* * * * *


Осенью 1991 года в Херсоне организовалось губернское отделение Российского Дворянского Собрания. Инициатором сознания этой организации стал некто N. Информация о нём была самая неопределённая. Говорили, что он закончил философский факультет МГУ, потом в Москве защитил кандидатскую; много лет с таким образованием был безработным (и это-то при советской власти!), потом пел на клиросе в какой-то церкви в Крыму. После всего этого он очутился в Херсоне и занялся возрождением российского дворянства и дворянского духа в нашем крае.
Г-н N. долго уговаривал моего отца стать вице-предводителем Херсонского губернского дворянского собрания. Папа сначала отказывался. Время было тогда неспокойное, можно было ждать провокаций со стороны спецслужб. Сесть по политической статье в тюрьму ещё раз ему на старости лет очень не хотелось (папа при Сталине отбыл 8 лет по двум политическим статьям). В конце концов, отец на уговоры будущего предводителя согласился (он был православным монархистом, и такая работа пришлась ему по душе). Произошло учредительное собрание организации, на котором, как N. и предполагал, он сам был избран предводителем, а мой отец вице-предводителем Херсонского губернского дворянского собрания.
Так бывает во многих организациях: руководитель «обитает» в столице и выполняет там представительские функции, а первый заместитель тянет на себе всю работу на рабочем месте. Так произошло и в ХГДС: предводитель ездил по всей территории бывшей Российской Империи, а вице-предводитель руководил Собранием в Херсоне и являлся генератором идей, которые потом с большим успехом присваивались этим странным господином. Кроме того, предводитель всегда был склонен к авантюрам, интригам, каким-то закулисным манёврам, которые вечно выходили боком всем окружающем его людям, только не ему самому. Самое плохое, что из-за этих «левых номеров» страдали и интересы дела.
N. сделал папу щитом, которым прикрывался в своих лично-общественных делах при каждом удобном случае.
– Вы потомок Остославских (громкое имя для Херсона), – говорил он отцу, – Вас хорошо знают в городе, и как врача и вообще, как человека…
После таких откровенных констатаций фактов (впрочем, констатаций приятных, конечно) отец должен был организовывать различные общественные мероприятия: исторические и литературные чтения, лекции на самые разные темы, обязан был лечить каких-то «левых» людей, которых ему подсовывал N.
Папу и дедушку Михаила я очень любил расспрашивать о наших семейных древностях, о предках и о их житье-бытье. Дед, скрытный и сдержанный человек, рассказывал весьма неохотно. От него мне только удалось узнать, что он был царским офицером, участвовал в Брусиловском прорыве, получил два золотых ордена за свои ратные дела. Потом он служил в добровольческой армии Деникина и Врангеля, потом заболел брюшным тифом, и за границу не ушел, хотя два его родных брата (Константин и Николай) иммигрировали во Францию и в Испанию. Папа был куда более откровенен. От него-то я и узнал практически все те истории о предках, которые хранит моя память сейчас. Помню, отец рассказывал, что мой прапрадед Иван Семёнович Остославский был очень богатым по меркам Херсонской губернии человеком, обер-бургомистром нашего города и основателем Херсонского общественного банка. 
Мой прадед отец Василий Корнильевич Фролов относился к прихожанам своей церкви, расположенной в селе Старая Збурьевка, по-особому. Бывало, придёт к нему какой-нибудь крестьянин и попросит (по-украински):
– Отець Василій, дайте мені, будь ласка, трошки борошна, бо діти голодають! 
Батюшка Василий никому и никогда не мог отказать – давал съестное, делился с людьми провиантом, хотя у самого была большая семья, и сам, бывало, он умирал с голоду. За такое человеколюбие он не раз получал серьёзные выговоры от своей матушки (жены) Анны Ивановны Остославской. Анна Ивановна говорила ему не раз:
– Василий, ты всё людям раздаёшь, а мы-то сами, что есть будем!?
На что батюшка Василий говорил ей только одно:
– Что Бог даст!
Крестьяне села Старая Збурьевка, где он более сорока лет отслужил настоятелем, отзывались о нём, как о святом человеке. Я когда-то знал одну старую крестьянку из этого села (Раису Яковлевну, продававшую молоко на базаре) которая не уставала повторять, каким отец Василий был «золотой души человеком, добрым к людям и праведным».
Папа рассказывал, как умер отец Василий Фролов. В 1946-1947 годах на Херсонщине был большой голод. Тогда как раз папины предки продали за мешок муки одну из трех квартир, в том доме, где я с родителями прожил много лет. Василий Корнильевич умер от недоедания. Он добровольно отказался от пищи в пользу своих детей и внуков. Поступил он благородно, конечно, но, с другой стороны, ему так надоела жизнь со всеми её горестями, страданиями, человеческой подлостью и грязью и постоянной борьбой с себе подобными за место под солнцем, что смерть показалась ему не такой ужасной, как жизнь… 
Мой любимый предок в детстве – Иван Иванович Остославский. Его портрет висел в моей комнате на самом видном месте. Иван Иванович был блестящим русским офицером. Такие понятия, как офицерская и дворянская честь, долг, мужество, воинская доблесть всегда были для него самыми важными в жизни. Он имел оглушительный успех у женщин, но никогда не пользовался им в своих целях. Он носил острые «гусарские» усы, такие же, какие я потом видел у г-на Ладыженского, который приезжал к нам из Московского Дворянского Собрания. «Когда я вырасту, – думал я, – обязательно отпущу себе такие усы!» Нравились мне они до ужаса!
Иван Иванович Остославский был дружен с академиком Филатовым. С этим выдающимся врачом и учёным он познакомился в церкви. Они всегда стояли рядом друг с другом на богослужении и имели одного духовника. Интересно, что академик Филатов, несмотря на свою естественнонаучную направленность, был глубоко верующим человеком. Медицина отнюдь не сделала его атеистом. 
Рассказы о предках поддерживали во мне мечтательность и придавали жизненной силы. Я понимал: если предки могли быть такими умными, развитыми и благородными людьми, значит, и я смогу таким стать. Я настраивался на всё хорошее и переключался на современность.



* * * * *


В херсонском Гидромете я проучился два года и благополучно ушел оттуда с простой, ничего не дающей мне справкой. Однако, время, проведённое в этом учебном заведении, было очень счастливой порой в моей жизни. Я был юным, влюблённым в жизнь и, главное, в самого себя, человеком. Моя утонченность являлась для меня великим счастьем.
У папы был научный руководитель его кандидатской диссертации профессор Александр Сергеевич Новохатский. Как-то он познакомил нашу семью со своим хорошим другом американцем Эриком Альбертовичем Хирстом. Эрик Альбертович в годы войны был переводчиком с немецкого на английский в американской армии, подполковником. Участвовал в 1944 году в десантировании войск США на Сицилию. В мирное время он тоже занимался изучением языков. К нам он приезжал, будучи уже доктором английской филологии и профессором какого-то университета в Америке. Доктор Хирст очень помог нам в трудные годы. Если бы не его доллары и продуктовые посылки, уж и не знаю, писал бы я сейчас эти строки…
Как-то к нам в Херсон приезжала моя троюродная тётя по отцовской линии Валентина Ивановна Остославская, которая жила в Москве. Она разыскала нас через Херсонский краеведческий музей. О существовании московской ветви рода Остославских мы, конечно, знали, но последние несколько десятилетий чисто теоретически. До меня только доходили глухие слухи, что в Москве у нас есть родственник: профессор Иван Васильевич Остославский, который когда-то переехал в столицу нашей Родины из Мариуполя (а в Мариуполь переселился его отец Василий Иванович Остославский из Одессы и Херсона). И вот мы увидели своими глазами представителя этой московской ветви, дочь И.В. Остославского Валентину Ивановну.
Она произвела впечатление очень волевой, умной, деятельной, стратегически мыслящей женщины. Валентина Ивановна много рассказывала о своём отце и вообще о своих московских родственниках, говорила, что сама она стала химиком, кандидатом химнаук, что муж у неё тоже химик, доктор наук, профессор, и, что она с ним уже много лет состоит в разводе. Говорила она и о своём сыне Иване (Корнилове), который учился одно время в МФТИ имени Баумана, но потом бросил занятия, и пошел работать простым машинистом в метро.
Валентина Ивановна Остославская по линии Ольги Епифановны Иващенко, которая приходилась ей двоюродной бабушкой, была родственницей знаменитого профессора психологии и философа Георгия Ивановича Челпанова. Челпанов был известен тем, что являлся основателем Московского психологического института и борцом против марксизма в советской психологии.
Валентина Ивановна говорила, что поддерживает тесные отношения с Московским Дворянским Собранием. Её там принимают, ведь её дед Василий Иванович Остославский выслужил себе потомственное дворянство по ордену святого Владимира 3 степени, да и по материнской линии она тоже из дворян.
Тётя Валя (как я её пытался называть) была старше моей мамы. Я привык к людям такого возраста, и поэтому мне было с ней общаться, в общем, не тяжело, даже, несмотря на её весьма бойцовый и авторитарный характер.
Помнится, Валентина Ивановна много рассказывала о своей закадычной подруге, внучке известного детского писателя Корнея Ивановича Чуковского, Елене. Елена Чуковская окончила химический факультет Московского Государственного Университета. Там тётя Валя с нею и познакомилась, и подружилась. Эта дружба оказалась весьма долговечной – длинною почти в целую жизнь.