич своего кирпичного сарая... Исправительно-трудовой дом принимает на себя выполнение разного рода черных работ. Ассенизация (очищение туалетов) выполняется своим обозом".[9] "Используя труд заключенных, рабочая часть губернского исправительного дома имеет возможность принимать заказы на 10 процентов дешевле кооперативных цен".[10] Конечно, более дешевая цена выполняемых работ обеспечивалась за счет недоплаты за труд - эксплуатации заключенных. Заключенных не только эксплуатировали, но и как скот сдавали в наем. "Отдел работ Екатеринбургского исправительного дома N 1... производит отпуск рабочей силы простой и квалифицированной сдельно и поденно, группами не менее 5 человек... Имеется техническое бюро из опытных инженеров и техников. Принимаются поручения по составлению строительных смет... Цены на 10-25 процентов ниже других предприятий".[11]
Продолжительность рабочего времени до конца 20-х годов составляла 8 часов в мастерских и 10-в сельхозколониях. Даже на тяжелых и вредных видах работ оплата труда была крайне мизерной. Например, в 1925 году в Витебском домзаке 20 женщин-заключенных, за месяц изготовившие 15 тыс. зеркал (производство повышенной вредности), заработали по 15 рублей каждая. Тогда как средняя зарплата вольного рабочего составляла около 50 руб.[12]
С 1929 года лагерная система входит в новый, "плановый" этап "развития". Труд заключенных включается в государственный план с ежегодным увеличением хозяйственных показателей "от достигнутого". Возникает не просто новая отрасль народного хозяйства, а сверхотрасль - лагерный сектор социалистической экономики, включавший в себя все виды экономической деятельности.
Возглавляла этот сектор советской экономики группа видных еврейских большевиков, в частности, Г.Г. Ягода, М.Д. Берман, Я.Д. Рапопорт, С.Г. Фирин, Н.А. Френкель.[13] Все они отличались крайней ненавистью к Русскому народу и его святыням. Ближайший родственник Я.М. Свердлова Г.Г. Ягода (занимавший в 1934-1936 годах пост наркома внутренних дел СССР), например, приняв изрядную дозу спиртного, любил стрелять по иконам.
Согласно государственному плану развития народного хозяйства СССР 30-х годов, НКВД обепечивал около половины заготовок леса на Дальнем Востоке, в Карело-Финской АССР и в Коми АССР, более трети в Архангельской и Мурманской областях, от одной пятой до одной четвертой в Ярославской, Горьковской, Молотовской, Свердловской областях и Краснодарском крае. Заключенные выдавали 40% общесоюзной добычи хромитовой руды, работали на урановых и угольных шахтах и золотых приисках. Трудно назвать отрасль или вид деятельности, где бы не использовался труд заключенных. Изготовление цемента и буксирных пароходов, морских катеров и барж, автотракторных прицепов и скреперов, тяжелых грейдеров и катков, сельскохозяйственных орудий и мебели, бельевого трикотажа, чулочно-носочных изделий и обуви - всюду использовался труд заключенных.
Преимущественно принудительным трудом заключенных были построены, в частности, города Комсомольск-на-Амуре, Советская Гавань, Магадан, Норильск, Дудинка, Воркута, Северодвинск, Дубна, сотни поселков; вырыты три гигантских канала - Беломорский, Волжский, Волгодонский. Самый малый из них Беломорский - 227 км, 19 шлюзов, 15 плотин, 49 дамб с общим объемом только земляных и скальных работ 21 млн. кубометров и все это при помощи тачки, кирки и лопаты; проведены тысячи километров железных и шоссейных дорог - Котлас-Воркута (ж/д), Рикасиха-Молотовск (ж/д), Караганда-Балхаш (ж/д), Салехард-Игарка (ж/д), второй путь сибирской магистрали (4000 км), Комсомольск-Советская Гавань (ж/д), начальная часть БАМа от Тайшета до Лены, автомобильное шоссе Москва-Минск; возведены тысячи заводов и предприятий, в том числе такие гиганты, как Балхашский, Соликамский, Березниковский комбинаты; созданы несколько крупных ГЭС, в том числе Куйбышевская, Нижнетуломская, Усть-Каменогорская. Я уже не говорю о массовом использовании труда заключенных на лесоповале, на копях и шахтах и прочих самых тяжелых работах.
Лагерный труд имел не только производственную сферу (физический труд). В "шарашках" - так назывались лагерные научно-исследовательские и проектно-технологические институты - работали многие тысячи заключенных умственного труда - ученые и инженеры, деятели культуры и искусства.
По самым заниженным ориентировочным оценкам, среднегодовой объем национального дохода, создаваемого в тюремном секторе, составлял в ценах тех лет в середине 30-х годов по крайней мере 30 млрд. рублей, т.е. больше 10% национального дохода страны. Численность занятых в тюремном секторе достигала не менее 10 млн. человек, или около 15% всех занятых в народном хозяйстве. Естественно, не больше пятой части созданной в тюремном секторе суммы дохода шло на личное потребление заключенных, основная ее часть пополняла государственную казну.
Главное управление лагерей имело множество внутренних управлений, в подчинении которых находились специальные лагеря, имевшие свой "профиль хозяйственной деятельности".Лагеря делились на лагпункты, находившиеся рядом с производственным объектом: лесоповалом, рудником, шахтой, совхозом, фабрикой, заводом. Все они, конечно, были затянуты колючей проволокой и тщательно охранялись.
Труд в лагерях организовывался самым варварским способом - главным трудовым мотиватором был голод. Норма, чаще всего чрезмерная, устанавливалась как условие получения мизерного пайка обычно не составлявшего даже прожиточного минимума. Выполнивший норму в обыкновенном трудовом лагере получал пайку плохого хлеба, черпак супа из гнилых овощей. А те, кто мог перевыполнить норму, "награждались" дополнительно половником каши или картофеля. Но горе тому, кто не вырабатывал свою норму. Его "сажали" на штрафной паек, полезность которого была значительно ниже прожиточного минимума. Такой человек обрекался на гибель.
"Хозяйственная деятельность" лагерей составляла высокоприбыльную статью дохода для государства. Высокая прибыль обеспечивалась прежде всего за счет запланированной недоплаты. Яркий пример - лагеря в Воркуте. Здесь существовали две организации по эксплуатации труда заключенных - Главное управление Воркутинскими лагерями и трест "Воркутауголь". Трест "Воркутауголь" выплачивал Главному управлению Воркутинскими лагерями за каждого выведенного на шахту заключенного по тарифным ставкам, разрядам и "производительности труда", соответствовавшим оплате труда вольнонаемных шахтеров Донбасса.
Сами заключенные шахтеры получали от треста "Воркутауголь" по особым гулаковским ставкам. Однако даже те мизерные начисления, которые шли заключенным, на руки им не выдавались. Требовалось специальное разрешение начальника лагеря, который давал его в зависимости от поведения заключенного. В воркутинских лагерях, описывал очевидец, на некоторых шахтах на личные счета заключенных-шахтеров записывалось не более 10-15% той суммы, которую сам лагерь получал за их труд от шахты.[14]
Организация труда заключенных строилась по образцу рабовладельческих плантаций. Огромная роль в эксплуатации их труда отводилась нарядчикам из числа самих заключенных, но поставленных в привилегированное положение (лучшее питание, лучшие постель и место в бараке - порой даже специальная кабинка, выгороженная фанерой, - "денщики" из заключенных). Нарядчик осуществлял расстановку бригад и отдельных заключенных по местам работы. От него зависело, куда сегодня пошлют бригаду - на легкую или тяжелую работу, на трескучий мороз или оставят в теплом помещении. За распределение в хорошие места нужно было платить, и прежде всего за счет получаемых из дома посылок.
Над всеми нарядчиками стоял старший нарядчик, который каждый день получал из планово-производственной части пачку бумаг на вывод заключенных, собирал всех своих нарядчиков и распределял между ними задания. За выполнение нарядов нарядчики отвечали головой.
Писатель Шаламов рассказывает, как заключенные работали по шестнадцать часов при самых напряженных нормах. Если считать, что подъем, завтрак и развод на работу, и ходьба на место ее занимали полтора часа минимум, обед - час и ужин вместе со сбором ко сну полтора часа, то на сон после тяжелой физической работы на воздухе оставалось всего четыре часа. Человек засыпал в ту самую минуту, когда переставал двигаться, умудрялся спать на ходу или стоя. Недостаток сна отнимал больше сил, чем голод. Невыполнение нормы грозило штрафным пайком - 300 г хлеба в день, и без баланды. Денег почти не платили. В отдельных случаях их давали некоторым бригадам. Все потому, что нормы были практически невыполнимы для истощенных и голодных людей. Чтобы что-то получить, бригадиры всю выработку бригады записывали на 2-3 человек - получалось перевыполнение - за это давали денежные премии. Остальные члены бригады имели только штрафной паек.
Численность заключенных в период правления еврейского интернационала увеличилась почти в 7 раз.
Общее количество заключенных в период правления еврейского интернационала
(на 1 января каждого года) [15]
Годы
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
Тыс.человек
139,6
145,3
179,5
121,0
147,2
179,0
212,0
268,7
334,3
510,3
965,7
На 1000 чел.
населения
0,99
1,01
1,22
0,80
0,95
1,14
1,32
1,64
1,99
2,98
5,52
Подавляющее число заключенных составляли русские. Доля их в "населении Гулага" была выше, чем удельный вес в населении СССР. Русские как "контрреволюционная нация" (определение К. Маркса) отправлялись в тюрьму только за то, что осмеливались выражать свои национальные чувства.
"Ведь все, поголовно все знают, - писал Е.Н. Николаев, "руководитель фашистско-монархической группы церковников" (формулировка НКВД), - что творится в России что-то кошмарное, жуткое, и все это исключительно оттого, что Россией управляют люди - враги России и Русского народа, не имеющие никакого понятия о государственном устройстве, придумавшие утопическую, бессмысленную систему... которая проводится исключительно одним только принуждением и террором".[16] За эти слова Николаев был расстрелян, пополнив собой трагическую статистику геноцида Русского народа.
Число осужденных за "контрреволюционные и другие особо опасные преступления"
в 1921-1934 годах.[17]
Годы
Всего
осуждено
Смертная
казнь
Лагеря, колонии,
тюрьмы
Ссылка и
высылка
Прочие
меры
1921
35829
9701
21724
1817
2587
1922
6003
1962
2656
166
1219
1923
4794
414
2336
2044
---
1924
12425
2550
4151
5724
---
1925
15995
2433
6851
6274
437
1926
17804
990
7547
8571
696
1927
26036
2363
12267
11235
171
1928
33757
869
16211
15640
1037
1929
56220
2109
25853
24417
3742
1930
208069
20201
11443
58816
14609
1931
180696
10651
105683
63269
1093
1932
141919
2728
73946
36017
29228
1933
239664
2154
138903
54262
44345
1934
78999
2056
59451
5994
11498
1935
267076
1229
185846
33601
46400
Всего осуждено за "контрреволюционные и другие особо опасные преступления" за 1921-1938 годы было 2 944 879 человек, из них 30% (1062 тыс.) проходили как уголовники.[18]
Созданная большевистским режимом система принуждения включала в свой арсенал, кроме тюремно-лагерной системы, набор правовых мер, парализовавших всякую волю к сопротивлению и обставлявших жизнь русского человека десятками унижительных ограничений.
Популярной мерой устрашения в 20-х годах были так называемые "чистки" советских учреждений и организаций от враждебных элементов, к которым относили прежде всего национально мыслящих русских людей. Этих "чисток" очень боялись, так как в результате их многие лишались работы, а значит, и источника существования. Для проведения "чисток" собирался "широкий актив трудящихся", давался широкий ход доносам и анонимкам. "Чистка" проводилась по "трем категориям".
По "третьей категории" - самой милостивой, - человека только понижали в должности, занеся соответствующую запись в послужной список. После чего "виновный", сжав плечи от страха, ждал следующей "чистки".
По "второй категории" работника увольняли, но давали возможность получить работу в другом, худшем месте.
По самой суровой, "первой категории", работника увольняли без права получить работу в других советских учреждениях, выселяли из государственной квартиры, лишали пенсии.
Большевистский режим по-прежнему практикует различные формы принудительного труда, сходные с методами военного коммунизма.
"Мы пробовали этот путь, - писал Сталин в 1927 году, - в период военного коммунизма в виде организации трудовых армий. Но на этом пути больших результатов не добились. Мы пошли потом к этой цели обходными путями, и нет основания сомневаться в том, что добьемся в этой области решающих успехов".[19]
В 1927 году решением ВЦИК и СНК РСФСР вводится новое "Положение о привлечении населения к трудовой и транспортной повинности", согласно которому по решению административных организаций население может принудительно направляться на любые работы, уклонение от которых преследовалось в судебном порядке.
Основной формой привлечения кадров в промышленость стал так называемый организованный набор путем заключения договоров хозяйственных организаций с колхозами, закрепление рабочих за Предприятиями на определенные сроки на основе контрактации (Постановление ЦИК и Совнаркома СССР "Об отходничестве", 30 июля 1931 года). На практике это было так. Соответствующие органы давали разнарядку на район. Райком спускал эту разнарядку на отдельные колхозы. Колхозы автоматически заключали договора, причем практически не учитывались склонности и интересы самих направляемых колхозников. Бывшие колхозники прикреплялись к тем предприятиям, где, по мнению большевистских руководителей, наблюдалась необходимость в них. Бывший колхозник не мог покинуть предприятие, пока не закончится срок контрактации.
Постановлением ЦИК и СНК 27 декабря 1932 года в стране вводится паспортная система, ставшая в тех условиях одной из главных форм принудительного регулирования жизни русских людей. Постановление о паспортах гласило так:
"В целях лучшего учета населения городов, рабочих поселков и новостроек и разгрузки этих населенных мест от лиц, не связанных с производством и работой в учреждениях или школах и не занятых общественнополезным трудом (за исключением инвалидов и пенсионеров), а также в целях очистки этих населенных мест от укрывающихся кулацких, уголовных и иных антиобщественных элементов ЦИК и Совнарком СССР постановляет:
Установить по СССР единую паспортную систему на основании положения о паспортах.
Ввести единую паспортную систему с обязательной пропиской по всему СССР в течение 1933 года, охватить в первую очередь население Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева, Минска, Ростова-на-Дону, Одессы и Владивостока".[20]
Люди, не имевшие паспортов, а жителям села их не выдавали, не могли устроиться на работу и поэтому пожизненно прикреплялись к тому или иному колхозу. Жители городов не могли устроиться на работу без прописки, а часто и, наоборот, не могли получить прописки, не устроившись на работу. Таким образом, устанавливалась принудительная связь между местом работы и жительством. Кроме паспортного режима, вводится еще статья закона "7-35", по которой до 7 лет получали люди "без определенного места жительства" и "без определенных занятий".
В том же году издается постановление, предусматривающее немедленное увольнение хотя бы за один прогул. Оно гласило: "Установить, что в случае хотя бы одного дня неявки на работу без уважительных причин работник подлежит увольнению с предприятия или из учреждения с лишением его права пользования выделенными ему, как работнику данного предприятия или учреждения, продовольственными и промтоварными карточками, а также с лишением его права пользования квартирой, предоставленной ему в домах данного предприятия или учреждения".[21]
В 1933 году выходит постановление "О порядке отходничества от колхозов", в котором предусматриваются меры административного на казания за самостоятельный уход колхозника на постоянную или временную работу в город. Разрешение на уход дается только на основе специально зарегистрированного в правлении колхоза договора с хозорганами.
В 30-е годы промышленность ежегодно набирала в "организованном" порядке в колхозах около 1,5-2 млн. человек. Только за годы пятилетки было "организовано" и направлено в промышленность и на транспорт около 13 млн. человек - преимущественно колхозников.
Рабочих "добровольно-принудительно" объединяют в ударные бригады, заставляя закрывать глава на ужасные условия работы и быта. Более того, ударные бригады "добровольно" пересматривают нормы выработки в сторону их повышения, а сдельные расценки в сторону понижения. Одновременно берутся повышенные против плана задания по производству и по снижению себестоимости. В конце 20-х - 30-х годах нормы выработки в промышленности повысились на 15-50%, а расценки на многие работы снизились.
Рабочие, пока была возможность, пытались переходить на другое место работы, однако чаще всего и там было то же самое. Тем не менее текучесть рабочей силы, например, в Донбассе в 1930 году доходила до 60-65%. На хлопчатобумажных предприятиях за год сменилось 68% всех рабочих, льняных - 104%, кожеобувных - 120% [22]
Чтобы остановить этот естественный процесс, государством осуществляется целый ряд мероприятий по принудительному закреплению рабочей силы.
В конце 20-х - 30-е годы проводится шумная кампания по так называемому самозакреплению кадров. Суть ее состояла в том, что рабочих заставляли "добровольно" подписывать обязательства оставаться на предприятии до конца пятилетки. Нередко отказ от подписи такого обязательства объявляется антисоветским настроением с соответствующими последствиями для того времени.
7 августа 1932 года по инициативе Л.М. Кагановича и Яковлева (Эпштейна) издается одно из самых жестоких постановлений ЦИК и СНК эпохи еврейского интернационала - "Об охране имущества государственных предприятий и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности". Даже за незначительные проступки или просто трагические случайности (рабочий случайно сломал резец, колхозник собрал несколько колосков с убранного поля и т.п.) предполагалось "применение в качестве судебной репрессии и жесточайших наказаний - высшей меры социальной защиты - расстрела с конфискацией всего имущества", а также неприменения по этим "делам" амнистии.
В постановлении, в частности, говорилось:
I
<...>2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении грузов на транспорте.
II
<...>2. Применить в качестве меры судебной репрессии за хищение... колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества...
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении колхозного и кооперативного имущества.
III
<...>2. Применять в качестве меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилия и угроз со стороны кулацких и других противообщественных элементов лишение свободы от 5 до 10 лет с заключением в концентрационный лагерь.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по этим делам".[23]
