О БЕСЕ, СОБЛАЗНЯЮЩЕМ ВИДЕНИЯМИ ЛЮДЕЙ, ЖИВУЩИХ В ГОРОДЕ. ГЛАВА 32
Было при мне, когда жил я в Казани, и третье знамение. В некоем улусе стоял на высоком берегу реки Камы опустевший городок, который русские называют бесовским городищем. В нем обитал бес, с давних лет прельщая людей. Еще при старых болгарах здесь было мольбище языческое. И сходилось сюда много людей со всей Казанской земли: варвары и черемиса, мужчины и женщины, жертвоприношения творя бесу и прося совета у живших там волхвов. Таких людей бес как будто исцелял от болезней, всех же, кто пренебрегал им и обходил стороной, не принося ему никакой жертвы, убивал — у плывших по реке перевертывал лодки и топил всех в реке. Губил он и некоторых христиан.
И никто не смел проехать мимо, не пожертвовав ему чего-нибудь из своего имущества. Тем, кто его спрашивал, он невидимо отвечал через своих жрецов, ибо приезжали к нему жрецы и волхвы. Предсказывал он и долгую жизнь, и смерть, и здоровье, и болезни, и убытки, и земли их завоевание и разорение, и всякую беду. И когда уходили они на войну, то приносили жертвы ему, вопрошая его с помощью волхвов, с добычей или пустыми возвратятся они домой. Бес же все предсказывал им, соблазняя их, а иногда и обманывал.
И послала царица самого казанского сеита узнать, московский ли царь и великий князь одолеет Казань или казанцы одолеют его. И девять дней лежали, припав к земле, бесовские иереи, молясь и не поднимаясь со своего места, и ели только для того, чтобы не умереть с голода. И на десятый день, в полдень, едва отозвался им бес, и услышали все люди, находившиеся в мечети, его голос: «Зачем досаждаете мне, ведь уже нет вам отныне надежды на меня, ни на помощь мою, ибо ухожу от вас в пустынные и непроходимые места, изгнанный Христовою силой, так как приходит он сюда со славою и хочет воцаритьея в земле этой и просвятить ее святым крещением».
И вскоре повалил густой черный дым из городка, из мечети, и в изумлении увидели мы все, как вылетел с ним вместе на воздух огненный змей, и полетел на запад, и скрылся из глаз. И поняли все, что случившееся означает: пришел конец их житию.
О ТОМ, КАК ЦАРИЦА СО ЗНАТНЫМИ СВОИМИ ВЕЛЬМОЖАМИ УПРАВЛЯЛА КАЗАНЬЮ, И О ПЕЧАЛИ ЕЕ ИЗ-ЗА ПОСТРОЙКИ СВИЯЖСКОГО ГОРОДА. ГЛАВА 33
Царя же в то время не было в Казани — он еще раньше умер духовной и телесной смертью. После него осталась молодая царица, и родился у нее в тот же год царевич, по имени Мамш-Кирей, которому и завещал царство после своей смерти его отец. Владела же царица Сумбека всем Казанским царством после царя своего пять лет, пока подрастал сын ее, молодой царевич, и набирался царского разума. И правили Казанью вместе с нею уланы, и князья, и знатные мурзы, и вельможи, и царские приказчики, первым среди которых был крымский царевич Кощак. И за год до этого отстоял он Казань и не дал взять ее самому царю и великому князю.
И увидела тогда царица, и все упомянутые казанские правители, и все простые земские люди — низовая черемиса, а по-русски чернь, что пришел касимовский царь Шигалей с многочисленным русским воинством и большими стенобитными орудиями и, словно насмехаясь над ними и играючи, всего за несколько дней построил им на удивление город посреди их земли, словно у них на плечах. И когда изменила им черемиса горной стороны со всеми своими войсками и покорилась московскому самодержцу, казанцы долгое время ничего об этом не знали: ни о построении города, ни об измене черемисы. И хотя многие говорили им об этом, казанцы, снедаемые гордостью, не верили им, думая, что построен лишь малый городок, называемый «гуляй». Такой ведь городок, поставленный на колеса и скрепленный железными цепями, много раз ходил с воеводами к Казани; некогда часть его была захвачена казанцами вместе с семью пушками.
И только тогда, когда болыпой город Свияжск был уже построен, узнали они правду и начали тужить и тосковать. И испугались царица и все казанские вельможи, и сильно устрашились все люди, и охватил их трепет, и ужаснулись они до мозга костей, и вся сила их исчезла, и поглощены были Христовою силой мудрость их и высокомерие. И говорили они сами себе: «Что натворили мы и почему не проснулись, и как могли мы уснуть и не устеречь, и как обольстила нас, как во сне, Русь, лукавая Москва?» И долго совещались они с царицею.
А она, словно свирепая львица, неукротимо зарычала и повелела им готовить Казань к осаде и, если не хватит своих людей для того, чтобы оказать русским сопротивление, собирать на помощь многочисленных воинов отовсюду, откуда пойдут к ним: из Ногайской Орды, и из Астрахани, и из Азова, и из Крыма, и платить им из царской казны, сколько они захотят, и изгнать из Казанской своей земли касимовского царя и русских воевод со всею русскою силой, и отнять у них новый город, и сопротивляться им, покуда возможно.
Но никто из них не послушал ее тогда. Царица же, хотя и знала, что она обречена, но по своей воле не хотела сдаваться. И только один человек поддерживал ее и вместе с ней твердо отстаивал Казань и нелицемерно сопротивлялся московскому самодержцу и его войскам, пять лет воюя с ними по наказу своего царя после его смерти, — упоминавшийся прежде, немного выше, царевич Кощак, человек величавый и свирепый, удостоенный царем самого высокого сана среди казанских вельмож за то, что показал себя в боях мужественным воеводой. К нему присоединились крымцы, и ногаи, и другие народы, приехавшие, чтобы воевать с Русью.
Казанцы же не хотели этого, говоря так: «Не в состоянии мы сейчас и не в силах противиться русским людям, поскольку необучены и несильны». И началась между ними распря, и никак не могли они придти к единому мнению. Из-за этого и погибли.
О ГРЕХОВНОЙ ЛЮБВИ ЦАРИЦЫ И КОЩАКА, И О БЕГСТВЕ ЕГО ИЗ КАЗАНИ, И О ПЛЕНЕНИИ ЕГО И СМЕРТИ. ГЛАВА 34
О том, как царевич Кощак втайне от своей жены прелюбодействует с царицей после смерти царя, знали не только казанцы: слышали об этом в Москве и во многих ордах. Но и хуже того — вместе с нею задумал он убить юного царевича и всех вельмож, обличающих его за то беззаконие, потом взять царицу себе в жены и воцариться в Казани. Вот до чего женское естество склонно к греху! Ведь даже дикий зверь не убивает щенков своих, и не пожирает коварная змея своих детенышей!
Близкие же ему люди и вельможи требовали, чтобы прекратил он злодеяние свое, и грозились его убить. Он же, имея власть надо всеми, ни на кого не обращал внимания. Царица же любила его и любовалась его красотой, и всегда сердце ее было уязвлено плотским влечением к нему, и не могла она даже на малое время оставаться без него, не видя его лица, распаляемая огнем похоти.
Царевич же Кощак, видя, что взбудоражено все царство и все казанцы пришли в смятение и ни в чем не слушаются его, понял, что бессилен он и обречен и что ждет его неминуемая беда. Тогда, задумав бегством сохранить себе жизнь, начал он ласковыми словами уговаривать казанцев, чтобы отпустили они его из Казани в Крым. И отпустили они его честно, куда он хочет, со всем имуществом его — а был он очень богат, — чтобы не возбуждал он смуты среди людей.
Он же, собрав многих варваров, живших в Казани, и взяв с собой брата, жену, и двух своих сыновей, и все нажитые богатства, побежал, поднявшись среди ночи, из Казани, представив все так, будто он не убегает, а отправляется сам набирать войско, не доверяя больше своим посланцам, ибо все, посылавшиеся им, не доходили туда, куда посылали их для найма воинов: вместо этого приезжали они в Москву со своими грамотами и отдавали их самодержцу. Казанцы же, выпустив его, послали весть царю Шигалею, дабы не возложил он на них вину за его бегство, ибо не любили его казанцы за то, что он, будучи иноземцем, правил ими как царь.
Царь же послал за ними в погоню воеводу Ивана Шереметева с десятью тысячами легковооруженных людей. Воевода же догнал его в поле, когда бежал он между двумя великими реками — Доном и Волгою. И перебил он всех, бежавших с ним, пять тысяч, и захватил у них много богатства. Самого же улана Кощака, и брата его, и жену, и двух его маленьких сыновей взяли живыми и вместе с ними захватили триста добрых воинов, среди которых было семь князей и двенадцать мурз. И послали его оттуда в Москву.
И привели его, варвара, в царствующий город Москву без чести, как лютого зверя, закованным в железные цепи — не хотел он добром смириться, и вот Бог против его воли отдал его в руки русским. И по повелению самодержца спросили его, хочет ли он креститься и служить ему, ибо тогда он будет помилован и останется жив. Тот же рабом его быть хотел, креститься же отказался, даже мысли об этом не допускал, и не захотел благословения, и удалился от него.
И, продержав его несколько дней в темнице, казнили его вместе со всеми его варварами, но не в городе, а на месте, предназначенном для казней. И побили нх всех палицами. А жену его вместе с двумя сыновьями крестили в православную веру. И взяла ее христолюбивая царица к себе в палату. А двух сыновей Кощака взял к себе во двор царь и великий князь и хорошо обучил их русской грамоте.
О ДУМЕ КАЗАНСКИХ ВЕЛЬМОЖ И ЦАРИЦЫ О КАЗАНИ И О МИРЕ, ЗАКЛЮЧЕННОМ ИМИ С ЦАРЕМ ШИГАЛЕЕМ И ВОЕВОДАМИ. ГЛАВА 35
После бегства из Казани царевича Кощака собрались к царице все знатные казанские вельможи, говоря так: «Что будем делать, царица, и что думаешь ты вместе с нами о нашей судьбе, и когда утешимся мы от скорби и печалей, на нас нашедших? Ибо пришел уже конец твоему царствованию и нашему с тобой правлению, так что удивляемся мы сами себе. За великое наше согрешение и неправду, творимую над русскими людьми, постиг царство наше гнев Божий, а нас — безутешный плач до самой смерти. Знаешь ведь уже и сама и видела ты, сколько раз побеждали мы и губили Русь и много лет с таким большим царством боролись, но становится оно все больше и больше, ибо всегда с ними Бог их, побеждающий нас. И если мы теперь решим выступить против Руси, как ты нас посылаешь и понуждаешь, в то время как русские воеводы, специально пришедшие, чтобы с нами биться, располагают большим войском и огнестрельным нарядом и готовы к бою, а у нас и людей немного, и к войне мы не приготовились, не собрались с силами — знаем мы, что будем мы ими побеждены, нежели победим. А храбрый царевич Кощак, которого держали мы у себя и почитали, как царя, и которому покорялись по царскому приказу и, как на царя, надеялись на него! Он в горькое это трудное время устрашился раньше нас всех, оставив нас в печали и в смятении и, захватив все свои пожитки, а также и чужое имущество, и храбрых людей, тайно бежал от нас, нанеся обиду всему нашему царству. И побежал он с огромной добычей, желая один избежать Божьего суда, но от кого убегал, боясь быть пойманным, к тем сам и прибежал, попав к ним прямо в руки, и погиб. Ныне же сменим нашу гордость и высокомерие на кротость и смирение и, оставив все нелепые наши замыслы, пойдем к царю Шигалею от твоего лица, чтобы помириться с ним и умолить его, дабы не помнил он нашей вины и надругательства, которое сотворили над ним в прошлом, много раз пытаясь убить его, когда жил он в Казани, и чтобы стал он теперь царем и взял бы тебя честно в жены, не пренебрегая тобой в высокомерии, но с любовью, не как горькую пленницу, а как любимую прекрасную царицу, чтобы укротилось сердце его и смирились все воеводы». И люба была эта речь царице, и всем вельможам ее, и всему казанскому народу.
И, сказав ей все это и больше того, пошли от царицы знатные вельможи и уланы, князья и мурзы казанские в город Свияжск к царю Шигалею и к воеводам, и, придя к ним, вручили им богатые дары, и начали с кротостью говорить им от чистого сердца о смирении своем и нелицемерно умолять царя Шигалея, чтобы шел он к ним на царство, ни в чем не сомневаясь. «Молим тебя, — говорили они, — вольный царь, и кланяемся вам всем, воеводам великим, не погубите окончательно всех нас, рабов ваших, но примите смирение наше и покорность: великий город наш и вся земля нашей державы — перед вами, и да будет она вашей. Нет ведь у нас на царстве царя, и бывают между нами из-за этого большие разногласия, и междоусобицы, и ссоры. Если же ты, царь, помилуешь нас, и забудешь все наше зло, и не вспомнишь старые свои обиды, и не будешь мстить нам, и возьмешь за себя нашу царицу, то все наше царство и все мы покоримся тебе и не будем ни в чем противиться».
Царь же ничего не стал решать сам, но посоветовался с воеводами и тогда принял смирение казанцев, и начал царствовать в Казани, и захотел взять в жены их царицу. И в течение пятнадцати дней приезжали казанцы на сговор, и пировали, и веселились с царем и воеводами. И заключил царь с казанцами вечный мир. И приехали в Казань вельможи и рассказали царице обо всем: «Заключили мы с царем полный мир и передали ему царство, и хочет он взять тебя в жены».
ОБ ОТРАВЕ, ПОСЛАННОЙ ЦАРИЦЕЮ НА ПОГИБЕЛЬ ЦАРЮ, И О ЕГО ГНЕВЕ НА ЦАРИЦУ. ГЛАВА 36
И послала она царю, якобы на радостях, некие честные дары, и угощение некое царское, и питье, отравой смертной напитав их. Он же повелел их проверить, — отлив немного, дать отведать псу. Пса же, когда лизнул он немного того кушанья, разорвало на куски. В другой раз послала она ему сорочку, сшив ее своими руками. Царь же дал ее поносить своему слуге, отроку, осужденному на смерть. Отрок же надел на себя сорочку и тотчас же упал на землю, корчась и вопя, и умер, так что все, бывшие там и видевшие это, испугались.
Царь же учинил о ней допрос казанцам, говоря им так: «По вашему наущению содеяла это со мной царица». Они же клялись ему, говоря, что ничего об этом не знали. И предоставили они ему самому решать, что делать с нею. И за это зло разгневался на них царь и, схватив царицу, отправил ее в Москву, словно лютую злодейку, вместе с молодым львенком, сыном ее, и со всей царской их казной.
Казанцы же, убедившись, что все это правда, не стали перечить царю, поскольку царица нарушила свое слово и клятву, но еще и подталкивали его к этому, позволив ему беспрепятственно вывезти царицу из Казани, дабы не погибло все царство из-за одной женщины, так говоря: «Мы установили и провозгласили мир и любовь, чтобы скорее избегнуть скорби и печали, она же разжигает войну и мятеж. Поэтому действительно она заслужила это изгнание».
О СМЕРТИ СЕИТА И ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ В КАЗАНИ ВСЕХ РУССКИХ ПЛЕННИКОВ. ГЛАВА 37
Вслед за царицею казанцы своими руками схватили и отдали царю сеита своего, толкователя книг ложного Магометова закона, приведя его как худого и непотребного, подстрекающего народ, не пожелавшего советоваться с остальными и не покоряющегося царю. И повелел царь в тот же час отрубить ему голову и все его богатство, переписав, забрать в казну самодержцу.
И отпустили на Русь всех находившихся тогда в Казани русских пленников, которых много — более ста тысяч человек: мужчин, женщин, отроков и девиц — было захвачено за тридцать лет на низовской земле. Многие же, состарившиеся в плену и изменившие своей вере, остались, не желая снова обращаться в христианскую веру и окончательно потеряв надежду на свое спасение, и отвергли свет истинной веры, и возлюбили тьму.
О ТОМ, КАК ВЫВОДИЛИ ИЗ КАЗАНИ ЦАРИЦУ И ЕЕ СЫНА. ГЛАВА 38
Когда выводили царицу из Казани, послал за нею царь знатного московского воеводу, князя Василия Серебряного, и с ним три тысячи вооруженных воинов и тысячу пищальников. И, войдя в город, взял воевода царицу с царевичем в покоях ее, пресветлых светлицах, словно смиренную птицу с единственным малым птенцом в гнезде, ни трепещущую, ни бьющуюся, и вместе с нею всех любимых ее рабынь, и знатных женщин, и отроковиц, живших с нею во дворце. Не знала царица, что будет схвачена, если бы знала об этом, то убила бы себя сама.
И вот, облаченный в расшитую золотом одежду, вошел к ней воевода с вельможами и, встав перед нею и сняв с ее головы золотой венец, обратился к ней с тихими и почтительными словами: «Пленена ты, вольная казанская царица, великим нашим Богом Иисусом Христом, благодаря которому царствуют на земле, служа ему, все цари, по чьей воле и князья пользуются властью, и богатые прославляются, и сильные похваляются и показывают свою храбрость. Тот Господь — единственный царь над всеми царями, и царству его не будет конца. И тот ныне отбирает царство твое от тебя и передает тебя в руки великому и благочестивому самодержцу всея Руси, повелением которого пришел я, раб его, посланный к тебе. Ты же готова будь идти с нами».
Она же поняла через переводчиков его речь и в ответ на его слова вскочила со своего высокого царского места, на котором восседала, и, встав, поддерживаемая под руки своими рабынями, отвечала ему на своем варварском языке тихо и умильно: «Да будет воля Божья и самодержца московского». И, произнеся эти слова, бросилась она из рук рабынь, поддерживавших ее, на пол своей светлицы и возопила, громко рыдая, заставляя плакать вместе с собой даже бездушные камни. Также и честные жены, и красные девицы, живущие при ней в покоях, словно многочисленные горлицы и кукушки, жалобно горькими рыданиями оглашали весь город, раздирая прекрасные свои лица, вырывая волосы и руки свои кусая.
И зарыдал по ней весь царский двор: и вельможи, и все управляющие, и царские отроки. И стали стекаться к царскому двору услышавшие этот плач, также крича и плача неутешно. И если бы было можно, то заживо хотели бы они растерзать воеводу и войско его побить камнями. Но не позволили им их правители; избивая их плетками, батогами и дубинками, разгоняли они их по домам.
И подняли царицу с земли стоявшие тут с воеводами приближенные ее вельможи чуть живую. И едва удалось отлить ее водой и утешить. И умолила царица того воеводу, чтобы позволил ей ненадолго задержаться в Казани. Он же, посовещавшись с царем и воеводами, разрешил ей еще десять дней пожить в Казани в своих покоях под строгой охраной, чтобы не убила она себя, поручив сторожить ее казанским вельможам, и сам, часто приходя, наблюдал за царским дворцом и другими палатами, не в однночку, но охраняемый своими воинами, дабы не причинили ему казанцы по своему лукавству какого-нибудь неведомого зла.
И переписал он царскую казну до последней пылинки и запечатал самодержцевой печатью. И наполнил до отказа двенадцать больших ладей золотом, и серебром, и сосудами, серебряными и золотыми, и нарядными постелями, и различными царскими одеждами, и всяким воинским оружием и выслал их из Казани прежде царицы с другим воеводою в новый город. И вслед за казной послал хранителя казны — царского скопца, дабы сам он положил перед самодержцем учетные книги.
Когда же минуло десять дней, пошел воевода из Казани, вслед же за воеводой под руки повели царицу из палаты ее, а царевича, сына ее, несли перед нею на руках пестуны его. И выпросила царица у воеводы разрешение проститься с гробом царя. Отпустил ее воевода со стражами своими и сам тут же, у дверей, стоял неподалеку.
Царица же, войдя в мечеть, где лежал ее умерший царь, сорвала с головы своей золотой убор, и разодрала верхние свои одежды, и пала на землю возле царского гроба, терзая на себе волосы, раздирая ногтями лицо свое и колотя себя в грудь. И запричитала она жалобно и заплакала, горько рыдая и говоря так: «О милый мой господин, царь Сафа-Гирей, взгляни на царицу, которую любил ты больше всех жен своих: вот ведут меня с любимым сыном твоим в плен, на Русь, иноземные воины как злодейку, ненацарствовавшуюся и много лет не пожившую с тобой! Увы, жизнь моя дорогая, зачем рано зашла красота твоя от глаз моих в темную землю, оставив меня вдовою, а сына твоего, еще младенца, сиротою? Теперь — увы мне! — где ты обитаешь, туда и я пойду, чтобы жить с тобою! Зачем теперь оставил нас здесь? Увы нам, не ведаем того! Отдаемся ведь мы в руки жестоким супостатам, московскому царю. Не могла я одна противиться силе его и крепости, и не было того, кто бы помог мне, потому и подчинилась я воле его. Увы мне! Если бы была я взята в плен другим царем — одного с нами языка и одной веры, то шла бы туда не тужа, но с радостью и без печали. Теперь же — увы мне! — царь мой милый, услышь горький мой плач, и открой темный свой гроб, и возьми меня, живую, к себе, и пусть будет нам гроб твой один на двоих — тебе и мне — царская наша спальня и светлая палата!
Увы мне, господин мой царь, не сказала ли тебе некогда с душевною болью старшая твоя царица, что будет вскоре лучше умершим и неродившимся, и не сбылось ли это? Ты же ни о чем ныне не ведаешь, к нам же, живым, пришли горе и скорбь. Прими, дорогой господин царь, юную и прекрасную свою царицу и не гнушайся меня, как нечистой, да не насладятся иноверцы моей красотой, и не потеряю я тебя окончательно, и в чужую землю на поругание и на смех, в иную веру, к неизвестным людям, в чужой народ не пойду! Увы мне, господин, кто там, придя ко мне, утешит меня в плаче, и горькие слезы мои осушит, и скорбь души моей развеет? Разве кто-нибудь посетит меня? — Нет, никто. Увы мне, кому там печаль свою поведаю: сыну ли нашему? — Но он еще молочной пищи требует; или отцу моему? — но он далеко отсюда; казанцам ли? — но они, преступив клятву, самовольно отдали меня.
Увы мне, милый мой царь Сафа-Гирей, не отвечаешь ты мне ничего, горькой твоей царице! Не слышишь разве, что стоят здесь у дверей немилосердные воины и хотят похитить меня у тебя, словно дикие звери серну? Увы мне! Некогда была я твоей царицей, ныне же — горькая пленница! Звали меня раньше госпожой всего царства Казанского, ныне же я — жалкая и нищая рабыня! И за радость и за веселие обрушились на меня плач и горькие слезы, а за царские мои утехи охватили меня горькие обиды и тяжкие беды, так что и плакать я не могу и слезы уже не текут из глаз моих, ибо ослепли глаза мои от безмерных и горьких слез и пресекся голос мой от долгого рыдания моего».
И долго еще так причитала царица и восклицала, лежа часа два, убиваясь, у гроба на земле, так что и сам приставленный к ней воевода прослезился, также и уланы, и мурзы, и все находившиеся там люди плакали и рыдали. Наконец, по повелению блюстителя ее, подошли к ней царские отроки с прислуживающими ей рабынями и, полумертвую, подняли ее с земли. И увидели тогда все люди открытым лицо ее, изодранное ею до крови, и не было в нем красоты от текущих слез — никто ведь и нигде не видел раньше ее лица: ни знатные вельможи, обычно входившие к ней, ни земские люди. Ужаснулся тогда приставленный к ней воевода, что не уберег ее, ибо была та царица очень хороша лицом и умна, так что не было ей равной в Казани по красоте среди женщин и девиц, да и в Москве среди русских — дочерей и жен боярских и княжеских.
О ТОМ, КАК УТЕШАЛ ВОЕВОДА ЦАРИЦУ И КАК ПРОВОЖАЛ ЕЕ КАЗАНСКИЙ НАРОД. ГЛАВА 39
Окружили царицу воевода-блюститель и знатные казанские вельможи и увещевали ее ласковыми сладкими словами, чтобы не плакала она и не тужила. Говорили они ей: «Не бойся, госпожа царица, и перестань горько плакать, ведь не на бесчестье и не на казнь и смерть идешь с нами на Русь, но на великую честь ведем тебя в Москву, и будешь ты там для многих госпожа, как и здесь была, в Казани. Не отнимает у тебя свободу самодержец, окажет он тебе великую милость, ибо милосерден он ко всем. И не припомнит он тебе зло царя твоего, но еще больше полюбит тебя и даст тебе на Руси какие-нибудь города свои вместо Казани, чтобы ты в них царствовала. И не даст он тебе до конца пребывать в печали и тоске и скорбь твою и печаль в радость превратит. Есть в Москве много и царей юных, равных тебе, кроме Шигалея, кто сможет взять тебя в жены, если захочешь еще раз выйти замуж: ведь царь Шигалей уже стар, ты же молода: как цветок прекрасный, цветешь и, как вишневая ягода, наполнилась сладостью. Поэтому и не хочет царь взять тебя в жены. Но и он во власти самодержца; все, что тот захочет, то он с тобой и сделает. Ты же не печалься о том и не скорби».
И проводил ее с честью весь народ: мужчины и женщины и девушки, и маленькие и большие, на берег реки Казани, и плакали все от мала до велика, и горько рыдали по ней, словно по мертвой. И плакали по ней неутешно весь город и вся земля целый год, вспоминая разум ее, и мудрость, и почести, которые оказывала она вельможам, и милость ее, и подарки к менее знатным и совсем простым людям, и большую заботу обо всем народе.
Когда же приехала царица в своей повозке на берег реки, под руки высаживали ее из колымаги, ибо сама она не могла подняться из-за сильной печали. И обернулась она и поклонилась всем казанцам. Народ же казанский попадал на землю, на коленях творя поклоны, как подобает по их вере. И повели ее в приготовленный для нее царский струг, в котором царь обычно ездил на потеху, быстроходностью своей подобный птичьему полету и украшенный золотом и серебром; посередине струга было сделано помещение для царицы — стеклянный теремок, светлый, как фонарь, покрытый золочеными досками, в котором, как свеча, сидела царица, видя во все стороны. С нею отправил воевода тридцать благородных и красивых женщин и девиц на утеху царице. И положили ее в теремке на царскую ее постель, словно больную или пьяную, упившуюся, как вином, беспробудною печалью.
Воевода же и казанские вельможи разошлись по своим стругам. А горожане, простые люди — мужчины, женщины, дети — пешком провожали царицу, идя по обоим берегам реки Казани и смотря ей вслед, пока можно было ее видеть, и неохотно возвращались назад с громким плачем и рыданиями. Впереди же царицы и за нею в боевых стругах плыли пищальники, нагоняя на казанцев сильный страх частой пальбой из пищалей.
И проводили царицу вельможи и простые казанцы до Свияжского города, и возвратились все в Казань, тужа и плача, озабоченные своим будущим.
О ТОМ, КАК ВЕЛИ ЦАРИЦУ ИЗ КАЗАНИ В МОСКВУ, И О ПЛАЧЕ ЕЕ ПОСЛЕ ВЫХОДА ИЗ ГОРОДКА СВИЯЖСКА. ГЛАВА 40
И проводили царицу от Свияжского городка до русской границы — Василя-города — два воеводы с войском, ибо третий воевода — блюститель царицын, боялся, как бы казанцы не передумали, не раскаялись и, догнав царицу, не отняли ее у одного воеводы; тогда и самого его не отпустили бы они живым: много раз ведь нарушали они договор, преступая клятву.
Царица же казанская, когда повели ее в Москву, горько плакала, едучи по Волге, обратив глаза свои к Казани: «Горе тебе, город кровавый! Горе тебе, город унылый! Что возносишься ты в своей гордыне, когда упал уже венец с твоей головы! Стал ты, осиротев, подобен женщине, бедной и вдовой, и раб ты теперь, а не господин. Прошла царская слава и вся кончилась! И пал ты, лишившись сил, словно зверь, не имеющий головы. Позор тебе! Если бы имел ты даже вавилонские стены и высокие римские столбы, все равно не устоял бы ты перед таким могущественным царем, постоянно им разоряемый и обижаемый, ибо всякое царство охраняемо бывает мудрым царем, а не стенами крепкими, так же как сильные войска крепки своими воеводами. А без них кто тебя, царство, не одолеет? Царь твой могущественный умер, и воеводы изнемогли, и все люди обеднели и ослабели, а другие царства за тебя не вступились, даже малой помощи не прислали, вот ныне ты и побеждено.
Плачь же со мной, о прекрасный город, и вспоминай славу свою, и праздники, и торжества свои, и пиршества, и всегдашнее веселие! Где теперь былые царские пиры и постоянные увеселения? Где уланов твоих, князей и мурз красование и величание? Где молодых женщин и прекрасных девушек лица, и песни, и пляски? Все это теперь исчезло и погибло, а вместо них слышатся в тебе всенародные стенания, и воздыхания, и плач, и непрестанные рыдания. Тогда в тебе лились медовые реки и винные потоки, ныне же льется кровь твоих людей, и бьют неиссякаемые источники горячих слез. И не остановится меч русский, пока не погубит всех твоих людей.
Увы мне, господин, где возьму я птицу быстролетную и говорящую на человеческом языке, чтобы послать ее к отцу моему и матери, да отнесет им весть о случившемся с их чадом! Осуди же, Бог, и отомсти за все супостату нашему и злому врагу — царю Шигалею, и пусть отольется ему и всем казанцам, которые отдали меня ему, вся наша скорбь! Взял он меня по их воле и оболгал меня перед самодержцем, не желая меня, пленницу, взять в жены, старшей женою своею сделать, и захотел один, без меня, царствовать в Казани с женами своими и сделал так, что разгневался на меня великий князь и самодержец и теперь по его повелению без вины изгоняет нас из нашего царства.
И за что лишает он нас нашего царства и земли нашей и в плен ведет? Не хотела бы я ничего большего от него, только дал бы он мне в Казани где-нибудь небольшой улусец земли, чтобы могла я прожить до смерти моей в нем, или отпустил бы он меня в мое отечество, в Ногайскую землю, откуда взята была я в жены казанским царем, к отцу моему Юсупу, великому князю заяицкому, дабы жила я там как неугодившая ему раба, сидела вдовою в доме отца моего, света дневного не видя, и плакала бы о сиротстве моем и вдовстве до самой смерти! И даже лучше было бы мне попасть в тягостное заточение и умереть горькой смертью, но там, где царствовала я с мужем моим, нежели быть ведомой на поругание в Москву и слыть во всех наших сарацинских ордах между правящими в них царями и князьями и всеми людьми горькой пленницей».
И хотела царица убить себя, но не смогла, ибо крепко берег ее блюститель. Сопровождавшие же ее стражники, обещая ей, что получит она от царя-самодержца дорогие подарки, не могли утешить царицу, которая до самой Москвы громко, жалобно и горько плакала.
Блюститель же воевода, словно орел, уносящий сладкую добычу, мчал царицу, не медля, день и ночь и вскоре доплыл на больших стругах до Нижнего Новгорода, а из этого города по реке Оке к Мурому и Владимиру, во Владимире же посадил ее на красивые, позолоченные царские повозки, как царице, честь оказывая.
О ВЕСТИ, ПОЛУЧЕННОЙ ТУРЕЦКИМ ЦАРЕМ О КАЗАНИ, И О ЦАРИЦЕ, И О ПОСЛАНИИ ЕГО К НОГАЙСКИМ МУРЗАМ. ГЛАВА 41
Вскоре дошла весть о Казани и о царице и до самого нечестивого турецкого царя-султана в Царьград. И сильно опечалился турецкий султан, что истратил уже все свое египетское золото — самую большую из всех даней, приносимых ему разными землями. И не знал, какую помощь оказать Казанскому царству, ибо находилось оно далеко от него.
И решил он с пашами своими послать послов с многочисленными дарами в Ногайскую Орду ко всем старшим большим мурзам, чтобы сказали они им так: «О могущественные и многочисленные ногаи, станьте и послушайте меня: соединитесь с казанцами в одно сердце на защиту Казани от московского царя и великого князя и более того, — за великую и древнюю нашу веру, ведь поблизости от него живете. И не позволяйте ему обижать себя, ведь можете вы, как я всегда про вас слышу, оказывать ему сопротивление, когда захотите. Сильно воюет он против нашей веры и хочет до конца ее истребить. И сильно печалюсь я об этом и боюсь, что вскоре и вам то же будет от него, что и Казани, и, живя в несогласии друг с другом, погибнете вы, и орды ваши запустеют».
Все же ногайские мурзы ответили ему так: «Ты, о великий царь-султан, о себе пекись, а не о нас: не царь ты нам, и землей нашей не управляешь, и нами не владеешь, и живешь от нас за морем, богатый и сильный, все имея в изобилии, не зная нужды ни в каких житейских потребах. Мы же, убогие, в скудости живущие, если бы не наполнял нашу землю всем необходимым московский царь, то и дня бы уже прожить не могли. За такое добро пристало нам всячески помогать ему против казанцев за их прежнее лицемерие и вероломство, хоть и язык у нас с ними один и вера одна. Но хотим мы поступать по правде: не только против казанцев помогать ему, но и против тебя самого, царя царей, если поднимешься против него. Или не слышал ты, сколько зла казанцы всегда причиняют ему: непрестанно землю его разоряют и губят русских людей, часто нарушают клятву и мир, изменяют ему. А то, что ты сказал: нам будет то же от него, что и Казани, — не позор для нас и покориться ему, и служить, ибо равен он во всем тебе: и богатством, и силою. Пишут ведь и наши книги и христианские, что в последние годы соединятся все народы и будут в единой христианской вере и под властью того народа, кто эту веру исповедует, ибо христианская вера, русская вера, среди всех наших темных вер как пресветлое солнце сияет». И, написав так, ногайские мурзы отпустили с этим посланием назад к нему его послов, силой отобрав у них многочисленные богатые дары.
О ТОМ, КАК В ТРЕТИЙ РАЗ ПОШЕЛ В КАЗАНЬ ЦАРЬ ШИГАЛЕЙ, И О ПОСАЖЕНИИ ЕГО НА ЦАРСТВО, И ОБ ИЗБИЕНИИ ИМ КАЗАНСКИХ ВЕЛЬМОЖ. ГЛАВА 42
Царь Шигалей отправил царицу в Москву, лишив ее царства за вину ее, за то, что хотела она окормить его отравой, да уберег его Бог, о чем рассказал я прежде; и после этого с двадцатью тысячами варваров, находившихся у него в услужении, и пятью тысячами пищальников поехал на царство в Казань, захватив себе в помощь одного московского воеводу — Ивана Хабарова, чтобы тот вместе с ним управлял царством и охранял его. А в городе Свияжске остались воеводы со всею русской силой.
Казанцы же с великой честью и радостью посадили его на царство, а до этого дважды хотели его убить, когда был он царем в Казани. И передали казанцы свой город великому князю, московскому самодержцу, и добровольно, без борьбы, без пролития крови вместе со всей низовой казанской черемисой, населявшей другую половину их земли, отдались под его покровительство, в полную его власть, чтобы владел он ими, как ему хочется. И обещали они преданно служить ему и давать дани, как и всем прежним своим казанским царям, и по своему обычаю написали клятву о верности ему.
Царь же, войдя в город и сев на царство, начал жить осторожно — по царскому своему обычаю. И приставил он ко всем городским воротам своих стражей и привратников — пищальников, повелев им каждую ночь приносить ключи своему воеводе. Также и двор его днем охраняла тысяча пищальников, а ночью три тысячи вооруженных воинов. Воеводский же двор днем охраняло пятьсот человек, а по ночам — тысяча. И стоило царю гневно посмотреть на какого-нибудь казанца или пальцем указать на кого-нибудь, они, вскочив, вскоре рассекали того своим оружием на куски.
И не боялись они казанцев и не пускали их на свои совещания. И не слушал их царь ни в чем, и прогонял с глаз долой, и лишал их титулов, и своей властью производил в князья тех, кто хотел ему служить, как верный раб своему господину. Хотя и мало процарствовал он в Казани, всего один неполный год правя казанскими людьми, но много добра сделал он и великую помощь оказал, служа и помогая самодержцу своему, хотя и был поганым. Написано ведь в святых книгах: «Любой народности человек, исполняющий волю Божию и живущий по правде, приятен ему».
Казанцы же, увидев, что царь их так быстро взял над ними власть, вознегодовали и начали думать, как бы его живым, не убив, свести с царства. Не могли они терпеть, видя, как по его воле многих из них ежедневно тайно и открыто душат, рассекают мечом и, как свиней, закалывают ножами. И так говорили они между собой: «Если долго будет так обращаться с нами злой наш царь, то по одному до последнего всех нас, мудрых казанцев, погубит, словно несмышленых, и разгонит нас, как волк овец, и передавит нас, как горностай мышей, и приест, как лисица кур, и не оставит ни одного из нас в Казани по наущению самодержца своего».
И вскоре узнал царь о том, что постоянно совещаются о нем. Казанцы же, первые вельможи, тайно, по ночам, съезжаясь на свои сборища, обсуждали, как они, поймав его, погубят или живого сгонят с царства и царю и великому князю изменят. И не потерпел царь, чтобы дальше продолжались коварные эти совещания, на которых замышляли они против него, и еще больше, еще сильней разъярился на них, и после сведения с царства царицы перебил до семисот казанских вельмож — старших, средних и младших: уланов, князей и мурз, забирая себе их имущество, и конские стада, и верблюдов, и овец, простых же людей перебил, мятежников казанских — до пяти тысяч. И ставил он в вину вельможам, правившим Казанью, когда не было в ней царя, по старой своей вражде с ними, предательские их сборища и мстил за многие их измены царю и великому князю, и отцу, и деду его, и за кровь брата своего, царя Геналея, и за то большое свое бесчестие, которое перенес от них прежде, когда они играли им, как младенцем. И за все это он немилосердно, зло и неправедно оскорблял их, и озлоблял, и всяческими мерами тяжко их поработил.
Впоследствии сами казанцы так говорили про своих побитых: «Если бы были живы те главные правители наши, которых погубил царь Шигалей, и те, что разъехались по ордам, кто в Москву, кто в Крым, кто к ногаям, и если бы не воевали они друг с другом, и не было бы между ними междоусобиц, и не изменяли бы они своим людям, и было бы между ними единомыслие, правда и любовь, и не потрафляли бы они царю, прельстившись его дарами, а потом постепенно лишившись всего своего имущества, а затем, вместе с богатством, и жизни своей, и если бы не погубили они царства своего, не была бы при них покорена Казань, и не взял бы, придя, царь и великий князь славный город наш Казань, словно пустое и нищее вдовье село. Господа же наши после царя нашего Сафа-Гирея, как будто провидя кончину свою, восстали сами на себя и начали грызться, словно голодные овцы, и растерзали друг друга, и все при царе Шигалее прежде нас окончательно погибли. Мы же, оставшиеся после них, замучены были всяческими напастями и бедами и жестоким пленом».
О ПРЕДАТЕЛЕ КНЯЗЕ ЧАПКУНЕ И О ИЗМЕНЕ ЕГО С КАЗАНЦАМИ. ГЛАВА 43
В то же время жил в Москве некий беглец из Казани — князь по имени Чапкун. Оставил он землю и страну и отечество свое, в котором родился и жил, и дом, и жену свою, и детей своих, бросив все, что имел он в Казани, ибо ждала его там смертная казнь за дела его. И прибежал он оттуда на Русь, в Москву, под покровительство самодержца, желая послужить ему. Многие ведь казанцы прибегали к нему, как я уже говорил.
Царь же и великий князь принял его с большой любовью, и почтил дарами и немалыми почестями, и дал ему для проживания большой дом в Москве. Но застарелая злоба никогда не бывает истинным пособником новых благих дел, и невозможно, и нельзя неискушенному человеку иметь дружбу со змеей, и всегда кормить ее из своей руки, и приручить, и приучить так, чтобы носить ее за пазухой и не быть ею съеденным, но следует даже за добро ее отсечь ей голову, не заводя с ней дружбы, дабы от укуса ее не заболеть и не умереть тяжкой смертью. Также и от злого слуги, неверного иноязычного раба невозможно охранить себя и уберечься, приблизив его к себе и совещаясь с ним.
Окаянный же этот варвар, служа самодержцу, жил в Москве пять лет в великой чести и любви, и все вельможи, и князья, и бояре также любили и почитали его как друга и брата возлюбленного, ибо хотя он и варвар, но человек был честный. Когда же покорилась Казань московскому самодержцу, казанец этот, льстец и изменник князь Чапкун, явился перед самодержцем и упал на колени, умоляя его, чтобы тот отпустил его, коварного, в царство его — Казань — увидеться с родственниками своими, друзьями и знакомыми, чтобы узнать, живы ли они все, и взять их оттуда в Москву, жену свою змеиную и детей своих и рабов, оставшихся там, и имущество свое забрать. Царь же и великий князь отпустил его, сказав: «Иди, если хочешь», не подозревая о хитром коварстве и лицемерии того варвара.
Он же, отпущенный, пошел, имея при себе царскую грамоту и никого не опасаясь, и пришел в землю свою, в Казань, и, увидевшись со своими, прельстился, и перешел на сторону казанцев, послушавшись коварных змеиных речей жены своей, не хотевшей идти с ним на Русь от своей земли и от родни своей. И забыл он почести и любовь самодержца, которыми был он окружен в Москве, и снова возвратился к тому силку, которым должен был быть удушен и которого избежал он прежде, теперь же сам на себя его наложил, и начал он творить еще большее беззаконие и неправду, и, вырыв яму, сам же в нее упал, и обратилась болезнь его на голову его, и вернулась к нему его неправда.
И, объединившись с казанскими вельможами, начал он развращать их и сеять смуту среди всех людей, и недобрые замыслы с ними строить, подговаривая их запереть Казань и убить царя Шигалея, как убили и брата его, царя Геналея, и отделиться от московского самодержца, больше не служить ему и не повиноваться, дабы не навлечь на себя в будущем больших бед и напастей, чем те горькие муки, которые терпят они от раба его, царя Шигалея, дабы не расселили их и не развели в будущем по разным его землям и дабы не погибла сарацинская их вера, и закон отеческий и обычаи старые не изменились.
Казанцы же усердно слушали его речи о том, чтобы отделиться, считая, что он хочет им добра, но его словам о том, что надо убить царя, не внимали, чтобы не совершить большего греха, и не прогневить Бога, и царя и великого князя не раздражить, и не вызвать его гнева, надеясь заключить с ним вечный мир.
И сделали они его первым князем и воеводой над всеми вельможами, поскольку с юности своей был он научен ратному делу. И полюбили его все люди и во всем слушались его, говоря ему так: «Да будет воля твоя над всеми нами, будем мы с радостью исполнять все повеления твои, ибо хорошо знаешь ты — поскольку недавно оттуда пришел — всякие московские обычаи и то, что думает с нами сделать царь и великий князь: хочет ли он помиловать нас или окончательно погубить, и то, что выгодней нам, выбрать: сопротивление или смирение. Ведомо тебе, что для нас лучше, но остерегайся, как бы не пришлось нам еще больше пострадать вместо того, чтобы извлечь для себя пользу, ибо пребываем мы в сильном страхе».
Он же ответил: «Ничего не бойтесь, но только смотрите на меня и что вам велю, то и делайте». Сам же, неверный, замышляет стать в Казани царем, если убережет Казань от царя, присланного из Москвы. И посоветовал он казанцам оклеветать царя перед московскими воеводами, стоявшими в Свияжске, и приписать ему великую измену, ибо только так могут они от него избавиться, если не хотят его убивать, а когда его не станет, пусть поступают так, как захотят.
Подчинившись воле его и словам, явились казанцы к воеводам, притво-рившись преданными и искренними, и стали возводить на царя своего ложь и клевету, говоря так: «Если в скором времени не сведете царя с Казани, не будете сами вместо него управлять нами или не дадите нам вместо него другого царя, знаем мы наверняка, что вскоре совершит царь измену, так как вел он кое с кем из нас переговоры об этом».
И представили они многих ложных свидетелей против царя, и прежде всего князя Чапкуна. «Если нам не верите, — говорили они, — то поверьте нашему врагу, а вашему другу, который тоже знает об этом. Мы ведь, боявшиеся вас раньше, сообщаем вам об этом потому, чтобы не было нам от вас еще большего разорения и беды. Не хотим мы нарушать данной вам клятвы, но хотим иметь с вами прочный мир и жить с вами в согласии».
О ПОСЛАНИИ ВОЕВОД К ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ ПРОТИВ ЦАРЯ ШИГАЛЕЯ, И О ВЫХОДЕ ЦАРЯ ИЗ КАЗАНИ, И О ЗАХВАТЕ КАЗАНЦЕВ. ГЛАВА 44
Воеводы же, подробно расспросив многих людей, поверили казанцам, испугавшись, как бы не было и от царя Шигалея измены, какую совершил в Казани царь Махмет-Амин. И написали они о том самодержцу, и отправили со скороходом в Москву послание, чтобы отозвал он царя из Казани и повелел кому-нибудь из них — пятерым или шестерым — занять его место.
Царь же и великий князь прочел послание своих воевод, и прислушался к свидетельствам многих против одного, и вознегодовал мысленно на казанского царя Шигалея, дивясь, что на старости лет завелась в нем измена, которой не было в нем в юности. И написал он ему с угрозой, дабы оставил он царство, вышел из Казани с воеводою, и со всеми своими воинами, и со всей своей казной, ничего не оставив своего в Казани, и пришел бы в Москву, и рассказал бы о себе всю правду: и если действительно замышлял он измену, то примет он за это казнь. А в Казани повелел вместо него быть князю Петру Шуйскому с пятью воеводами и с половиною воинства, дабы те воеводы без царя управляли Казанью, доколе он не узнает правду о царе; в городе же Свияжске — князю Семену с двумя воеводами и с другой половиной войска.
Когда же дошло в Казань до царя Шигалея из Москвы послание самодержца, понял он, что оклеветан казанцами и воеводами. Но не испугался он ничуть хитрой этой клеветы, надеясь на Бога и безмерную свою правду. И не опечалился он о потере царства, а позвал казанцев на пир, чтобы попрощаться с ними, притворившись, будто не знает о лукавом их замысле против него, и этим обманул их, и беззаботно веселился с ними, дабы не догадались они о царской на них злобе и, сев с ним, не убили его или не разбежались от него все.
И пировал он с казанцами четыре дня, отправляя из Казани своих людей с конскими стадами и со всей своей казной и дожидаясь воевод, которые будут править в Казани, чтобы они при нем въехали в Казань со всею силою своею. И посылал он за ними, но, не дождавшись их, на пятый день сам выехал из Казани с воеводой, радуясь, как младенец, только что родившийся на свет, или мертвец, выпущенный из ада, что избыл он казанской печали. А князь Чапкун, спрятавшись от царя, остался в Казани, дабы тот, схватив его, не свел с собою в Москву как лазутчика и изменника, и не расстался бы он со своей надеждой, а вместе с ней и с жизнью.
Царь же, покидая Казань, повелел проводить себя до города Свияжска немногим оставшимся знатным уланам и мурзам, которые оклеветали его и в которых была сосредоточена вся неправда, обман и мятеж, пригласив их еще пообедать у него, и попировать, и повеселиться теперь уже и вместе с воеводами, ибо при жизни своей не увидят они его уже своим царем. И тем прельстил он их, неразумных.
Казанцы же, посмеиваясь про себя, провожали царя, притворно вместе с тем печалясь, что не будет у них больше до самой смерти такого доброго царя, счастливого, мудрого и правосудного, милостивого ко всем им, почтительного и щедрого, и что не нажить такого царя ни детям их и ни внучатам. Также и царь, делая вид, что печалится он в душе, прослезился.
И послал он вперед себя гонца к воеводам, чтобы встречали они его и звали на пир. Воеводы же, по слову царя, встретили его за пять верст от города, оказывая ему честь, какую подобает оказывать царям, и позвали царя и каждого из казанцев к себе на пир.
Когда же все въехали в город: и царь, и воеводы, и казанцы, повелел царь схватить всех казанцев — мятежников, изменников и клятвопреступников казанских. И схватили всех, и не убежал ни один из них с вестью в Казань. И было всего казанцев вместе со слугами их семьсот человек. И в тот же день послал царь вперед себя в Москву закованными в железо девяносто больших вельмож, всегда лицемеривших и сеявших смуту, дабы не смеялись они над царем, думая, что обманули его, и были бы им не веселие и радость, но плач неутешный женам их и детям, а всем казанцам — скорбь и печаль. Слуг же и остальных схваченных казанцев здесь, в городе, предали смертной казни.
О ВЕСЕЛОМ ПИРЕ ВОЕВОД, И О ПОСЛАНИИ ИМИ В КАЗАНЬ СВОИХ ОТРОКОВ, И ОБ ОПЛАКИВАНИИ КАЗАНЦАМИ СВОИХ ВЕЛЬМОЖ. ГЛАВА 45
Сами же воеводы начали тогда с царем пировать и веселиться под предлогом проводов его, считая, что одержали уже над казанцами последнюю победу и окончательно покорили их. Немного позамешкались они, и позабылись в пьянстве, и не поспешили в тот же день въехать в Казань со своими силами. А царь не переставая говорил им об этом, посылая их в Казань, пока не узнали казанцы о том, что схвачены их вельможи. Но все они оплошали, не послушав царя и такое великое дело бросив на половине, послали в тот день вперед себя лишь три тысячи избранных своих отроков с казной своею, и боевым своим снаряжением, и с приготовленным на весь год запасом пищи, повелев им занять лучшие большие дома себе на постой. А сами отложили поездку в Казань до следующего утра, решив, что не может быть измены в оставшихся казанцах и князе Чапкуне, поскольку вельможи их и воеводы побиты, другие же отосланы, и мало осталось князей и мурз в Казани, только средние люди. Но все они — от того же злого семени: каждый искусный воин и хорошо обученный боец.
На казанцев же всех, когда услыхали они, что старейшины их схвачены, напал страх и ужас великий. И горевали, и тужили средние и меньшие казанцы по своим хозяевам. И заплакали горько, и зарыдали жены по мужьям своим, а дети по отцам своим, просясь в одних сорочках за ними на Русь. «Отпустите нас, — вопили они, — о казанцы! За нашими мужьями отпустите! Все наше имущество заберите у нас и нагими отпустите нас, да умрем с ними в Москве в темнице, ибо не можем мы здесь оставаться без них ни одного дня. Ведь молодыми овдовели мы, и дети наши осиротевшие еще малы, потому запустеют дома наши и большие села, и погибнет все наше богатство». И много дней стоял по ним безутешный плач.
И навели женщины эти ужас на остальных своих родственников и близких. И, проклиная царя, обзывали его жестоким, лукавым и немилосердным и нарекали его волхвом, говоря так: «Сколько раз был он в наших руках на краю гибели, но всячески избегал ее, обманывал нас, теперь же окончательно прельстил он все наше царство и один перехитрил, словно младенцев, всех мудрых наших правителей и вельмож: многих в Казани перебил, а остальных вывел из нее и пожрал, словно вепрь дикий сладкий виноград, и покосил их, словно чистую пшеницу в поле, а нас, как терн, поправ ногами, оставил. Но разве не известно, что колется терн: не следует ходить по нему босыми ногами, и что маленький камень разбивает и большие корабли?» И плакали они, и тужили много дней.
И поставили они на место прежних князей и воевод многих новых, которых выбрали из числа своих родственников; надо всеми же поставили князя Чапкуна как самого искушенного в победах. И по его совету вскоре заперли они город. И изменили казанцы царю-государю и великому князю, нарушили обещание свое и клятву и совершили обман на окончательную свою погибель.
О СМЕРТИ ВОЕВОДСКИХ ОТРОКОВ. ГЛАВА 46
Тех же воеводских отроков впустили они в Казань и схватили всех. И вначале ласково понуждали их отречься от христианской веры и принять басурманскую их веру, обещая, что будут они у них ходить в великой чести и называться князьями и вместе с ними начнут ходить воевать на Русь. Воины же все в один голос закричали: «Не дай нам Бог отлучиться от христианской веры и попрать святое крещение из-за вас, нечестивых и поганых людей!»
Казанцы же разгневались на них и после многих различных пыток и мучений предали их всех смерти: одних сожгли, других сварили в котлах, других же на колья посадили, иных рассекали на части и резали их тела, иным же немилосердные кровопийцы содрали кожу с головы до пояса, надругавшись над ними. Вот что вытерпели доблестные те юноши-воины.
И умерли они за веру христианскую, приняв мучения от безбожных варваров, сложили они храбрые головы свои за Русскую землю. И вместо земной чести и службы князьям своим снискали они вместе с мучениками победные венцы от Христа Бога на небесах.
О ПОХОДЕ МОСКОВСКИХ ВОЕВОД К КАЗАНИ, И О ТОМ, КАК ХУЛИЛИ И УНИЖАЛИ ИХ КАЗАНЦЫ, И О ПЕЧАЛИ ИХ ИЗ-ЗА КАЗАНИ. ГЛАВА 47
Наутро же пошли воеводы из города Свияжска к городу Казани со всеми своими воинами, рассчитывая, как обещали им казанцы, избавляясь от своего царя, въехать в Казань, согласно установившемуся обычаю. И, подойдя к городу, стали воеводы ждать, когда с дарами выйдут им навстречу казанцы, оказывая им честь. И не вышел навстречу им ни один казанец, хотя бы нищий, или слепой, или хромой. И увидели они, объехав вокруг города, что все ворота плотно закрыты и заперты изнутри и что по городским стенам ходят вооруженные казанцы, готовящиеся к бою и хотящие сражаться, если московское воинство начнет наступать на город.
И говорили они воеводам, стоя на городской стене: «Отступите подобру-поздорову прочь от нашего города, глупые воеводы московские, другой же город — Свияжск, который незаконно, насильно поставили вы на чужой земле, нам отдайте, и мир с нами заключите, и идите вон из нашей земли, и назад возвращайтесь. Не трудитесь теперь, если без ума, случайно взяв царство, не смогли его удержать. Теперь уже не сможете обмануть нас, как обольстили вы, словно несмышленых, прежних наших властителей и вельмож и погубили их, нарушив клятву. Теперь же у нас есть новые вельможи и воеводы, крепче и мудрей прежних. Если же придет на нас даже сам злой ваш царь и великий князь, не испугаемся и его».
И переложили они клевету свою с себя на самих воевод, говоря так: «По зависти своей и без вины забрали вы от нас доброго царя нашего Шигалея, обманув, свели вы его с царства, желая сами вместо него владеть нами и поклонение, и почести, и приношения от нас принимать. Недостойны вы даже видеть Казань за неверность вашу, тем более жить в царстве том. Казань ведь царство вольное, и держат царя в Казани, какой бережет людей своих, а злого отсылают или убивают. Не князьями ведь и не воеводами или простыми людьми управляется Казань, но царями. И всегда на царском месте подобает быть царю, а не вам, русским, московским воеводам, людям лживым и нисколько в себе правды не имеющим». И много оскорбляли их казанцы, лая, словно псы.
Воеводы же московские, ничего не добившись от казанцев, разве что пригрозив им, а больше добыв себе срама, стыда и поругания, три часа простояв у Казани, возвратились без успеха в свой город, не смея без ведома своего самодержца что-либо предпринять против казанцев.
И тужили и плакали они, говоря: «Что нам будет теперь от царя-самодержца, ведь взяли мы город Казань и сами же снова отдали его? Город, которого с большим трудом и много лет добивались мы, теперь, взяв его, из рук наших упустили? Какой сон удержал нас? Да как уснули и как забылись мы от горького нашего вчерашнего пира? О, мы глупейшие из глупцов! Как явимся мы на глаза самодержцу нашему, пославшему нас на дело это? Как же избавимся мы от смертельной этой скорби и какое примем от него воздаяние? Какими золотыми венцами украсит он головы наши? И вправду заслужили мы у него страшную смертную казнь».
И начали они умолять царя Шигалея, чтобы не сказал он о них самодержцу дурного и несправедливого слова о том, что они с казанцами клевету на него возвели, не зная правды, но умолял бы его и печалился о них.
ОБ УХОДЕ ЦАРЯ ШИГАЛЕЯ В МОСКВУ, И О ПЕЧАЛИ ЦАРЯ И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ О КАЗАНИ, И О ПРИХОДЕ В КАЗАНЬ ЦАРЯ ЕДИГЕРА. ГЛАВА 48
Царь же вскоре пошел к Москве. И проводили его все воеводы с большими почестями, а сами остались здесь, в городе Свияжске, со всем своим войском.
Казанцы же вскоре, в том же году, послали послов и привели себе на царство царя из Ногайской земли, по имени Едигер Касаевич, тайно ходя за ним. И привели его лесами и иными непроходимыми путями, дабы не сведали воеводы московские и, подкараулив, не захватили его, ибо на всех путях стояли заставы. Он же, прорвавшись через три небольшие заставы, перебив их, переправился через Каму-реку выше Вятки. По рождению же был он из астраханских царей. И с ним пришли в Казань десять тысяч варваров, вольных кочевников, гуляющих в поле.
Была же тогда Казань, управляемая царем Шигалеем, под властью Москвы семь месяцев.
Царь Шигалей пришел в Москву из Казани и предстал перед самодержцем. Царь же и великий князь спросил его о здоровье и о воеводах, а также и обо всем воинстве своем, упрекая его за то, что нехорошо правил царством. Он же сказал: «Многая лета тебе и царству твоему, славный самодержец, а мы, рабы твои, все здоровы! То же, о чем ты мне говоришь, неправда. Не верь, не было этого — то наговорили на меня враги мои казанцы, избавляясь от меня, чтобы ты отозвал меня от них. Не был я предателем даже в мыслях ни в юности моей, ни в старости и сейчас готов принять от тебя и казнь и смерть».
И рассказал ему обо всем подробно, как правил казанцами и усмирял их, и что после него учинили казанцы по наущению князя Чапкуна. «И если бы, — сказал он, — я еще немного побыл в Казани, то не случилось бы этого. Теперь же, самодержец, советую тебе: не печалься и, если хочешь послушать меня, раба своего, то сам иди в Казань и с Божьей помощью возьмешь царство с честью и славой. Казань ведь сейчас безлюдна и пуста: если и есть в ней люди, то бедны, и немощны, и самого тебя испугаются, и не окажут тебе большого сопротивления, господин мой. А воеводами твоими без тебя не будет взята Казань. Казанцы ведь страшны в бою: очень свирепы и жестоки — сам их знаешь. Теперь же тем более поменяют они жизнь свою на смерть. И знают они слабость и мягкосердечие воевод твоих, и не подчиняются им. Живут у тебя князья твои и воеводы в великой славе и богатстве, а во время боя бывают некрепки и несильны и сражаются нечестно и нерадиво, прячась друг за друга и вспоминая славу, и большие богатства, и красивых жен своих, и детей». И многое другое сказал ему.
Царь же и великий князь, услышав рассказанное царем Шигалеем о казанских делах — о том, что все делал он правильно и к большой пользе и что нет в нем обмана, не стал винить в случившемся и воевод, ибо содеяли они это по неведению, поскольку казанцы обманом ввели их в заблуждение, князя же Чапкуна сам он отпустил в Казань.
И сильно тужил он об измене казанцев, больше, чем о жизни своей, и наполнились очи его слезами, и произнес он слово псаломное: «Осуди, Господи, обижающих меня, и помешай воюющим со мной, и возьми оружие свое и щит, и приди мне на помощь, и накажи гонящих меня, и спаси душу мою, ибо твой я».
Царь же и великий князь, дорогими подарками одарив служащего ему царя Шигалея и почтив его царскими почестями за преданную и нелицемерную его службу и тем утешив его в печали, отпустил его с честью в его вотчину — в Касимов, наказав ему, чтобы он был готов, как только придет весть, идти вместе с ним к Казани, сильно раскаиваясь в том, что свел его с царства.
Источник: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/kazanskaya-istoriya/kazanskaya-istoriya-2.htm
|
