Покаяние в грехах. - Чудесные знамения. - Духовная сила Русской Церкви. - Деяния подвижников. - Кровь мучеников. - Моральная победа Православия. - Провал безбожных пятилеток.
В начале 20-х годов, несмотря на кровавые расправы с православными людьми, церковные службы собирали огромное количество народа. Для многих граждан "новой России" только в церкви можно было почувствовать себя русским человеком. Даже в будни православные храмы были переполнены молящимися. Особое стечение людей вызывали службы с участием Патриарха. Очевидец описывает одну из обычных патриарших служб в Елоховском соборе: <Народу было видимо-невидимо, так что в церкви народ не мог весь поместиться и стояли снаружи. Литургия кончилась в час дня. После был молебен и Крестный ход в ограде церкви, где был поставлен большой сосуд, где Патриарх с 4 Епископами в митрах совершали Великое освящение воды. Вот тебе и "будни". Откуда такая масса народу, ведь большевики угнали всех на работу, а на богослужении присутствовало не менее 3-4 тысяч человек>.[1]
Русские люди горячо молились о судьбе Родины, каялись в своих грехах, по которым на Отечество обрушились страшные испытания. Как знаки принятия Господом покаяния и милости Божией воспринимались русскими людьми многочисленные знамения тех лет.
Широко известны факты, как рвалась, истлевала или сгорала ткань, осыпалась краска, которыми большевики пытались прикрыть Святителя Николая на Никольской башне Московского Кремля. Начало 1920-х годов изобиловало случаями явлений и обновлений икон. Образ Казанской Божией Матери являлся на оконном стекле избы в одном из подмосковных сел. Особенно массовый характер чудесные обновления приняли в пределах Петроградской и Псковской губерний. Обновились иконы Старорусской Божией Матери в Спасо-Преображенском монастыре (город Старая Русса), Владимирской Божией Матери в часовне д. Овчинкино Астриловской волости. Признавали это даже сами богоборческие власти. Вот строки из официальных документов: "Эпидемия обновления икон начала поражать одну за другой деревни Медведской и Самокражской волостей Новгородского уезда"; "Вообще... в ряде волостей Новгородского и Старорусского уездов обновилось столько икон, что подсчитать их точно при данных условиях является работой весьма трудной. Однако органами дознания в этих уездах обнаружено более 150 обновленных икон..." Судя по документам, все обновленные иконы отбирались и уничтожались; их владельцы, свидетели и священники, служившие перед ними молебны, попадали на скамью подсудимых.[2]
Из Оптиной в то время шли такие известия: "У нас совершается много знамений: купола обновляются, с Св. Креста кровь потекла, богохульники столбняком наказываются и умирают. К несчастью, народ в массе не вразумляется, и Господь посылает казни Свои. Опять засушливая осень повела к поеданию червями засеянного хлеба. Тех же, кто неколебимо верует в Бога и надеется на Него, Господь осыпает милостями Своими и щедротами".[3] О том же свидетельствовал и С.А. Нилус в письме от 22 июля 1922 года: "Писал ли я вам про массовое обновление старых икон, чему мы были сами многократно благоговейно изумленными свидетелями. Весь прошлый год прошел у нас на Украине в этом сплошном чуде. Обновлялись целые церкви, кресты и купола позолоченные на храмах и колокольнях. В Ростове-на-Дону таким образом обновился собор и много церквей. У нас по деревням и хуторам не было почти дома, где бы не совершилось подобное чудо, где, по крайней мере, о нем бы не говорили. Встали в тупик перед ним даже самые ярые гонители Христовой Церкви. На мой разум и понимание, это - знамение, предваряющее близость нового Лазаря в лице Преподобного (Серафима. - О.П.); нового Торжественного Входа в Иерусалим - яркого торжества Православной веры и Преображения Тела Христа - Вселенской Его Церкви, близость соединения Которой в единую Православную хотя бы и в малом Филадельфийском стаде, я давно предчувствую; и только уже затем - конечного предания Ее, Ее смерти и всеобщего Ее Воскресения для Страшного Суда и вечной блаженной жизни под новым небом и на новой земле, идеже будет обитать одна правда..." [4]
Как позднее отмечал митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), многовековая подвижническая жизнь Руси, освященная высокими христианскими идеалами, сделала источником сопротивления богоборческой власти весь народ, всю его жизнь - от бытовой, повседневной текучки до исповеднического служения религиозным святыням.[5]
Ни на один момент не прекращается ожесточенное духовное противостояние Русского народа злодейской богоборческой власти. Чтобы уничтожить духовное ядро Русского народа, большевистский режим пытается подменить Истинно Православную Русскую Церковь сборищем еретиков-обновленцев. По инициативе Чека создается так называемое Высшее Церковное Управление, которое возглавлялось еретиками и раскольниками, такими, как заштатный епископ Антонин (Грановский), священники А. Введенский (позднее самочинно объявивший себя епископом), В. Красницкий и С. Калиновский (чуть позже снявший сан и ставший пропагандистом атеизма). Как я уже показал выше, к русским архиереям применялись самые жестокие методы воздействия. Специально обученные чекисты пытаются запугать, подкупить православных священнослужителей и мирян, чтобы заставить их либо отказаться от веры, либо перейти в еретический раскол. Хотя идейная борьба шла с переменным успехом, моральное превосходство всегда оставалось за Русской Церковью. Глубочайшая и твердая вера Русского Православного Народа предопределила победный исход в борьбе с силами зла. Временные успехи большевистских богоборцев, еретиков и раскольников завершились их полным поражением. Летом 1922 года был опубликован так называемый "Меморандум трех", в котором крупные российские иерархи - митрополит Владимирский Сергий (Страгородский), архиепископы Нижегородский Евдоким (Мещерский) и Костромской Серафим (Мещеряков) - под нажимом чекистов признали обновленческое Высшее Церковное Управление "единственной канонической церковной властью". Меморандум этот поддержало около половины епископов и священников.[6]
Однако подавляющая часть православных мирян не согласилась с этим. Простые русские люди оказалиь здесь тверже епископов. Благочестивый народ не пошел за раскольниками. Храмы, захваченные ими (в том числе Храм Христа Спасителя и Иверская часовня в Москве), пустовали.
Собрания обновленцев чаще всего носили скандальный характер. Одно из них даже закончилось избиением "протопресвитера всея России" В.Д. Красницкого. Драка была прекращена вмешательством милиции, а самозванец увезен в бессознательном состоянии.[7]
В мае 1923 года поддерживаемые ГПУ обновленцы собрались на раскольническое сборище, названное у них "Поместным собором". На этом "соборе" участвовало 476 депутатов, в том числе 200 так называемых "живоцерковников", 116 депутатов Союза общин древлеапостольской церкви, 66 "умеренных тихоновцев" ("православных по убеждениям епископов, священников и мирян, малодушно подчинившихся обновленческому ВЦУ"). Еретический "собор" принял решения о закрытии монастырей (это требовало ГПУ), допущении женатых епископов и второбрачии для духовенства. "Умеренным тихоновцам" удалось отвергнуть догматические и литургические реформы, предложенные в докладах еретиков Введенского и Красницкого. Однако уже три принятых нововведения практически полностью разрушали древние традиции Русской Церкви. По настоянию ГПУ еретики из состава "собора" приняли решение о лишении Патриарха Тихона сана и монашества, а само патриаршество упразднили как контрреволюционное. Решения "собора" не имели силы, так как были вынесены сборищем неправославных людей, неправомочных для таких действий.
Русские люди отвергли сатанинские интриги большевиков, игнорировали решения "собора", а позиция Патриарха Тихона в глазах верующих еще более усилилась.
16 июня 1923 года Патриарх Тихон обратился в Верховный суд РСФСР с заявлением, в котором "окончательно отмежевывался от зарубежной контрреволюции". Получив от ГПУ разрешение покинуть место своего ареста, Святейший немедленно отправился на Лазаревское кладбище, где в тот момент погребали священника Алексея Мечева. Православные люди с радостью восприняли возвращение Патриарха. С любовью и преданностью подходили они под его благословение.
1 июня 1923 года после литургии в Донском монастыре Патриарх обратился к православным людям с посланием, в котором говорилось, что "Российская Православная Церковь аполитична и не желает... быть ни белой, ни красной Церковью. Она должна быть и будет Единою, Соборною, Апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены". Патриарх резко осудил обновленчество: "Обновленцы... толкают Церковь к сектантству, вводят совершенно не нужные реформы, отступая от канонов".
15 июля святитель Тихон обратился к пастве с новым посланием, где объявил незаконными все действия обновленческого Высшего Церковного Управления: "Торжественно и во всеуслышание... свидетельствуем, что все эти столь решительные заявления о соглашении с нами и о передаче нами прав и обязанностей Патриарха... Высшее Церковное Управление, составленное священниками Введенским, Красницким, Калиновским и Белковым, есть ложь и обман, что перечисленные лица овладели церковной властью путем захвата, самовольно... И как воспользовались они захваченной церковной властью? Они употребили ее не на создание Церкви, а на то, чтобы сеять в ней семена пагубного раскола, чтобы лишать кафедры православных епископов, оставшихся верными своему долгу... чтобы преследовать благоговейных священников... Всем этим они отделили себя от единства Вселенской Церкви и лишились благодати Божией. А в силу этого все распоряжения не имеющей канонического преемства незаконной власти, правившей Церковью в наше отсутствие, не действительны и ничтожны".
В апреле 1924 года Патриарх Тихон издает указ о запрещении в священнослужении и предании церковному суду обновленческих лжемитрополитов Евдокима (Мещерского) и Антонина (Грановского).
Под давлением ГПУ Патриарх Тихон и трое близких ему архиереев - архиепископы Тверской Серафим (Александров), Уральский Тихон (Оболенский) и Верейский епископ Иларион (Троицкий) - обращаются с воззванием к Русской Церкви:
"Возврат к прежнему строю невозможен, Церковь не служанка тех ничтожных групп русских людей, где бы они ни жили - дома или за границей, которые вспомнили о ней только тогда, когда были обижены русской революцией, и которые хотели бы ею воспользоваться для своих личных целей. Церковь признает и поддержиывает Советскую власть, ибо нет власти не от Бога".
Однако в тех условиях, когда большевистский режим намеревался полностью задушить Русскую Церковь, такая позиция православных иерархов была оправданна. Русской Церкви необходимо было сохранить свои организационные структуры, чтобы "сеять учение Христа о мире всего мира, о братстве, о всепобеждающей любви. Взбаламученное страстями человеческое море особенно теперь в этом нуждается" (из проповеди Патриарха Тихона 1 июня 1923 года).
Осенью 1923 года окончательно раскололась так называемая "живая церковь". На заседании ее "синода" был заслушан доклад о деятельности "митрополита" Антонина. Отмечено, что он самовольно присвоил себе титул "митрополита всея России", ввел ряд новшеств в богослужение. "Синод" постановил запретить "митрополиту" Антонину богослужение и пригласил его для дачи объяснений. На это Антонин заявил: "Компетенции синода над собой не признаю и подчиняться синоду не буду. Еще 29 июля я заявил, что считаю деятельность синода крайне вредной для церкви, и провозгласил свою автокефальную (и следовательно, независимую от синода) церковь, назвав ее "церковью возрождения". В общем, у меня коренное расхождение с церковными группировками. С Тихоном у меня нет ничего общего, ибо я опираюсь совершенно на иные социальные слои. Синодальную церковь я считаю чисто поповской, кастовой организацией.
Я отвергаю церковную иерархию, будет ли она монархической, как у Тихона, или олигархической, как у синода, и на ее место ставлю общину".[8]
Патриарх Тихон пошел и дальше. В январе 1924 года он издал указ о молитвенном поминовении государственной власти за богослужением: "О стране Российской и властех ея". Таким образом, Русская Церковь признавала законность богоборческого режима.
Несмотря на чудовищность этого шага, у Русской Церкви в тех условиях не было иного выхода, чтобы сохранить себя. Правители еврейского интернационала пригнули голову Русской Церкви к земле, но не смогли уничтожить ее. Отказ от хотя бы формального сотрудничества с советской властью означал полное уничтожение православной иерархии, ликвидацию церковной организации и появление на ее месте незаконной, псевдоцерковной власти еретиков и проходимцев, инициируемого ГПУ обновленческого движения. Главный авторитет Русской Церкви за рубежом митрополит Антоний (Храповицкий) правильно понял действия Патриарха Тихона. В статье "Не надо смущаться" он писал:
<Настоящее заявление Патриарха имеет для Церкви уже несомненно благодетельное значение; оно избавило ее от духовного безначалия, от опасности превратиться в беспоповскую секту. Православная Церковь снова приобретает... если не правовое, то терпимое положение и получает возможность постепенно освобождаться от той шайки лжеепископов и лжепопов, не верующих в Бога, не стыдящихся людей и совершенно незаконно назвавших себя "живой церковью", вместо принадлежащего им по праву названия "церковь лукавствующих">.
По всей России окропляются святой водой (как бы заново освящаются) храмы, которые в свое время были захвачены еретиками. В них снова стал возвращаться православный народ, ранее отказывавшийся посещать непотребные сборища обновленцев, К Патриарху возвращаются священники и епископы, в свое время проявившие малодушие и примкнувшие к еретикам. С покаянием к Святителю Тихону приходят митрополит Сергий (Страгородский), архиепископ Серафим (Мещеряков), епископы Филипп (Ставицкий), Севастиан (Вести), Софроний (Арефьев), Никон (Пурлевский).
Архиепископ Серафим (Мещеряков), обновленческий лжемитрополит всея Белоруссии, в храме Иоанна Предтечи в Москве публично покаялся перед Патриархом и православным народом:
"В настоящий торжественный священный момент я, бывший архиепископ Серафим, всенародно каюсь в своих церковно-дисциплинарных преступлениях... Святой Отец наш! Прости меня, блудного твоего сына, за мое пребывание на стороне обновленческого раскола и прими в молитвенно-каноническое общение... Прости меня, окаянного, за признание беззаконного Высшего Церковного Управления, Собора 23 года и обновленческого Синода. Прости меня, многогрешного, за мои недостойные выступления против твоей святыни... Простите меня... и вы, архипастыри и пастыри, и своей всепрощающей любовью согрейте и озарите закат моей жизни... Простите меня... и вы, братья и сестры, вы - непоколебимые представители исконного русского благочестия, примите от меня земной поклон за то, что своей стойкой преданностью и верностью Православной Церкви сохранили нам драгоценную жизнь ее законного главы Патриарха, и помолитесь обо мне Господу Богу..." "Бог простит, Бог простит",- отвечал ему народ в умилении.
В сентябре 1923 года Патриарх отправляет в центр еретического обновленчества - Петроградскую епархию - епископа Лужского Мануила (Лемешевского). При прощании Патриарх напутствовал епископа: "Посылаю тебя на страдания, ибо крест и скорби ждут тебя на новом поприще твоем, но мужайся и верни мне епархию". Владыка Мануил выполнил поручение Патриарха и уже к концу года 85 из 113 захваченных еретиками храмов вернулись в Православие. Злобствующие обновленцы написали донос в ГПУ, и владыка был схвачен и приговорен к трехлетней ссылке на Соловки. Примерно в это же время арестовываются ГПУ ближайший сотрудник Патриарха епископ Иларион (Троицкий), а также ряд других епископов.
Осенью 1923 года еретики сделали еще одну попытку сместить Патриарха, добиваясь от него, чтобы он сам отказался от возглавления Русской Церкви, и "будет уволен на покой в сущем сане". Однако верные Православию иерархи большинством голосов отвергли соглашение с еретиками, за что позднее многие поплатились тюрьмой.
Жестокая война богоборческой власти с Русской Церковью не прекращалась ни на один день. Аресты, казни, ссылки, тюрьмы стали обыденным делом. Практически не было ни одного верного православного священника или иерарха, которые не подверглись бы репрессиям. Кольцо репрессий сжималось вокруг Патриарха. В один из апрельских дней 1925 года был убит верный келейник Святейшего Яков Полозов. А через некоторое время отравлен и сам Патриарх.
Кончина Патриарха Тихона всколыхнула всю Россию. В Донском монастыре, где состоялось отпевание Святейшего, собралось не меньше 300 тыс. человек. Чтобы войти в собор, русские люди по 9-10 часов выстаивали в очереди, которая тянулась на несколько верст. Величественное шествие Святой Руси к гробу ее выдающегося представителя свидетельствовало, что Русская Церковь еще была сильна и готова к сопротивлению сатанинским силам большевизма.
Через несколько дней публикуется документ, названный завещанием Патриарха Тихона, в котором Святейший просил свою паству сделать все, чтобы сохранить Русскую Церковь от уничтожения, направив свои усилия на укрепление веры и не дать повода врагам Православия принести ей вред. Как древние российские иерархи в татарщину для сохранения Православия склонили свои головы и принимали происшедшее как выражение воли Божией, так и Патриарх Тихон советует пастве не делая уступок в области веры смириться перед большевизмом в гражданском отношении. Мудрые слова Святейшего дали основание тому курсу, которому следовали в советское время все первоиерархи Русской Церкви.
<В годы великой гражданской разрухи по воле Божией, без которой ничего в мире не совершается, во главе Русского государства стала Советская власть, принявшая на себя тяжкую обязанность - устранение жутких последствий кровопролитной войны и страшного голода... Представители Советской власти еще в январе 1918 года издали декрет о полной свободе граждан веровать во что угодно и по этой вере жить. Таким образом, принцип свободы совести, провозглашенный Конституцией СССР, обеспечивает всякому религиозному обществу, и в том числе и нашей Православной Церкви, права и возможности жить и вести свои религиозные дела, согласно требованиям своей веры... Пора понять верующим христианскую точку зрения, что "судьбы народов от Господа устрояются" и принять все происшедшее как выражение воли Божией. Не погрешая против нашей веры и Церкви, не переделывая чего-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо, сообразуя распорядок церковной жизни и деятельности с новым государственным строем, осуждая всякое сообщество с врагами Советской власти и явную или тайную агитацию против нее.
...Призываем и церковноприходские общины, и особенно их исполнительные органы... не питать надежд на возвращение монархического строя и убедиться в том, что Советская власть - действительно народная рабоче-крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая... Деятельность православных общин должна быть направлена не в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление веры Православной, ибо враги Святого Православия - сектанты, католики, протестанты, обновленцы, безбожники и им подобные - стремятся использовать всякий момент в жизни Православной Церкви во вред ей... Достаточно посмотреть на происходящее в Польше, где из 350 находившихся там церквей и монастырей осталось лишь 50. Остальные были или закрыты, или обращены в костелы... С глубокой скорбью мы должны отметить, что некоторые из сынов России, и даже архипастыри... занялись за границей деятельностью, к коей они не призваны и, во всяком случае, вредной для нашей Церкви... Мы решительно заявляем: у нас нет с ними связи, как это утверждают враги наши, они чужды нам. Мы осуждаем их вредную деятельность. Они вольны в своих убеждениях, но они в самочинном порядке и вопреки канонам... действуют от нашего имени и от имени Святой Церкви, прикрываясь заботами о ее благе. Не благо принес Церкви и народу так называемый Карловацкий Собор, осуждение коего мы снова подтверждаем... ...Мы выражаем твердую уверенность, что установка чистых искренних отношений побудит нашу власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых Закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту Православной веры книги и журналы...>
В год смерти Патриарха Тихона завоеванная большевиками Россия продолжала оставаться православной страной. В середине 20-х годов число верующих в СССР составляло до 130 млн. человек.[9] Преимущественно это было русское крестьянство, твердо державшееся православной веры.
Согласно решению, вынесенному на Поместном Соборе в 1918 году, Патриарх Тихон получал право избрать по своему усмотрению Патриаршего Местоблюстителя. После смерти Патриарха Местоблюстителем стал митрополит Крутицкий Петр (Полянский). Однако с февраля 1925 года он содержался в заключении и ссылке и выполнять свои обязанности не мог. В декабре 1925 года митрополит составил завещание, в котором назначил своими преемниками митрополитов Казанского Кирилла, Ярославского Агафангела, Новгородского Арсения и Нижегородского Сергия. Реально Предстоятелем Русской Церкви еще при жизни митрополита Петра стал митрополит Сергий (Страгородский).
В 1926 году архиепископ Иларион (Троицкий), находившийся в заключении на Соловках, сумел передать на волю обращение к архиереям, в котором говорилось, что ввиду церковных нестроений и невозможности созвать Собор провести избрание Патриарха путем сбора подписей от архиереев. Кандидатом на Патриарший Престол он предложил митрополита Кирилла. Идея была поддержана митрополитом Сергием и за короткий срок собрано 72 подписи. Однако чекисты скоро узнали об этой работе. Многие архиереи, в том числе митрополит Сергий, были арестованы и сосланы.
После освобождения митрополита Сергия, с тем чтобы укрепить управление Русской Церковью, 18 мая 1927 года собирается совещание епископов, на котором был образован Временный Патриарший Священный Синод, в августе 1927 зарегистрированный в НКВД. В мае этого же года по епархиям рассылается постановление Синода, в котором правящим архиереям предлагалось организовать при себе Временные Епархиальные советы и зарегистрировать их в местных органах власти. Таким образом, создаются новые законные структуры управления Русской Церковью.
29 июля 1927 года митрополит Сергий и Временный Патриарший Синод обнародовали документ, который позднее получил название "Декларация 1927 года". В документе заявлялось, что теперь "Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление".
"Декларация" призывала всех священнослужителей и мирян осознать серьезность совершившегося в стране, ибо в "совершившемся", как всегда и везде, "действует та же Десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели". Особо отмечался патриотический характер Русской Церкви, которая не может быть служанкой какого-либо режима, но всегда молится о благополучии всего Отечества. "Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи".
Среди русских православных людей "Декларация" встретила неоднозначное отношение. Многие православные, в целом положительно ее оценивая, критиковали ее за недоговоренность, неполноту и даже двойственность. В этом смысле позицию большинства церковного народа отражало послание архиереев, заключенных в Соловецком лагере (от 27 сентября 1927):
Мы одобряем самый факт обращения высшего церковного учреждения к правительству с заверением о лояльности Церкви в отношении советской власти во всем, что касается гражданского законодательства и управления.
Подобные заверения, неоднократно высказанные церковью в лице почившего Патриарха Тихона, не рассеяли подозрительного к ней отношения правительства, поэтому повторение таких заверений нам представляется целесообразным.
Мы вполне искренно принимаем чисто политическую часть послания, а именно:
а) мы полагаем, что клир и прочие церковные деятели обязаны подчиняться всем законам и правительственным распоряжениям, касающимся гражданского благоустройства государства;
б) мы полагаем, что тем более они не должны принимать никакого - ни прямого, ни тайного, ни явного - участия в заговорах и организациях, имеющих целью ниспровержение существующего порядка и формы правления;
в) мы считаем совершенно недопустимым обращение Церкви к иноземным правительствам с целью подвигнуть их к вооруженному вмешательству во внутренние дела Союза для политического переворота в нашей стране;
г) вполне искренно принимая закон, устраняющий служителей культа от политической деятельности, мы полагаем, что священнослужитель как в своей открытой церковно-общественной деятельности, так и в интимной области пастырского воздействия на совесть верующих не должен ни одобрять, ни порицать действий правительства".
Вместе с тем заключенные на Соловках архиереи решительно отказались принять и одобрить ряд положений этой "Декларации", и прежде всего мысль о подчинении Церкви гражданским установлениям, которая, по мнению иерархов, выражена в такой категорической и безоговорочной форме, что легко может быть понята в смысле полного сплетения Церкви и государства. Церковь не может взять на себя перед государством, какова бы ни была в нем форма правления, обязательства считать "все радости и успехи государства своими успехами, а все неудачи своими неудачами", так как всякое правительство может принять решения безрассудные, несправедливые или жестокие, которым Церковь бывает вынуждена подчиняться, но не может им радоваться и одобрять их.
В программу же настоящего правительства, по мнению иерархов, входит искоренение религии и для осуществления этой задачи им издан ряд законов. Успехи государства в этом направлении Церковь не может признать своим успехом.
Соловецкие мученики не соглашаются приносить большевистскому правительству "всенародную благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения". Такого рода выражение благодарности в устах главы Русской Православной Церкви, справедливо замечали иерархи, не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви и возбуждает справедливое негодование в душе верующих людей, ибо до сих пор отношение правительства к духовным нуждам православного населения выражалось лишь во всевозможных стеснениях религиозного духа и его проявлений: в осквернении и разрушении храмов, в закрытии монастырей, в отобрании Св. мощей, в запрещении преподавания детям Закона Божия, в изъятии из общественных библиотек религиозной литературы, в ограничении прав служителей Церкви и, как мало правительство проявило внимания к религиозным потребностям в настоящее время в самом решении легализовать церковные учреждения.
Соловецкие архиереи отказываются согласиться с тем фактом, что "Декларация" без всяких оговорок принимает официальную версию и всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и государством возлагает на Церковь, на контрреволюционное настроение клира, проявляющееся в словах и делах, хотя последнее время не было ни одного судебного процесса, на котором публично и гласно были бы доказаны политические преступления служителей Церкви, а многочисленные епископы и священники лишь в административном порядке томятся в тюрьмах, ссылке и на принудительных работах за свою чисто церковную деятельность (борьбу с обновленчеством) или по причинам, часто неизвестным самим пострадавшим. Настоящей же причиной борьбы, тягостной для Церкви и для самого государства, отмечали архиереи, служит задача искоренения религии, которую ставит для себя настоящее правительство. Именно это принципиальное отношение правительства к религии заставляет государство с подозрением смотреть на Церковь и независимо от ее политических выступлений.
Не соглашались архиереи и с тем, что послание угрожает исключением из клира Московской Патриархии священнослужителям, ушедшим с эмигрантами, за их политическую деятельность, т.е. налагает церковное наказание за политические выступления, что противоречит постановлению Всероссийского Собора 1917-1918 годов от 3/16 августа 1918 года, разъяснившему всю каноническую недопустимость подобных кар и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические преступления в прошлом (Арсений Мациевич, священник Григорий Петров).
Соловецкие архиереи дали справедливую оценку советскому законодательству о религии.
Закон об отделении Русской Церкви от государства, заметили они, двусторонен: устраняя Церковь от вмешательства в политическую жизнь страны, он гарантирует ей невмешательство правительства в ее внутреннюю жизнь и в религиозную деятельность ее учреждений. Между тем закон этот постоянно нарушается органами политического наблюдения. Высшая церковная власть, ручаясь за лояльность Церкви в отношении к государству, открыто должна будет заявить правительству, что Церковь не может мириться с вмешательством в область чисто церковных отношений государства, враждебного религии.
"Декларация" вызвала недовольство части архиереев, которые, неправильно интерпретируя ее, встали на путь раскола. Группа архиереев во главе с митрополитом Иосифом (Петровых) пошла на отделение от Предстоятеля Церкви.
Епископ Козловский Алексий (Буй), временный управляющий Воронежской епархией, епископ Глазовский Виктор (Островидов), управляющий Боткинской епархией, отделились от митрополита Сергия.
В Ленинграде викарные епископы Ленингардской епархии Гдовский Димитрий (Любимов) и Нарвский Сергий (Дружинин), часть пресвитеров и мирян, в том числе влиятельные в церковных кругах профессор протоиерей Василий Верюжский, протоиерей Викторин Добронравов, протоиерей Сергий и Александр Тихомировы, 26 декабря 1927 года заявили об отделении от митрополита Сергия.
Их действия были одобрены митрополитом Иосифом (Петровых). В своем послании в Ленинград митрополит Иосиф заявил: "Для осуждения и обезвреживания последних действий митрополита Сергия (Страгородского), противных духу и благу Святой Христовой Церкви, по внешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух".
6 февраля 1928 года с посланием к Заместителю Местоблюстителя обратился митрополит Ярославский Агафангел со своими викариями архиепископом Угличским Серафимом (Самойловичем), архиепископом Ростовским Евгением (Кобрановым), митрополитом Иосифом (Петровых), находившимся тогда в Ярославской епархии, и архиепископом Варлаамом (Ряшенцевым). В этом послании они осудили действия Заместителя Местоблюстителя и заявили о своем отделении от него.[10]
Однако решительное большинство епископов и православных мирян поддержало политику митрополита Сергия, сумевшего в критических условиях провести церковный народ между опасностями катакомбного подполья (к которым призывала Церковь часть иерархов) и обновленческой ереси. Линию митрополита Сергия поддержали выдающиеся церковные деятели, и прежде всего сам Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Петр (Полянский) (с оговорками), митрополиты Михаил (Ермаков), Никанд (Феноменов), Серафим (Чичагов), архиепископы Василий (Зеленцов) (не безусловно), Евгений (Зернов), Петр (Зверев), Иларион (Троицкий), епископы Мануил (Лемешевский), Николай (Ярушевич), Венедикт (Плотников).
Русский Православный Народ в своей борьбе за веру нередко был смелее самих архиереев, часто не позволяя им (порой ценой своей жизни) идти на слишком унизительные компромиссы с безбожной властью. В 1930 году сильнейшее возмущение большинства русских людей вызвало заявление митрополита Сергия и членов Синода иностранным журналистам, что в советской России нет гонений на Церковь. Это было сказано в разгар большевистской репрессии против Православия. Во многих приходах пошло брожение, некоторые горячие головы называли "всех попов предателями". Как описывал очевидец событий священник, служивший в одном из храмов Москвы, <в день нашего храмового праздника митрополит Сергий должен был служить, народу собралось великое множество, и вся толпа бурлит - кипит негодованием... Атмосфера накаленная, грозовая... Страшно стало за митрополита: не кончилось бы расправой... Я телеграфировал митрополиту, чтобы он не приезжал, а сам я, закутанный в шубу, незаметно пробрался сквозь толпу в храм - предосторожность не напрасная: враждебное настроение толпы по отношению к митрополиту Сергию смешалось с негодованием на нас, "попов": "Все попы - предатели!... все они - заодно!..." Начал служить... Как нам, духовенству, не реагировать на то, чем глубоко взволнована паства? Как при таком настроении молящихся поминать митрополита Сергия? Могут подняться крики, брань... люди могут забыться и в эксцессе оскорбят святыни... Я решил митрополита не поминать. Народ оценил это. Послышались возгласы: "Верно!...верно!... не надо поминать лгуна!..." Так я и вышел из тягостного положения>.[11]
В трудном положении оказались архиереи и священники! Первоиерархи Русской Церкви не могли объяснить народу, что возмущавшее его заявление было вырвано у них под угрозой закрытия всех церквей и ареста всех епископов. Не подпиши они тогда этот документ - и Русский народ остался бы без епископов, без священства, без Таинств.
"В нашей Церкви,- писал впоследствии митрополит Сергий, - воцарился невообразимый хаос, напоминавший состояние Вселенской Церкви во времена арианских смут, как оно описывается у Василия Великого... Мы могли рассчитывать только на нравственную силу канонической правды, которая и в былые времена не раз сохраняла Церковь от конечного распада. И в своем уповании мы не посрамились. Наша Православная Церковь не была увлечена и сокрушена вихрем всего происходящего. Она сохранила ясным свое каноническое сознание, а вместе с этим и каноническое законное возглавление, т.е. благодатную преемственность Вселенской Церкви и свое законное место в хоре автокефальных Церквей".
В условиях невероятных испытаний, массовых казней и репрессий Русская Церковь не дрогнула и сумела в целости сохранить свое духовное ядро. На крови сотен тысяч мучеников создавалась и кристаллизовалась невиданная духовная сила, вознесшая Русскую Церковь на недосягаемую высоту по сравнению с другими христианскими конфессиями. "Мне кажется,- писал из арзамасской ссылки епископ Герман (Ряшенцев),[12] - происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святее святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и проверок, разрушение форм, подавляющих своеобразной, но часто во многом земной красотой действительность закованного в них смысла и содержания, образуются новые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через Голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека, как необходимость, все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к единству через коллективизм... Вы скажете, но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Голгофе. Это верно, но так же несомненно, что все усилия и творчество направлены на создание таких форм жизни, какая в своей принципиальной идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему".
В тяжелейших испытаниях русские православные люди сохраняли в себе духовные ценности Святой Руси. В лагерях и тюрьмах русские священнослужители показывали пример духовного жизнеутверждения, непоколебимого благодушия и твердости. Во многих лагерях и тюрьмах епископы и священники продолжали нести свою духовную миссию, облегчая тяжелейшую участь многих русских людей. Архиепископа Илариона, например, сосланного на Соловки, в лагере полюбили все: не только собратья по священству, но и интеллигенция, дворяне, офицеры, невинно сосланные крестьяне и даже отпетые уголовники. Владыка создал на Соловках рыболовецкую артель, которая, по воспоминаниям очевидцев, была и настоящей духовной школой. "Соловки, - говорил он, - это замечательная школа - нестяжания, кротости, смирения, воздержания, терпения и трудолюбия".[13]
Владыка Иларион нес в себе все высшие ценности Русской цивилизации. Люди, сидевшие с ним в лагере, вспоминали, что за обыкновенной, простой внешностью можно было увидеть детскую чистоту, великую духовную опытность, доброту и милосердие, это сладостное безразличие к материальным благам, истинную веру, подлинное благочестие, высокое нравственное совершенство, не говоря уже об умственном сопряженном с силой и ясностью убеждении. Этот вид обыкновенной греховности, юродство, личина светскости скрывали от людей внутреннее делание и спасали его самого от лицемерия и тщеславия. Он был заклятый враг лицемерия и всякого "вида благочестия", совершенно сознательный и прямой. В "артели Троицкого" (так называлась рабочая группа архиепископа Илариона) духовенство прошло в Соловках хорошее воспитание. Все поняли, что называть себя грешным или только вести долгие благочестивые разговоры, показывать строгость своего быта, не стоит. А тем более думать о себе больше, чем ты есть на самом деле.
Каждого приезжающего священника Владыка подробно расспрашивает обо всем, что предшествовало заключению. "За что же арестовали?" - "Да служил молебен у себя на дому, когда монастырь закрыли,- отвечал отец игумен,- ну, собирался народ и даже бывали исцеления..." - "Ах, вот как, даже исцеления бывали... сколько же вам цали Соловков?" - "Три года". - "Ну, это мало, за исцеления надо бы цать больше, советская власть не досмотрела"... Само собой понятно, что говорить об исцелениях по своим молитвам было более чем нескромно.
Те, кто провел с ним годы в совместном заключении, были свидетелями его полного монашеского нестяжания, глубокой простоты, подлиннного смирения, детской кротости. Он просто отдавал все, что имел, что у него просили. Своими вещами он не интересовался. Поэтому кто-то из милосердия должен был все-таки следить за его чемоданом. И такой послушник находился у него и на Соловках. Этот чарующий дух нестяжания и был подлинно от митрополита Антония, школой которого многие хвалятся. Этого человека можно оскорбить, но он на это никогда ответит, даже, может быть, и не заметит сделанной попытки. Он всегда весел и если даже озабочен и обеспокоен, то быстро попытается прикрыть это все той же веселостью. Он на все смотрит духовными очами и все служит ему на пользу духа.
Благодушие его простиралось на самую советскую власть, и на нее он мог смотреть незлобивыми очами. Всех "церковников" советская власть наделила равными сроками заключения. Архиепископу Илариону, потрудившемуся около Патриарха в Москве и наносившему тяжелые удары безбожию и обновленческому расколу, безусловно, ставшему величиною в общероссийском масштабе, и почти юноше, маленькому иеромонаху из Казани, у которого все преступление состояло в том, что он с дьякона-обновленца снял орарь и не позволил ему с собою служить, было дано три года.
Любовь его ко всякому человеку, внимание и интерес к каждому, общительность просто поразательны. Он был самою популярною личностью в лагере, среди всех его слоев.[14]
В дни, когда многим русским людям казалось, что наступает конец света, православные старцы призывают унывающих отрезвиться и не заниматься поиском признаков кончины мира, а духовно работать и молиться. Вот что ответил оптинский старец Нектарий монахине, спросившей его в 1924 году о кончине мира. <Он мне показал письма, которые ему присылают: о видении Спасителя, Который говорил, что вскоре конец мира, о выдержке из газет, что появился мессия в Индии, а Илия в Америке и т.п. Много говорил, но и улыбался, а предварительно перед тем, сразу при встрече нас, обратился с такими словами: "Что это вы все обращаетесь к моему худоумию - вот обратитесь к оптинским монахам". Я улыбнулась, а он говорит: "Это я вам серьезно говорю, они вам скажут все на пользу". Когда я повидалась с ними, они и говорят: "Если люди, которые занимаются изысканиями признаков кончины мира, а о душах своих не заботятся, это все они делают ради других" (очевидно, чтобы сообщить сенсационную новость). Так вот, монахи мне сказали, что людям не полезно знать время второго пришествия: "Бдите и молитесь", сказал Спаситель, значит, не надо предугадывать событий, а в свое время верным будет все открыто. Дедушка (о. Нектарий.- О.П.) остался доволен ответом монахов, так как он тоже не сторонник того, когда доверяют всяким фантазиям в этой области. Я спросила: "Батюшка, а говорят, что и Иоанн Богослов придет?" Он ответил: "Все это будет, но это великая тайна". И еще сказал: "Во дни Ноя Господь в течение ста лет говорил, что будет потоп, но Ему не верили, не каялись, и из множества людей нашелся один праведник с семейством". Так будет и в пришествии Сына Человеческого">.[15]
Многие из знамений о конце света нашли отражение в работах духовного писателя С.А. Нилуса, бывшего духовным сыном оптинских старцев и окормлявшегося у отца Варсонофия Оптинского.
С.А. Нилус, несмотря на преследования, обыски, аресты (в 1924 и 1927 годах), до самой кончины в январе 1929 года писал вторую часть книги "На берегу Божьей реки", в которой говорил о чудотворениях как проявлении Воли Божией, о спасительной силе покаяния при тяжких несвободах, в каких оказался Русский народ, о Церкви как водительнице совести.[16]
До конца дней своих продолжал работать известный русский богослов и духовный писатель митрополит Серафим (Чичагов) (расстрелян в Таганской тюрьме в декабре 1937 года). Этого русского архиерея считал своим наследником святой Иоанн Кронштадтский. Митрополит Серафим имел доброе, истинно христианское сердце, мгновенно откликался на нужды ближнего. У него было много духовных детей. Он сочинял церковную музыку, никогда не расставался с фисгармонией. Большое внимание уделял церковному пению. Владыка Серафим хорошо рисовал, занимался иконописью. В московской церкви Илии Пророка в Обыденном переулке сохранились две иконы, написанные им, - Спасителя в белом хитоне и преподобного Серафима, молящегося на камне.[17]
Духовными подвигами многих православных людей, кровью сотен тысяч мучеников Русская Церковь была спасена, просияла и возвысилась над вакханалией бесовщины и беззакония, охватившей наше Отечество. Сломить Православие большевикам не удалось. Безбожная пятилетка 1932-1937 годов провалилась, как и предыдущая. Перепись 1937 года, в которую был включен вопрос о религиозных убеждениях, обнаружила, что две трети сельского населения и одна треть городского продолжают считать себя верующими.[18]
