Потерпев сокрушительный крах в деле насаждения мировой революции и ввергнув Россию в унизительное поражение в Польше, Ленин на время отходит от своих агрессивных замыслов и уже весной 1922 года меняет внешнюю политику, провозгласив новую доктрину мирного сосуществования государств с разным общественным строем.[1] Впервые на практике она была провозглашена наркомом иностранных дел на Генуэзской конференции. "Оставаясь на точке зрения принципов коммунизма, - заявлял, основываясь на инструкциях Ленина, Г.В. Чичерин, - российская делегация признает, что в нынешнюю историческую эпоху, делающую возможным параллельное существование старого и нарождающегося нового социального строя, экономическое сотрудничество между государствами, представляющими эти две системы собственности, является повелительно необходимым для всеобщего экономического восстановления".[2]
На Генуэзской конференции советская делегация, возглавляемая Г.В. Чичериным и Л.Б. Красиным и включавшая в себя таких видных еврейских большевиков, как М.М. Литвинов, А.А. Иоффе, X.Г. Раковский, путем различных закулисных манипуляций и, по-видимому, подкупа сумела избежать многих острых углов. Делегация отказалась признать долги царского и Временного правительств, вернуть иностранным предпринимателям национализированные у них на территории России предприятия или возместить их стоимость. Более того, от имени советской России были выдвинуты контрпретензии о возмещении убытков, причиненных иностранной интервенцией и блокадой (если довоенные и военные долги России были равны 18,5 млрд. золотых рублей, то ее убытки в результате иностранной интервенции и блокады составляли 39 млрд. золотых рублей). Советская делегация выдвинула свои условия, по которым она была готова признать довоенные долги и преимущественное право за бывшими собственниками получать в концессию или аренду ранее принадлежавшее им имущество, в ответ на юридическое признание советской России, оказание ей финансовой помощи и аннулирование военных долгов и процентов по ним. В демагогических целях советская делегация выступила с предложением о всеобщем разоружении.[3] По существу, Генуэзская конференция окончилась безрезультатно, но большевикам она принесла моральную победу.
Неудавшаяся попытка Запада заставить Россию уплачивать довоенные и военные долги в значительной степени объясняется тем, что процесс перекачки русских богатств в Европу и США начался с первых дней прихода к власти большевиков. Образовались закулисные каналы перекачки золота и драгоценностей за рубеж, в существовании которых были заинтересованы весьма влиятельные на Западе люди.
В "Нью-Йорк Тайме" (23.8.1921) проходят сведения о количестве заграничного золота, привезенного в США за последнее время или ожидаемого к поступлению в местные банки. В частности, сообщалось, что банк "Кун, Лейба и К"", главою которого состоял небезызвестный Яков Шифф (умер в 1920-ом), субсидировавший антирусские революции в 1905-ом и 1917 годах, за время с 1 января по август 1921 года получил золото из-за границы на сумму 102,3 млн. доллара, большая часть которой, как предполагается, из советской России.[4]
На русское золото в США слетается сонм финансовых дельцов, весьма неразборчивых в средствах. Среди них особого упоминания заслуживает еврейский предприниматель А. Хаммер, сумевший через своих единоплеменников, и прежде всего Б. Рейнштейна (помощника Ленина), добиться для себя выгодных торговых сделок. Однако в уплату за это Хаммер стал агентом Коминтерна. Рассекреченные документы Центрального архива КПСС свидетельствуют о том, что он выполнял роль курьера, перевозившего деньги Коммунистического Интернационала, а его отец, Д. Хаммер, являлся организатором коммунистической партии США и движения в поддержку большевистского режима. На ограблении беспомощной в то время России А. Хаммер сколотил огромное состояние. Он занимался не только продажей за границу бесценных художественных сокровищ России, но и посредничеством в торговле советского правительства с американскими фирмами. В 1921 году было заключено соглашение с Внешторгом, по которому американские фирмы (всего 32) с общим капиталом свыше миллиарда долларов подписали контракт с Хаммером на поставку своих товаров в Россию.[5]
Закулисные отношения большевистских вождей и американских дельцов достигли такой черты, что в январе 1922 года американское правительство предложило Ленину за солидную денежную помощь внести в конституцию изменения, предусматривавшие представительство в Советах владельцев частной собственности. Однако Ленин с гневом отверг предложение, "Вождь пролетариата" начертал на документе "сумасшествие!!!" и предложил наркому иностранных дел Чичерину (через которого было получено предложение) отправиться полечиться. "Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий".
В Европе дельцом, подобным А. Хаммеру, стал известный еврейский банкир О. Ашберг (друг М.М. Литвинова), руководитель того самого "НИА БАНКА", через который в 1915-1917 годах деньги германских спецслужб шли на поддержку большевистской революции. В 1922 году организаторами первого советского заграничного банка - Рускомбанка - были О. Ашберг (первый руководитель банка), Шейнман (директор Госбанка РСФСР), Шлезингер (бывший директор дореволюционного Московского коммерческого банка), Калашкин (бывший директор дореволюционного банка "Юнкер"), Терновский (бывший директор Сибирского банка). Все эти люди принадлежали к клану международного еврейского капитала, заинтересованного в эксплуатации богатств России.
В 20-е годы именно эти силы экономическими методами образуют на границах России настоящий железный занавес.
Были поставлены финансово-экономические преграды между странами с населением "основного потребления" - основным населением мира - и вспомогательным населением. К основному населению с конвертируемой (свободно обращаемой) валютой отнесли страны Северной Америки и Западной Европы. К вспомогательному, деньги которого не конвертировались, - практически весь остальной мир (и прежде всего Россия). Как справедливо отмечал русский ученый и публицист Цикунов, неконвертируемость денег влекла за собой <запрет выезда, невозможность покупки товаров за рубежом, свободу спекулятивного и грабительского ценообразования в "закрытых", неконвертируемых зонах, а как следствие этого - разницу в ценах в "свободном" мире и в "закрытых" зонах к выгоде основного населения, особенно на сырьевые ресурсы, энергоносители и новую технологию и товары (что и является корнем противоречий в мире)>.[6]
Пользуясь старыми связями по каналам германских спецслужб, большевистские эмиссары используют все возможные средства, чтобы разорвать кольцо дипломатической и экономической блокады советской России. С немецким правительством у большевиков завязываются самые тесные контакты. В феврале 1921 года достигается соглашение о "восстановлении немецкой промышленности". Оно было совершенно секретно, ибо, по Версальскому договору, такое сотрудничество запрещалось. В результате уже в 1922 году советская Россия заключает Рапалльский мирный договор с Германией, который восстанавливал дипломатические отношения и предусматривал взаимное сотрудничество и отказ от финансовых претензий друг к другу. Заключен он был в ущерб национальным интересам России, понесшей огромные потери в результате германской оккупации.
Умело используя противоречия между Германией и странами бывшего блока Антанты, большевистские дипломаты в 1924 году добиваются восстановления дипломатических отношений с большинством западных стран (кроме США), и прежде всего Англией, Францией, Италией. Восстановление дипломатических отношений не изменило антирусской направленности западных государств. Генерал Макс Гофман так сформулировал интересы Франции, Англии и Германии в России: "Эти объединенные державы должны своей совместной военной интервенцией свергнуть Советское правительство и восстановить экономически Россию в интересах английских, французских и германских экономических сил. Ценным было бы участие, прежде всего экономическое и финансовое, Соединенных Штатов Америки. При этом были бы обеспечены и гарантированы особые экономические интересы Соединенных Штатов в русской экономической области".[7]
Аналогичные цели в отношении России преследовала и Япония. Посол этой страны в СССР Хиросото в телеграмме своему руководству заявил в 1931 году: "Отложив в сторону вопрос, стоит или нет Японии воевать с Советским Союзом, можно сказать, что имеется необходимость проводить жесткую политику по отношению к Советскому Союзу, с намерением начать войну с СССР в любой момент. Целью, однако, должна быть не защита от коммунизма, а, скорее, оккупация Восточной Сибири". Эта телеграмма и ряд других перехваченных советской разведкой сведений вынудили Сталина в марте 1938 года выступить с официальным заявлением правительства СССР, в котором говорилось: "В наших руках находятся документы, написанные официальными лицами, представляющими самые верхние слои военных кругов Японии и содержащие планы нападения на СССР и захвата его территории". Более того, "Известия" поместили дешифрованные места из перехваченных японских телеграмм, где содержались предложения посла Хиросоты об оккупации Сибири и военного атташе Касахары провести "быструю войну".[8]
Политика западных государств и их восточноевропейских сателлитов, ранее скрывавших свою русофобию, после падения России приобрела еще более отчетливый антирусский характер. Стараниями владык западного мира русские эмигранты по решению Лиги Наций в 1921 году получили статус бесподданных с выдачей им своего рода "волчьего билета", так называемого нансеновского паспорта, делавшего его обладателей фактически бесправными, лишенными самой минимальной социальной помощи. Большинство русских эмигрантов испытывали постоянные унижение и произвол со стороны западноевропейских властей.
Русские люди в новых "государствах", возникших на территории России, подвергаются гонениям и унижениям. В Польше, например, русским запрещают иметь свои школы, не дают пользоваться своим языком. При попустительстве польских властей католики захватывают или разрушают сотни православных храмов, арестовывается русское духовенство, в частности, архиепископы Елевферий (Богоявленский) и Пантелеймон (Рожновский), высылаются за границу епископы Владимир (Тихоницкий) и Сергий (Королев). Подобные высылки практиковались и финляндскими, и бессарабскими (румынскими) властями. Последним даже запретили под угрозой тюремного заключения проведение церковных служб на русском языке, закрыли русские школы. Множество ограничений для русских людей вводится в Латвии, Литве и Эстонии.
Воспользовавшись ослаблением Русской Церкви, совершенно недостойным образом повел себя Константинопольский Патриарх, стремясь вытеснить русских с Афона и ставя даже с нарушением канона своих епископов в центрах русской диаспоры, а в 1922 году учредивший свой экзархат в Западной Европе.
Глава 77
Еврейское засилье на бытовом и экономическом уровнях.
В 20 - 30-е годы число евреев в России составляло не менее 3 млн. человек. Жили они, как правило, в крупных городах, в том числе полмиллиона в Москве. Человек, посетивший Москву в 1922 году, рассказывал: "Почти все магазины в руках евреев. Получается вообще впечатление, будто русский человек попал в дореволюционное время в черту еврейской оседлости. Свыше половины современного населения Москвы - евреи. В советских учреждениях поражает обилие служащих евреев. И вот что чрезвычайно характерно. Во всех советских учреждениях отношение к просителям русского происхождения чрезвычайно пренебрежительное, даже грубое. Совсем иначе обходятся с евреями. Для них широко раскрыты все двери".[1]
Доля евреев среди студентов высших учебных заведений составляла 20,4 процента, в то время как удельный вес евреев в населении СССР не превышал 1,8 процента. В некоторых учебных заведениях доля евреев достигала 40 и более процентов.[2]
В то время как по всей стране происходило закрытие русских церквей, верующим иудеям позволили построить в Москве две синагоги.[3] Открыто действовали десятки еврейских националистических и сионистских организаций, учреждений, органов печати.
В Екатеринославе, Волыни, Одессе, Полтаве, Кременчуге, Харькове, Минске и даже в самой Москве существовали молодежные сионистские организации Маккаби, Цирей-Цион, Гехолуц".[4] Большевистские власти поддерживают добрые отношения с еврейскими националистическими организациями.
Когда в 1923 году органами ОГПУ производилась в административном порядке массовая высылка из Москвы "социально-паразитических элементов" и она в какой-то степени затронула евреев, еврейская община в Москве и Еврейский общественный комитет помощи подали об этом меморандум большевистскому правительству, на который последнее заверило, что "с сего времени каждое выселение в отдельности будет предварительно основательно обследовано".[5]
Политика большевиков в отношении сионизма в этот период определяется национальным составом партийного и советского руководства. Как отмечал в 1925 году Ф.Э. Дзержинский, "мы принципиально могли бы быть друзьями сионистов". Возникшие трения между сионистским и большевистским руководством Дзержинский рассматривал как ошибку последнего. Нужно, считал он, пересмотреть "нашу тактику", чтобы сионисты вступили в полное сотрудничество с советской властью и через свои связи за рубежом способствовали ее поддержке в Европе и Америке".[6]
Безжалостно расстреливая русских патриотов, Чека, по сути дела, поощряла антирусскую работу сионистов и подпольной сионистко-социалистической партии. Самое суровое наказание - высылка в Палестину - было подарком для сионистов, получавших возможность за общественные средства очутиться на "земле обетованной".
На деньги и руками русских людей в Биробиджане и в Крыму строятся поселения для евреев, которые по условиям существования выгодно отличались от населенных пунктов, где приходилось жить коренному народу.
В 20 - 30-х годах в условиях усиления террора и резкого ухудшения уровня жизни Русского народа разительный контраст представляли сообщения различных сионистских деятелей об улучшении уровня жизни еврейского населения. В ежемесячнике "Бнай-Брит" за декабрь 1935 года сообщалось, что условия жизни в еврейских колониях СССР "непрерывно улучшаются: съестных припасов изобилие, прекрасные дома и неизменно повышающийся уровень жизни". На вопрос: каково общее настроение еврейского народа в Советском Союзе? - доктор Карпф, член Исполкома еврейского агентства, со счастливой улыбкой ответил: "Многие говорили мне, что это их обетованная земля".
Еврейские деятели считали, что с тех пор, как евреи покинули Палестину, они нигде не пользовались такой полной экономической, политической и социальной свободой. "Вождями жизни и труда по всей территории Советского Союза являются в большинстве случаев евреи,- писал в ежемесячнике "Бнай-Брит" за февраль 1935 года раввин С. Вооль,- и самые богатые вклады в новый строй этой замечательной страны - плоды рук, мозга и души еврейского народа".[7]
Евреи ощущали себя особым привилегированным классом, самым "прогрессивным" народом среди десятков других народов России.
В пропагандистских материалах 20-х годов евреи без стеснения называются "предвестниками российского Октября". В "Курсе Политграмоты", выпущенном Госиздатом в 1925 году, в частности, отмечалось, что "рабочее еврейское движение было застрельщиком классовой борьбы российского пролетариата".
Любая попытка русских людей протестовать против еврейского засилья объявлялась вылазкой черносотенцев. С "нарушителями" боролась не только Чека, но и широкая еврейская общественность.
В романе А. Рыбакова "Дети Арбата" описана характерная сцена, как в начале 30-х годов евреи избивают русского за то, что он осмелился сказать о еврейском засилье в России. На реплику одного из евреев, что он (русский) отправляется домой, у того в отчаяньи вырвалось: "Где он, дом-то? В вашем Бердичеве?" И за эти слова подвергается избиению евреями. Автор всецело на стороне еврейских погромщиков, не жалеет красок в описании русского "гоя": он и "падаль", "гад", "рванина", "дрянные белесые глаза".[8]
Не только в России, но и за рубежом многие евреи считали большевистскую власть своей, еврейской, морально поддерживали ее и даже молились за нее. В 20-х годах главный раввин Англии публично возносил моления за продление в России большевистской власти.[9]
