* * *
— Где лебеди? — А лебеди ушли.
— А вороны? — А вороны — остались.
— Куда ушли? — Куда и журавли.
— Зачем ушли? — Чтоб крылья не достались.
— А папа где? — Спи, спи, за нами Сон,
Сон на степном коне сейчас приедет.
— Куда возьмет? — На лебединый Дон.
Там у меня — ты знаешь? — белый лебедь...
9 августа 1918
* * *
Белогвардейцы! Гордиев узел
Доблести русской!
Белогвардейцы! Белые грузди
Песенки русской!
Белогвардейцы! Белые звезды!
С неба не выскрести!
Белогвардейцы! Черные гвозди
В ребра Антихристу!
9 августа 1918
* * *
Надобно смело признаться. Лира!
Мы тяготели к великим мира:
Мачтам, знаменам, церквам, царям,
Бардам, героям, орлам и старцам,
Так, присягнувши на верность — царствам,
Не доверяют Шатра — ветрам.
Знаешь царя — так псаря не жалуй!
Верность как якорем нас держала:
Верность величью — вине — беде,
Верность великой вине венчанной!
Так, присягнувши на верность — Хану,
Не присягают его орде.
Ветреный век мы застали. Лира!
Ветер в клоки изодрав мундиры,
Треплет последний лоскут Шатра...
Новые толпы — иные флаги!
Мы ж остаемся верны присяге,
Ибо дурные вожди — ветра.
14 августа 1918
* * *
Если душа родилась крылатой —
Что ей хоромы — и что ей хаты!
Что Чингис-Хан ей и что — Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразрывно-слитых:
Голод голодных — и сытость сытых!
I8 августа 1918
* * *
Под рокот гражданских бурь,
В лихую годину,
Даю тебе имя — мир,
В наследье — лазурь.
Отыйди, отыйди. Враг!
Храни, Триединый,
Наследницу вечных благ
Младенца Ирину!
8 сентября 1918
* * *
Колыбель, овеянная красным!
Колыбель, качаемая чернью!
Гром солдат — вдоль храмов — за вечерней...
А ребенок вырастет — прекрасным.
С молоком кормилицы рязанской
Он всосал наследственные блага:
Триединство Господа — и флага,
Русский гимн — и русские пространства.
В нужный день, на Божьем солнце ясном,
Вспомнит долг дворянский и дочерний —
Колыбель, качаемая чернью,
Колыбель, овеянная красным!
8 сентября 1918
(Моя вторая дочь Ирина — родилась 13-го апреля 1917 г.,
умерла 15 февраля 1920 г. в Сретение, от голода,
в Кунцевском детском приюте.)
* * *
Ты дал нам мужества —
На сто жизней!
Пусть земли кружатся,
Мы — недвижны.
И ребра — стойкие
На мытарства:
Дабы на койке нам
Помнить — Царство!
Свое подобье
Ты в небо поднял —
Великой верой
В свое подобье.
Так дай нам вздоху
И дай нам поту —
Дабы снести нам
Твои щедроты!
30 сентября 1918
* * *
Поступью сановнически-гордой
Прохожу сквозь строй простонародья.
На груди — ценою в три угодья —
Господом пожалованный орден.
Нынче праздник слуг нелицемерных:
Целый дождь — в подхваченные полы!
Это Царь с небесного престола
Орденами оделяет — верных.
Руки прочь, народ! Моя — добыча!
И сияет на груди суровой
Страстный знак Величья и Отличья,
Орден Льва и Солнца — лист кленовый.
8 октября 1918
Сергиев День
* * *
Над черною пучиной водною —
Последний звон.
Лавиною простонародною
Низринут трон.
Волочится кровавым волоком
Пурпур царей.
Греми, греми, последний колокол
Русских церквей!
Кропите, слезные жемчужинки,
Трон и алтарь.
Крепитесь, верные содружники:
Церковь и царь!
Цари земные низвергаются.
— Царствие! — Будь!
От колокола содрогаются
Город и грудь.
9 октября 1918
день Иоанна Богослова
* * *
Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли,
А останетесь вы в песне — белы-лебеди!
Знамя, шитое крестами, в саван выцвело
А и будет ваша память — белы-рыцари.
И никто из вас, сынки! — не воротится.
А ведет ваши полки — Богородица!
25 октября 1918
* * *
Царь и Бог! Простите малым —
Слабым — глупым — грешным — шалым,
В страшную воронку втянутым,
Обольщенным и обманутым, —
Царь и Бог! Жестокою казнию
Не казните Стеньку Разина!
Царь! Господь тебе отплатит!
С нас сиротских воплей — хватит!
Хватит, хватит с нас покойников!
Царский Сын, — прости Разбойнику!
В отчий дом — дороги разные.
Пощадите Стеньку Разина!
Разин! Разин! Сказ твой сказан!
Красный зверь смирен и связан.
Зубья страшные поломаны,
Но за жизнь его за темную,
Да за удаль несуразную —
Развяжите Стеньку Разина!
Родина! Исток и устье!
Радость! Снова пахнет Русью!
Просияйте, очи тусклые!
Веселися, сердце русское!
Царь и Бог! Для ради празднику —
Отпустите Стеньку Разина!
Москва, 1-ая годовщина Октября
Дни, когда Мамонтов подходил к Москве —
и вся буржуазия меняла керенские на царские —
а я одна не меняла
(не только потому, что их не было, но и),
потому что знала, что не войдет в Столицу —
Белый Полк!
ПАМЯТИ А. А. СТАХОВИЧА
A Dieu — mon ame
Mon corps — au Roy,
Mon coeur — aux Dames,
L`honneur — pour moi. [1]
1
He от запертых на семь замков пекарен
И не от заледенелых печек —
Барским шагом — распрямляя плечи —
Ты сошел в могилу, русский барин!
Старый мир пылал. Судьба свершалась. —
Дворянин, дорогу — дровосеку! [2]
Чернь цвела... А вблизь тебя дышалось
Воздухом Осьмнадцатого Века.
И пока, с дворцов срывая крыши,
Чернь рвалась к добыче вожделенной —
Вы bon ton, maintien, tenue [3] — мальчишек
Обучали — под разгром вселенной!
Вы не вышли к черни с хлебом-солью,
И скрестились — от дворянской скуки! —
В черном царстве трудовых мозолей —
Ваши восхитительные руки.
Москва, март 1919
NB! Даже труд может быть — отвратителен:
даже — чужой! если он в любовь —
навязан и в славословив — вменен. —
М.Ц. — тогда и всегда.)
[1] Господу — мою душу,
Тело мое — королю,
Сердце — прекрасным дамам,
Честь — себе самому (фр.).
[2] NB! Если бы дровосеку! — М.Ц.
[3] Правила хорошего тона, осанка (фр.).
2
Высокой горести моей —
Смиренные следы:
На синей варежке моей —
Две восковых слезы.
В продрогшей церковке — мороз,
Пар от дыханья — густ.
И с синим ладаном слилось
Дыханье наших уст.
Отметили ли Вы, дружок,
— Смиреннее всего —
Среди других дымков — дымок
Дыханья моего?
Безукоризненностью рук
Во всем родном краю
Прославленный — простите, друг,
Что в варежках стою!
Март 1919
АЛЕ
В шитой серебром рубашечке,
— Грудь как звездами унизана! —
Голова — цветочной чашечкой
Из серебряного выреза.
Очи — два пустынных озера,
Два Господних откровения —
На лице, туманно-розовом
От Войны и Вдохновения.
Ангел — ничего — всё! — знающий,
Плоть — былинкою довольная,
Ты отца напоминаешь мне —
Тоже Ангела и Воина.
Может — всё мое достоинство —
За руку с тобою странствовать.
— Помолись о нашем Воинстве
Завтра утром, на Казанскую!
18 июля 1919
С.Э.
Хочешь знать, как дни проходят,
Дни мои в стране обид?
Две руки пилою водят,
Сердце — имя говорит.
Эх! Прошел бы ты по дому —
Знал бы! Так в ночи пою,
Точно по чему другому —
Не по дереву — пилю.
И чудят, чудят пилою
Руки — вольные досель.
И метет, метет метлою
Богородица-Метель.
Ноябрь 1919
* * *
Дорожкою простонародною,
Смиренною, богоугодною,
Идем — свободные, немодные,
Душой и телом — благородные.
Сбылися древние пророчества:
Где вы — Величества? Высочества?
Мать с дочерью идем — две странницы.
Чернь черная навстречу чванится.
Быть может — вздох от нас останется,
А может — Бог на нас оглянется...
Пусть будет — как Ему захочется:
Мы не Величества, Высочества.
Так, скромные, богоугодные,
Душой и телом — благородные,
Дорожкою простонародною —
Так, доченька, к себе на родину:
В страну Мечты и Одиночества —
Где мы. — Величества, Высочества.
(Вписываю во памяти и думаю, что осень 1919 г.)
БАЛЬМОНТУ
Пышно и бесстрастно вянут
Розы нашего румянца.
Лишь камзол теснее стянут:
Голодаем как испанцы.
Ничего не можем даром
Взять — скорее гору сдвинем!
И ко всем гордыням старым —
Голод: новая гордыня.
В вывернутой наизнанку
Мантии Врагов Народа
Утверждаем всей осанкой:
Луковица — и свобода.
Жизни ломовое дышло
Спеси не перешибило
Скакуну. Как бы не вышло:
— Луковица — и могила.
Будет наш ответ у входа
В Рай, под деревцем миндальным:
— Царь! На пиршестве народа
Голодали — как гидальго!
Ноябрь 1919
1920
1
Кремлю:
Над твоим черноголовым верхом
Вороны кружат...
--------------------------------------------------------------------------------
Ты уходишь день, не открыв Кремля.
Ты плывешь в колокольном звоне...
Из Двадцатого Года уходишь ты,
Вербное Воскресенье
Благовещенье — внук твой — откроет реку...
— Из Двадцатого года, из Двадцатого века...
(Алины стихи — Москва, весна 1920 г.)
* * *
Я эту книгу поручаю ветру
И встречным журавлям.
Давным-давно — перекричать разлуку —
Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн.
Пусть странствует она — свечой под праздник
Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель,
До милых донеси,
Что еженощно я во сне свершаю
Путь — с Севера на Юг.
Москва, февраль 1920
БЛОКУ
Как слабый луч сквозь черный морок адов —
Так голос твой под рокот рвущихся снарядов [*].
И вот, в громах, как некий серафим,
Оповещает голосом глухим
— Откуда-то из древних утр туманных —
Как нас любил, слепых и безымянных,
За синий плащ, за вероломства — грех...
И как — вернее всех — ту, глубже всех
В ночь канувшую — на дела лихие!
И как не разлюбил тебя, Россия!
И вдоль виска — потерянным перстом —
Все водит, водит... И еще о том,
Какие дни нас ждут, как Бог обманет,
Как станешь солнце звать — и как не встанет...
Так, узником с собой наедине,
(Или ребенок говорит во сне?)
Предстало нам — всей площади широкой! —
Святое сердце Александра Блока.
Апрель 1920
[*] Достоверно: под звуки взрывов с Ходынки и стекольный дождь,
под к-ым шли — он на эстраду, мы — в зал.
Но, помимо этой достоверности —
под рокот рвущихся снарядов Революции. — М.Ц.
EX — CI-DEVANT [*]
(отзвук Стаховича)
Хоть сто мозолей — трех веков не скроешь!
Рук не исправишь — топором рубя!
О, откровеннейшее из сокровищ:
Порода! — узнаю Тебя,
Как ни коптись над ржавой сковородкой —
Всё вкруг тебя твоих Версалей — тишь.
Нет, самою косой косовороткой
Ты шеи не укоротишь.
Над снежным валом иль над трубной сажей
Дугой согбен, все ж — гордая спина!
Не окриком, — все той же барской блажью
Тебе работа задана.
Выменивай по нищему Арбату
Дрянную сельдь на пачку папирос —
Все равенство нарушит — нос горбатый:
Ты — горбонос, а он — курнос.
Но если вдруг, утомлено получкой,
Тебе дитя цветок протянет — в дань,
Ты так же поцелуешь эту ручку,
Как некогда — Царицы длань.
Июль 1920
[*] Здесь: бывшему из бывших (фр.).
ПЕТРУ
Вся жизнь твоя — в едином крике:
— На дедов — за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, —
Бесам на торжество! —
Царь-Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Не ты б — все по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Последний твой внучок. [*]
Не ладил бы, лба не подъемля,
Ребячьих кораблёв —
Вся Русь твоя святая в землю
Не шла бы без гробов.
Ты под котел кипящий этот —
Сам подложил углей!
Родоначальник — ты — Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник — ты — развалин,
Тобой — скиты горят!
Твоею же рукой провален
Твой баснословный град...
Соль высолил, измылил мыльце —
Ты, Государь-кустарь!
Державного однофамильца
Кровь на тебе, бунтарь!
Но нет! Конец твоим затеям!
У брата есть — сестра... —
На Интернацьонал — за терем!
За Софью — на Петра!
Август 1920
[*] В Москве тогда думали, что Царь
расстрелян на каком- то уральском полустанке. — М.Ц.
* * *
Есть в стане моем — офицерская прямость,
Есть в ребрах моих — офицерская честь.
На всякую муку иду не упрямясь:
Терпенье солдатское есть!
Как будто когда-то прикладом и сталью
Мне выправили этот шаг.
Недаром, недаром черкесская талья
И тесный ремённый кушак.
А зорю заслышу — Отец ты мой родный! —
Хоть райские — штурмом — врата!
Как будто нарочно для сумки походной —
Раскинутых плеч широта.
Всё может — какой инвалид ошалелый
Над люлькой мне песенку спел...
И что-то от этого дня — уцелело:
Я слово беру — на прицел!
И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром
Скрежещет — корми-не корми! —
Как будто сама я была офицером
В Октябрьские смертные дни.
Сентябрь 1920
(NB! Эти стихи в Москве назывались “про красного офицера”,
и я полтора года с неизменным громким успехом
читала их на каждом выступлении
по неизменному вызову курсантов.)
* * *
Об ушедших — отошедших —
В горний лагерь перешедших,
В белый стан тот журавлиный —
Голубиный — лебединый —
О тебе, моя высь,
Говорю, — отзовись!
О младых дубовых рощах,
В небо росших — и не взросших,
Об упавших и не вставших, —
В вечность перекочевавших, —
О тебе, наша Честь,
Воздыхаю — дай весть!
Каждый вечер, каждый вечер
Руки вам тяну навстречу.
Там, в просторах голубиных —
Сколько у меня любимых!
Я на красной Руси
Зажилась — вознеси!
Октябрь 1920
(ВЗЯТИЕ КРЫМА)
И страшные мне снятся сны:
Телега красная,
За ней — согбенные — моей страны
Идут сыны.
Золокудрого воздев
Ребенка — матери
Вопят. На паперти
На стяг
Пурпуровый маша рукой беспалой,
Вопит калека, тряпкой алой
Горит безногого костыль,
И красная — до неба — пыль.
Колеса ржавые скрипят.
Конь пляшет, взбешенный.
Все окна флагами кипят:
Одно — завешено.
Ноябрь 1920
* * *
Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать волны турецкого моря,
Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,
Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.
Скажет мне Дон: — Не видал я таких загорелых!
Скажет мне море: — Всех слез моих плакать — не хватит!
Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:
Трижды сто лет живу — кости не видел белее!
Я журавлем полечу по казачьим станицам:
Плачут! — дорожную пыль допрошу: провожает!
Машет ковыль-трава вслед, распушила султаны.
Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа!
Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору
В люльке мотались.
Череп в камнях — и тому не уйти от допросу:
Белый поход, ты нашел своего летописца.
Ноябрь 1920
* * *
Ox, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле — Русь.
Помогите — на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь-руда!
И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
— Мама!
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева — ив чрево:
— Мама!
Все рядком лежат —
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был — красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был — белый стал:
Смерть побелила.
— Кто ты? — белый? — не пойму! — привстань!
Аль у красных пропадал? — Ря — азань.
И справа и слева
И сзади и прямо
И красный и белый:
— Мама!
Без воли — без гнева —
Протяжно — упрямо —
До самого неба:
— Мама!
Декабрь 1920
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
Вопль стародавний,
Плач Ярославны —
Слышите?
С башенной вышечки
Неперерывный
Вопль — неизбывный:
— Игорь мой! Князь
Игорь мой! Князь
Игорь!
Ворон, не сглазь
Глаз моих — пусть
Плачут!
Солнце, мечи
Стрелы в них — пусть
Слепнут!
Кончена Русь!
Игорь мой! Русь!
Игорь!
---------------------------------
Лжет летописец, что Игорь опять в дом свой
Солнцем взошел — обманул нас Баян льстивый.
Знаешь конец? Там, где Дон и Донец — плещут,
Пал меж знамен Игорь на сон — вечный.
Белое тело его — ворон клевал.
Белое дело его — ветер сказал.
Подымайся, ветер, по оврагам,
Подымайся, ветер, по равнинам,
Торопись, ветрило-вихрь-бродяга,
Над тем Доном, белым Доном лебединым!
Долетай до городской до стенки,
С коей по миру несется плач надгробный.
Не гляди, что подгибаются коленки,
Что тускнеет ее лик солнцеподобный...
— Ветер, ветер!
— Княгиня, весть!
Князь твой мертвый лежит —
За честь!
---------------------------------
Вопль стародавний,
Плач Ярославны —
Слышите?
Вопль ее — ярый,
Плач ее, плач —
Плавный:
— Кто мне заздравную чару
Из рук — выбил?
Старой не быть мне,
Под камешком гнить,
Игорь!
Дёрном-глиной заткните рот
Алый мой — нонче ж.
Кончен Белый поход.
5 января 1921
* * *
С Новым Годом, Лебединый стан!
Славные обломки!
С Новым Годом — по чужим местам
Воины с котомкой!
С пеной у рта пляшет, не догнав,
Красная погоня!
С Новым Годом — битая — в бегах
Родина с ладонью!
Приклонись к земле — и вся земля
Песнею заздравной.
Это, Игорь, — Русь через моря
Плачет Ярославной.
Томным стоном утомляет грусть:
— Брат мой! — Князь мой! — Сын мой!
— С Новым Годом, молодая Русь
За морем за синим!
Москва, 13 января 1921 г.
|
