О ПЛЕНЕНИИ КАЗАНЦАМИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ, И ОБ ОСКВЕРНЕНИИ ИМИ СВЯТЫХ БОЖИИХ ЦЕРКВЕЙ, И О ПОРУГАНИИ ИМИ ХРИСТИАН. ГЛАВА 23

И как могу я рассказать или описать те грозные напасти и тучи страшные, обрушившиеся в те времена на русских людей! Ибо страх меня побеждает, и сердце мое горит, и плач смущает, и сами слезы текут из очей моих! Да и кто может рассказать, о правоверные, о бывших тогда великих бедах страшнее Батыевых, в течение многих лет причиняемых казанцами и поганой их черемисой православным христианам. Батый ведь всего один раз прошел по Русской земле, словно стрела молнии или темная огненная головня, спаляя, и сжигая, и разрушая, и пленяя христиан, посекая их мечом. И с тех пор обложил он правителей наших тяжелыми данями, как было сказано прежде. Не так было с казанцами: они из земли нашей не уходили, время от времени с царем своим разоряя ее и захватывая пленных, и пожиная, как пшеницу, и посекая, как сады, русских людей, и кровь их, как воду, проливая по долинам, не давая христианам ни на час покоя и тишины. Никто же из князей и воевод наших не мог ни подняться против них, ни помешать их зверствам, бесчеловечности и суровости, ни оказать им сопротивления, ни остановить их, и ни в чем им не препятствовали худые, и некрепкие, и немощные воеводы наши.

И была тогда великая печаль всем людям, жившим на границе с теми варварами, и горькие слезы текли из глаз у всех правоверных людей. Дома же свои они по большей части ставили в безлюдной местности, в лесах, и жили там, в пещерах и горах прячась с женами своими и детьми, боясь попасть в плен к варварам. Иные же, оставив дома свои, и род и племя свое, страну и отечество, где они родились и были воспитаны, переселялись оттуда в глубину Руси, куда не доходили те варвары.

И что тут много говорить: ведь от частых их набегов и завоеваний до основания были разрушены многие русские города и поросли они былием и травою, так что стали неузнаваемы. Опустошили они и все села, так что от всеобщего запустения позаросли они густыми лесами. И жгли они великие честные монастыри, святые же церкви оскверняли присутствием своим, ложась в них спать; и чинили они насилие над пленными женщинами и девицами; и, раскалывая секирами честные святые образы, предавали их огню-всеядцу; и святые служебные сосуды в простую посуду превращали: дома, на пирах своих, ели и пили из них скверные и поганые свои яства и напитки; и снимали честные кресты, серебряные и золотые, и, обдирая оклады с икон, переливали все это на серебреники и золотые и делали женам и дочерям своим серьги, ожерелья и мониста, а свои головы украшали тафиями и из священнических риз шили себе одежду; и над монахами чинили надругательство, бесчестя образ ангельский: засыпали им в сандалии горячие угли и, обвязав вокруг шеи веревку, заставляли их скакать и плясать, словно прирученных зверей; и стаскивали с молодых красивых иноков черные ризы и облачали их в мирские одежды, а затем продавали их, как простых юношей, в далекие варварские земли; и расстригали молодых инокинь, и насиловали их, как простых девушек, и брали их себе в жены; над мирскими же девицами на глазах у отцов их и матерей, не стыдясь, преступное блудное дело творили, также и над женами на глазах у их мужей, еще же и над старыми женщинами, которые до сорока и до пятидесяти лет во вдовстве пребывали, оставшись без мужей своих. И невозможно подробно перечислить все преступления их, ибо все это я видел своими глазами и знаю то, о чем пишу в горьком этом повествовании.

Православные христиане ежедневно уводились в плен казанскими сарацинами и черемисой, старым же, непригодным для работы, они выкалывали глаза и обрезали уши, нос и губы, и выдергивали зубы, и вырезали щеки, и в таком виде бросали их, еле дышащих. Иным же отрубали они руки и ноги, и валялись те люди как бездушные камни на земле, и спустя недолгое время умирали. Некоторые люди посечены бывали, других же они пронзали железными прутьями меж ребер, и в грудь, и в лицо, иных, убивая, перерубали пополам, иных же сажали на острые колья возле их города и предавали позору, насмехаясь над ними.

О царь Христос, велико твое терпение! Вот что они — хуже, чем с теми, о ком выше шла речь, — делали с младенцами незлобивыми: когда те, смеясь и играя, протягивали к ним любовно руки свои, словно к родным отцам, окаянные те кровопийцы, схватив за горло, душили их, и, взяв за ноги, разбивали о камень и о стену, и, пронзив копьями, поднимали в воздух.

О жестокие сердца! О каменные утробы их! О солнце, как ты не померкло и не перестало сиять! Как луна не претворилась в кровь, и звезды, как листья с деревьев, не попадали на землю! О земля, как стерпела ты все это и не разверзла уст своих, и живыми не поглотила тех преступников, и в ад их не низвергла! Кто не зарыдает горько, будь он даже жестокий человек с каменным сердцем, со словами: «О горе и увы!», видя, что отцы и матери разлучаются со своими детьми, словно овцы со своими ягнятами, дети же от родителей своих, словно птенцы от птиц, отрываются, и расстаются мужья с женами, прожившие вместе много лет, и на одном ложе возлежавшие, и любившие друг друга, и детей родившие и воспитавшие, и увидевшие чад детей своих, —: и вот в один час жестоко разлучают их друг с другом. А иные — новобрачные, день или самое большее два прожившие, другие же — едва успевшие законным браком обручиться и идущие из церкви в дом свой, обвенчанные пресвитером своим, так что еще не познала горлица супруга своего — и те также разлучались, жених с невестою, словно зверями похищенные, внезапно пришедшими из пустыни, и ничего больше уже не знали друг о друге. У других же, в благоденствии процветающих и богатством кипящих, подобно древнему Аврааму, и подающих нищим, и странникам дающих приют, и церковных иереев почитающих, и выкупающих пленников у варваров, и на волю их отпускающих, за много дней собранное богатство в мгновение ока погибало, разграбленное руками поганых. И в один час оставались они нагими, как при рождении, лишившись всего своего имущества, и в убожестве и горькой нищете проводили свои дни, понапрасну ходя и прося куска хлеба; еще вчера просящим у них подавали они досыта, теперь же сами от боголюбцев пропитание принимали.

Казанцы же, приводя к себе в Казань русских пленников, прельщали их и принуждали, мужчин и женщин, принять басурманскую веру. Многие же неразумные — увы мне! — прельщались и принимали сарацинскую веру их: некоторые делали это от страха, боясь мучений и продажи в рабство. Увы! Горе было от таковых: не понимаю, как прельстились они и помрачился их разум, но бывали они христианам горше варваров и злее черемисы.

Тех же, кто не хотел принять их веру, они убивали; других же держали связанными, наподобие столбов, и продавали на рынке иноземным купцам, таким же, как и они сами, поганым людям, в иные дальние страны и поганые города, где жили неверные, о которых мы даже не слышали, в чужую дальнюю землю, дабы все они там погибли, не имея возможности никуда оттуда убежать. Ибо опасались казанцы русских людей, мужского пола и необасурманенных, в большом количестве держать как в самой Казани, так и во всей Казанской области, оставляли только женщин и девушек и молодых отроков, дабы не наполнилась русскими Казань и не умножилось число их, как израильтян в Египте, и не укрепились бы они, и не стали бы сами притеснять казанцев. Потому они и продавали русских иноязычникам, беря за них большую плату, и наживались на этом.

И разлилась по Русской земле великая скорбь, и стон великий, и рыдание, и отовсюду поднимался громкий плач, горький и неутешный, от народа поганого и неправедного, бесстыдством и злобой переполненного, от людей, не имеющих жалости в сердце.

МОЛЕНИЕ К БОГУ ЦАРЯ И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ О ТОМ, ЧТОБЫ СЖАЛИЛСЯ ОН НАД ХРИСТИАНСКИМ НАРОДОМ, В ПЛЕНУ НАХОДЯЩИМСЯ. ГЛАВА 24

Православный же царь и великий князь Иван Васильевич, слыша обо всем этом и видя плач, и рыдание, и погибель людей своих, всегда о них сильно печалился: горела у него утроба, как у раненого, и болело сердце, и стонал он при мысли о православных христианах, и всякий час думал он, как бы отомстить казанцам и поганой черемисе.

И всегда пребывал в посте, день и ночь молился он Богу и мало сну предавался и, орошая слезами своими, как Давыд, свою постель, говорил так: «Боже, поганые народы вторглись во владения твои, и осквернили святую твою церковь, и сделали тела твоих рабов пищей для птиц небесных, а плоть преподобных твоих — для зверей земных, и пролили кровь их, словно воду, в нашей земле. И соседям нашим, окрест нас живущим, было от них поношение, и поругание, и насмеяние. Какими только, Боже наш, казнями не наказал ты нас: и непрестанным пленением, и великими пожарами, и частым сильным голодом во всей нашей земле, и мором великим, но и тогда не отказались мы от злых своих дел. Доколе, Господи, будешь гневаться на рабов твоих? И если меня избрал ты добрым пастырем стаду твоему, а я согрешил, то меня и погуби прежде, а не овец моих. За что погибают они! — Только из-за грехов моих, из-за того, что не берег их и не заботился о них! Ныне же, Господи, прости все грехи мои и не помяни первых моих преступлений, совершенных мною в юности, и не отврати лица своего от моего моления, и вними горьким моим слезам, увидь сокрушение сердца моего, и не презри воздыханий моих, и позаботься о стаде своем, которое охраняла десница твоя, и пощади наследие твое, и будь щедрым, Спаситель, к созданию своему, и услышь стоны рабов твоих, и спаси гибнущих людей, за которых пролил ты на кресте кровь свою. Владыка, излей гнев свой на народы, не знающие тебя, и на царства, не признавшие имени твоего, и помоги нам, Боже, Спаситель наш, во славу имени твоего святого, и поступи с нами по милости твоей — чудесами своими спаси нас, Господи, и прославь имя свое, да постыдятся все супостаты наши, причиняющие зло рабам твоим, и потеряют силу свою, и сокрушится твердыня их, чтобы уразумели они, что ты — один Бог славный на всей земле, и чтобы чада христианские могли тихо и безмятежно пожить в добрые времена, славя тебя, великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа». Об этом и пророк написал: «Близок Господь ко всем, искренне призывающим его; исполнит он волю боящихся его, и быстро услышит молитву их, и спасет их».

О ПОДНЯВШЕМСЯ В КАЗАНИ МЯТЕЖЕ И ИЗГНАНИИ ЦАРЯ, И О ВЗЯТИИ НА ЦАРСТВО ИЗ МОСКВЫ ЦАРЯ ШИГАЛЕЯ, И О БЕГСТВЕ ЕГО, И СКАЗАНИЕ ОБ УБИЕНИИ КНЯЗЯ ЧУРЫ. ГЛАВА 25

И началось в Казани среди вельмож и народа большое смятение: возвели все — и знатные, и простые — крамолу на царя своего Сафа-Гирея, и свергли его с царства, и выгнали из Казани с царицами его. И едва его не убили за то, что принимал он сарацин из Крымской своей земли, приходящих к нему в Казань, и делал их вельможами, и обогащал, и почитал, и наделял их большой властью, и любил их, и берег больше казанцев, казанцев же обижал.

И, побежав к ногаям за Яик, остался там царь Сафа-Гирей у заяицкого князя Юсупа и взял себе в жены его дочь, очень красивую и умную. В приданое же взял за ней кочевые улусы, в которых и жил, кочуя. И была это у него пятая жена. И сильно полюбил он ее, больше своих прежних, старших жен.

И, уговорив тестя своего, князя Юсупа, пришел он с ним захватить Казань, приведя с собой ногайских сарацин — всю орду заяицкую. И стояли они два месяца, штурмуя город, и не взяли его, так как не было у него никаких стенобитных орудий. И возвратился он к ногаям, ни в чем не преуспев, только пограбив Казанскую землю. И разве может кто-нибудь взять такой город одними стрелами, без пушек, если только не отдаст его ему в руки сам Господь!

В это же злосчастное время досаждал казанцам постоянными набегами на их земли касимовский царь Шигалей. И затужили казанцы из-за частых войн, обрушившихся на них, а также и о царе своем, ибо не могли они долго жить без царя, так же как ядовитые осы в гнезде без матки своей или маленькие змееныши без большой змеи. Но не знали, откуда добыть себе царя, ибо не хотели посадить на царство никого другого из известных им. Одни из них хотели послать за каким-нибудь царевичем в Крым, другие же за турецкого царя намеревались заложиться, чтобы взял он их под охрану и прислал им своего царя, при этом не хотели они никому повиноваться, словно правители; иные стояли за московского царя и великого князя, но боялись мщения его за старые их преступления; иные же хотели снова призвать изгнанного ими царя Сафа-Гирея, но и его боялись, ибо едва не убили его казанцы, всегда подстрекаемые на зло и в горьких делах преуспевающие.

И сообразили они, что пришло подходящее время обмануть им московского самодержца: заложиться за него и отдать ему Казань, и взять на царство царя Шигалея, и погубить его, как и его брата, зарубить его мечами, чтобы не причинял он им великих бед постоянными своими войнами. И послали они лицемерно послов своих с многочисленными дарами к царю и великому князю, чтобы просить у него на царство в Казань царя Шигалея, обещая жить с ним в мире и любви, и навлекли они на себя еще большую вину, обманывая его и заманивая, как лгали и насмехались они над отцом его.

Царь же и великий князь по молодости не распознал сразу лукавства казанцев и не послушал старых верных своих советников. И хотя уговаривали они его не доверять казанцам, поверил он им, послушавшись льстивых и злых изменников христианских, которые хотя и были одной с ним веры, более того, — вырастили его, но угождали казанцам. Да не осудит меня никто за то, что лгу на своих, ибо все это правда: воистину достойны такие люди вечного проклятия!

Он же, по лукавому совету их, поверил им и казанцам. И, призвав к себе царя Шигалея, принудил его идти на царство, а вернее, — на смерть, в Казань, чтобы тот, своей волею смирив царство, подчинил его Московской державе. Царь же Шигалей не смел ослушаться самодержца своего и в чем-нибудь возразить ему, дабы тот не разгневался на него. Покорностью ведь можно большего достичь, чем своеволием!

И пошел он с казанскими татарами и послами, охваченный большою печалью, но не просто так, а заключив с ними договор о том, что не будет он убит ими, они же не будут им взяты в плен, и что не будет он мстить им за прошлые их провинности; идти же он должен к ним без большого войска, иначе, казанцы, побоявшись царской расправы, затворятся в городе и не пустят к себе в Казань ни самого царя, ни своих послов. И такой хитростью обманули его послы. И поймали, как медведя, но не крепкими охотничьими сетями, а лестью и лукавыми словами.

И не взял царь с собой ни большого войска, ни стенобитных орудий, ни стрельцов, взял только три тысячи своих варваров и двух московских воевод. Один из них — князь Дмитрий Бельский — был послан для охраны царя и должен был остаться с ним в Казани, при нем была тысяча слуг его и домочадцев; другому же воеводе — князю Дмитрию Палецкому — было приказано лишь проводить царя до Казани, поставить его на царство, а затем возвратиться.

И пришел туда царь, и встретили его казанцы одетыми в панцири и доспехи, не с царскими дарами, а с оружием, проливающим кровь. И впустили они царя в Казань против его воли одного, без воеводы, и с ним князей и мурз его сто человек. И, схватив их, заключили в темницах, а всех остальных перебили на поле, когда встречали царя, не пустив их в город.

И, видя стрясшееся с царем несчастье, проводил его воевода, князь Дмитрий, с плачем и со слезами поклонившись царю, и, не отдохнув ни одной ночи, как было ему велено, возвратился очень скоро в Москву, рассказав обо всем самодержцу. Казанцы же отпустили воеводу в Москву, ни одного худого слова не сказав ему, а после раскаивались, что отпустили его.

Другой же воевода остался с царем, и дали ему дворы для постоя за городом, на посаде. И не сторожили они его, предоставляя жить по своему усмотрению, но только к царю ездить не давали и уговаривали его вернуться в Москву: пусть-де идет от них без страха со всеми своими людьми, ни в чем не понеся ущерба, а о царе-де не тужит. Он же предпочитал умереть у них вместе с царем, нежели, оставив его живого, одному возвратиться и умереть в Москве.

Скажу же о нем, что был тот воевода тайным другом казанцев, поэтому они, ходя войной на Русь, ни сел, ни городов его не разоряли, но обходили их стороной, не взимая с него дани ни одним куренком. Поэтому следует знать, что был он предателем.

И пробыл тогда царь в Казани всего один месяц, в году 7054 (1546), не как царь, но как пленник, схваченный и крепко охраняемый, — никуда не отпускали его гулять из города с приближенньши его. И, видя, что ввергнут он казанцами в непоправимую беду, тужил он и плакал, и в тайне молил своего Бога, и русских святых на помощь призывал, и раздумывал, как бы избежать жестокой смерти.

И вместо того чтобы показывать царскую свою власть, смирялся он перед ними, и повиновался им, и ни в чем не прекословил, и каждый день устраивал для них славные пиры, и одаривал их подарками, не на царстве стараясь утвердиться, но желая тем избежать горькой смерти. Они же царскую его честь и дары, подносимые им со смирением, ни во что не ставили, но, злые, расхищали сосуды его, серебряные и золотые, расставленные перед ними на столах, понапрасну выводя его из себя; если же он что-нибудь говорил им, то они тут же, вскочив, готовы были рассечь его мечами, словно звери-сыроядцы — разорвать овцу или козла.

Но царская смерть без ведома Божия не случается, так же как и смерть любого другого человека, ибо все Божьими руками охраняемы: умирают по суду его, никто не может быть убитым до назначенного ему дня.

И в награду за праведные страдания царя за христиан вложил Бог жалость к нему в сердце знатного князя-правителя Чуры Нарыковича; имел тогда Чура большую власть надо всеми в Казани. И князь этот, посмотрев на царя человеколюбиво и милостиво, пожалел его сердцем своим и душою и привязался к царю преданно и искренне, оказывая ему большую помощь своими советами, отгоняя от него печаль и указывая ему время, подходящее для его побега, и тем избавляя царя от незаслуженной смерти; доносил он ему на казанцев, а также назвал и тех московских вельмож, что были казанскими доброхотами, и, узнавая плохие и хорошие новости, передавал их казанцам, получая за это от них богатые дары. И для верности передал царю грамоты, скрепленные их печатями.

Казанцы же, не медля, со дня на день хотели убить царя, но побеждало их его смирение. И отговаривал их Чура, и день за днем откладывали они убийство. В один же день некоего сарацинского праздника — казанцы имеют обыкновение устраивать праздники, и веселиться, и в корчемницах напиваться — созвал царь на обед к себе всех казанских вельмож, и правителей, и судей всех, и ратных людей, и всех богатых купцов, и зажиточных людей, и простых граждан и разместил их сам в царских палатах по своему царскому усмотрению. Прочему же народу городскому повелел он возить еду, и питье, и мед, и вина, наливать их в большие сосуды и следить, чтобы не кончалось в них вино, и расставить их на царском дворе, и на площади, и по всему городу: и по улицам, и по переулкам, и на перекрестках, где собираются люди на торг, и ходят, и переходят, и давать им беспрепятственно пить, сколько они захотят. Также и всех царских воевод, приходящих к нему, кормил он, и поил, и одаривал — уланов, и князей, и мурз. И упились все допьяна и разъехались по домам своим. Простые же люди лежали прямо по улицам, кто где повалился. И хвалили все царя, убогие же и нищие Бога о нем молили.

И никто тогда никого не стерег, и мог бы царь, если бы захотел, всех перебить в городе от мала и до велика, всех без исключения. Но или сам он до этого не додумался, или некому было его вразумить, только убил он своими руками одних лишь знатнейших князей и мурз, богатых же вельмож, пьяных, с собою захватил и увез. Проснулись они уже в пути, ведомые в цепях и оковах, и зло плакали они от стыда, и не могли понять, как все случилось.

Когда же царь и воевода его были готовы к побегу и настала ночь того дня, а горожане все были пьяны от мала до велика, проводил Чура царя из Казани до Волги, выпустив его и уговорив бежать. И сказал ему так: «Я, царь, вместо тебя умру и отдам свою голову вместо твоей. Ты же, избавленный мною от смерти, не забудь меня: когда будешь в Москве и раньше меня предстанешь перед самодержцем, поведай ему о своем спасении и расскажи все обо мне». И открыл Чура царю весь свой замысел: «И я готов бежать вслед за тобой в Москву и перейти на службу к самодержцу: ведь если я не убегу, то убьют меня казанцы за то, что отпустил тебя». И условились они, что дождется его царь в некоем известном им месте в назначенный день, а он с женами своими, и с детьми, и со слугами, и со всем своим скарбом, не медля, побежит вслед за ним к русским людям в пограничные земли.

Ибо разгневался князь Чура на казанцев из-за царя Шигалея за то, что обманули они царя, не послушавшись его совета, и, клятвенно пообещав ему безопасность, захотели убить его, словно какого-нибудь злодея или безвестного человека, не побоявшись Бога и затеяв кровопролитную войну с московским самодержцем, уготовив тем месть себе и своим детям.

И, выпущенный Чурой, я же скажу — Богом, побежал царь из Казани, здоров и невредим, и с ним воевода его, князь Дмитрий, со всеми своими отроками: воеводу ведь казанцы не стерегли, только за царем строго следили. И побежали они к русским границам, к городу Васильеву в быстроходных стругах, ничего не имея за душой, в чем мать родила, чтобы только головы свои унести от жестокой смерти, бросив всю казну свою в Казани: золото, и серебро, и оружие, и одежду, освободясь от пут, словно птица, вырвавшаяся на воздух из сетей, во второй раз уйдя от казанцев, от страха смертного. И забыл царь и не подождал в назначенном месте друга своего Чуру Нарыковича, избавившего его от смерти.

Утром же следующего дня приехали некие князья и мурзы следить за царем и увидели, что двор царев стоит пуст: не было видно ни входящих в него, ни выходящих, ни стражей, ни охранников, ни слуг царских, прислуживающих ему. И, поискав царя в спальнях его, не нашли его ни в одной из комнат. И увидели они только побитых стражников царских. И сказали они: «Ох! Ох! Увы! Обмануты мы, и каждый теперь посмеется над нами, когда узнают казанцы о бегстве царя».

И погнались они за ним, и, поняв, что не смогут его догнать, начали между собою ссориться и браниться, один наскакивая на другого, и убили многих неповинных. Гневались все на Чуру, ибо унимал он их, когда хотели они убить царя, и роптали на него, и скрежетали зубами. Другие же почитали Чуру за его храбрость и за то, что был он самым умным в городе.

Чура же через некоторое время, собравшись с женами своими и детьми, — было с ним пятьсот вооруженных рабов, служивших ему, всех же воинов с ним была тысяча, так как присоединились к нему некоторые князья со всем богатством своим, с женами и детьми, — будто бы в села свои поехал прогуляться из Казани. И побежал он в Москву через десять дней после царя Шигалея, и достиг назначенного места, и не нашел там царя, ждущего его. И горько ему было в тот час.

А казанцы, узнав о бегстве Чуры, погнались за ним и догнали его. Он же отгородился от них в удобном месте, надеясь отбиться, и долго сражался с ними. И убили они храброго своего воеводу Чуру Нарыковича с сыном его и со всеми отроками его как изменника Казани и царского доброхота. И только жена его с рабынями живой возвратилась в Казань. И нет ничего выше той любви, когда отдают душу за господина своего или друга.

О ВЗЯТИИ В ТРЕТИЙ РАЗ НА ЦАРСТВО ЦАРЯ САФА-ГИРЕЯ, И О СКОРБИ ЕГО, И О СМЕРТИ, И О ЦАРИЦЕ ЕГО, И О КАЗНИ МОСКОВСКИХ ВЕЛЬМОЖ, И О ПОСЛАНИИ ВОЕВОД МОСКОВСКИХ НА КАЗАНЬ. ГЛАВА 26

И после бегства царя Шигалея из Казани отправились казанцы к ногаям, за Яик, и молили царя Сафа-Гирея, чтобы, ничего не боясь, пошел он к ним снова в третий раз царем в Казань. Он же был рад, и пошел с ними, и пришел с честью в Казань. И встретили его казанцы с царскими дарами и помирились с ним. И царствовал он напоследок два года и испустил злоокаянную свою душу.

О суд Божий! Не убили его меч и копье и много раз в боях наносили ему смертельные раны, теперь же, пьяный, мыл он руки свои и лицо, и покачнулся на ногах, и разбил голову об умывальник до мозга, и упал на землю, и разбился, и все суставы его расслабились, и прислуживавшие ему не успели подхватить его. И от этого умер он в тот же день, проговорив: «Не что-нибудь, а кровь христианская убила меня». И всего процарствовал он в Казани тридцать два года.

И, умирая, передал царь свое царство младшей своей царице, надеясь, что родится у нее его сын, а имение царское разделил между другими тремя женами и велел отпустить их каждую в свое отечество. И поехали они: старшая — в Сибирь, к отцу своему, вторая — к астраханскому царю, третья жена — в Крым, к братьям своим, князьям Ширинским. Четвертая же была русской пленницей, дочерью некоего славного князя. Она после возвращения царя от ногаев в Казань умерла в Казани.

И началась после смерти царя между вельможами его яростная борьба, и убийства, и злая ругань, и крамола губительная, ибо не хотели менее знатные казанцы слушаться и покоряться более знатным, которым приказано было беречь царство, но все главными себя возомнили, и все хотели править в Казани и убивали друг друга.

А иные же крамольники убегали в Москву служить царю и великому князю. Он же, не боясь, принимал их и давал им необходимое, не скупясь. И, видя это, иные забывали свой род и племя. И выехало казанцев в Москву, на Русь, до десяти тысяч. Слово Божие говорит в Евангелии: «Если какое-либо царство станет само на себя, то вскоре разорится».

Царь же Шигалей из Казани быстро, словно ястреб, перелетев долгий путь, прибежал в Коломну, где стоял в том году царь и великий князь с силами своими, доблестно воюя с крымским царем. И тайно, наедине, рассказал ему Шигалей, как хотели его погубить казанцы и о том, что его, самодержца, ближайшие советники были в сговоре с казанцами и потрафляли им и что по их навету казанцы хотели его убить. Показал он ему и грамоты их, скрепленные их печатями.

Царь же и великий князь разъярился и, рыкнув зло, словно лев, и учинив строгий допрос губителям христиан и басурманским приспешникам, повелел сослать трех своих бояр, знатных вельмож, бывших в заговоре, и предать их смертной казни. Четвертый же знатный сам принял яд уже после их смерти. К этим же прибавил он и иных, которые знали об этом заговоре, но сами в нем не участвовали, но те бегством избежали смерти и казни, и жили до времени в некоем месте, укрывшись от гнева его, и, когда поручились за них другие, снова были утверждены в своем сане.

Царь же и великий князь из-за всего случившегося с царем Шигалеем, из-за этой насмешки над ним казанцев озлобился, и болела у него душа, и ныло сердце. И послал он на следующий год разорить за ту коварную измену казанские земли двух своих прославленных воевод: великого наставника воинов храброго князя Семена Микулинского — да сохранится память о нем! — и князя Василия Оболенского Серебряного и с ними налегке многочисленных воинов, вооруженных копьями, и пищальников, и стрельцов.

И, отпуская их, говорит он им с любовью слово свое царское: «Знаете ли, о сильные мои, какой пламень горит в сердце моем из-за Казани и не угаснет никогда?! Вспомните же все доброе, что получили от отца моего и от меня, пусть даже от меня и мало еще: теперь подошло вам время показать любовь вашу ко мне усердной и преданной службой против врагов моих, и если хорошо послужите и печаль мою утешите, то больше прежнего, о друзья, награжу вас многими дарами. И теперь надеюсь я на первых моих воевод и благородных юношей». И, вдохновив их такими словами, посылает он их Волгою, в ладьях, наказав им не подступать к Казани, ибо сам намеревался, приготовившись, идти туда, когда подоспеет время.

Воздам же коротко хвалу добрейшему воеводе и всеми любимому князю Семену. А был он таков: умом всегда живой и лицом светел, с радостными глазами, тихий и кроткий; не держал он гнева ни на кого из своих воинов, только на вражеских ратников, и был он доблестен и славен победами своими, и терпелив в несчастьях, и хорошо умел метать копье и укрываться от стрельбы, и мог обеими руками стрелять в цель и не промахнуться.

И загорелись сердца у того воеводы князя Семена и другого воеводы, и хорошо вооружились они, и, подойдя со многими храбрыми воинами, разорили много казанских земель, и наполнили кровью черемисские поля, и покрыли землю мертвыми варварами, а город Казань обошли стороной неподалеку от него, только силу свою показав казанцам, не подступая к городу.

А можно было, и даже очень легко, взять тогда Казань, поскольку пришли воеводы неожиданно в Казанскую землю, а в городе было мало людей: все уланы, и князья, и мурзы разъехались гулять по своим селам с женами и детьми. И царя не было в городе: наехали на него в поле, когда он, развлекаясь, охотился с ловчимн птицами и собаками, и была при нем лишь небольшая дружина. И убили они три тысячи казанцев, бывших при нем, и разграбили шатры его и казну, и забрали много хлеба, и самого царя едва не взяли — еле удалось ему убежать назад с пятью или десятью людьми и затвориться в городе.

И когда увидел он, что русские прошли уже мимо Казани, на третий день собрался он и послал за ними двадцать тысяч казанцев, похваляясь при этом, что не испугаются они стотысячного русского войска, и, догнав его, преградят ему путь, и поубивают московских воевод, и пограбят русские земли. Воеводы же, услышав за собою погоню, остановились, надежно укрывшись в некоем месте. Казанцы же три дня гнались за ними, и утомились они и кони их, и попадали они, как мертвые, на отдых, думая, что ушли от них воеводы.

Воеводы же вышли из укрытия своего и пошли тихо к берегу, где спали казанцы. И послали понаблюдать за ними, и увидели посланные, что все крепко спят, поснимав с себя оружие, и дозорных нет, и конские стада от них далеко пасутся, и никого не опасаются, потому что находятся на своей земле. И пошли воины сначала к ним и отогнали коней от казанцев. И вострубили они в ратные трубы и в сурны, и напали на них в полдень, в самый жар и зной, и побили их семнадцать тысяч, а две тысячи взяли в плен, и лишь тысяча покалеченных и раненых убежала в леса.

И с большим казанским полоном пришли воеводы в Москву, все здоровые — никто из них не погиб. И рад был очень царь и великий князь. Велел он одарить воевод своих, и всем воинам, ходившим с ними, раздал царские дары, чтобы забыли они все тяготы свои, которые перенесли, пройдя этот тяжелый путь.

То была первая победа этого нашего самодержца над злою Казанью. Но не устрашился царь с казанцами своими, не помирился он с московским самодержцем, не отказался от злого обычая своего разорять русские земли. И вскоре умер он; после возвращения его от ногаев и того поражения своего царствовал он только два года.

В тот же год, когда умер казанский царь, начал царь и великий князь посылать свою рать на Казанскую державу, каждый год обновляя войско. Семь лет не уходило русское воинство из Казанской земли, до тех пор, пока, смирив ее и одолев, не взял он Казани.

О ПЕРВОМ ПОХОДЕ САМОГО ЦАРЯ И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НА КАЗАНЬ И О ТОМ, КАК ПРИГЛЯНУЛОСЬ ЕМУ МЕСТО ДЛЯ ПОСТРОЙКИ ГОРОДА. ГЛАВА 27

Царь же и великий князь, услышав, что казанский царь Сафа-Гирей, неистовый воин, лютый зверь и кровопийца, умер злой смертью и что между вельможами его и всеми казанцами начались междоусобицы и борьба, и царит там самоволие, взволновался умом и уязвился сердцем, и разгорелся божественным усердием защитить христианство. И в третий год своего царствования собрал он всех князей, и воевод, и все русское воинство и в зимнее время, в году 7058 (1550), сам пошел к Казани со многими тысячами.

И была для воинов большим бедствием зимняя стужа, и многие поумирали от морозов и от голода, и коней пало бесчисленное множество. Зима тогда была долгой и морозной, к тому же и весна началась рано, и целый месяц непрестанно шли проливные дожди — не знаю, Бог ли так устроил или по волхвованию казанских волхвов это случилось, — так что все воинские станы и лагеря потонули в воде, и не было сухого места, где бы можно было остановиться, и обогреться у огня, и просушить одежду, и сварить еду.

Поэтому в тот раз недолго стояли русские под Казанью, только три месяца — с 25 декабря до 25 марта. Каждый день штурмовали они город, стреляя по стенам из больших пушек. И не дал Бог московскому царю и великому князю взять Казань, ибо не было там в это время царя на царстве и потому не славно было бы взять его.

И возвратился он на Русь, пожегши и опустошив всю Казанскую землю, мстя за жестокую смерть своих людей у города. И когда шли они Волгою назад по льду, в 15 верстах от Казани, на реке, называемой Свиягой, устье которой впадает в Волгу, увидел он между двумя реками высокую гору и место, подходящее для постройки города: весьма просторное, крепкое и красивое. И полюбил он его всем сердцем, но не открыл тогда своего замысла воеводам, ни одному из них ничего не сказал, чтобы не разгневались на него: ведь место то было безлюдно и поросло густым лесом, больше же потому, что на это не было тогда времени. По берегам обеих этих рек — Свияги и Волги — простираются луга, богатые травами и красивые. Вдали же от рек, по склону горы, разбросаны казанские села, в которых обитает низовая черемиса, — ведь в Казанских землях проживают две черемисы, объединяющие три народа, четвертый же народ — варвары, которые и владеют ими: первая черемиса по эту сторону Волги сидит, между высокими горами по долинам, и называется она горной; вторая же черемиса живет по другую сторону Волги и зовется луговой из-за низости и ровности той земли. Жители же земли той все хлебопашцы и труженики, и свирепые ратники. В той же луговой стороне есть черемиса кокшайская и ветлужская; живут они в безлюдных лесных местах, не сеют и не пашут, но питаются охотой и рыбной ловлей и живут, как дикие.

И, придя в Москву, царь и великий князь распустил свое войско на отдых, и не разгневался на воинов за то, что не исполнили они своего дела, и худым словом не попрекнул их за неудавшийся свой поход. И не ослабло всегдашнее его стремление и желание овладеть Казанью; не ленясь, не переставал он со слезами молиться Господу, не теряя надежды своей.

О СНЕ, ПРИВИДЕВШЕМСЯ ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ, И О ПОСЛАНИИ ИМ ВО ВТОРОЙ РАЗ СВОИХ ВОЕВОД К КАЗАНИ, И О СТРОИТЕЛЬСТВЕ ГОРОДА СВИЯЖСКА. ГЛАВА 28

И внезапно явилось ему, как некогда царю Константину, видение некое во сне, в котором показано было увиденное им место и повелевалось поставить там город на устрашение казанцам, дабы скрылись они от лица его и были бы для пограничных русских земель от этого города помощь и защита, а для воюющих с казанцами стал бы он надежной крепостью, чтобы могли они жить в нем, как дома, в своем городе на Руси, время от времени выходя оттуда и разоряя Казанскую землю.

Когда же пробудился он ото сна, то понял, что истинно видение это, а не ложно. И вскоре, призвав к себе много раз упоминавшегося прежде царя Шигалея из его отчины — Касимова, поскольку был он предан ему больше других царей и князей, повелел ему идти со всеми служащими ему варварами к Казани, ибо хорошо ему уже знакома была Казань и известны все казанские обычаи.

Посылает с ним царь и великий князь девять старших своих воевод: первым — князя Петра Шуйского, вторым — князя Михаила Глинского, третьим — вышеназванного князя Семена Микулинского, четвертым — князя Василия Оболенского Серебряного, пятым — брата его Петра Серебряного, шестым — Ивана Челяднина, седьмым — Данилу Романова, восьмым — Ивана Хабарова, девятым — Ивана Шереметева. С ними послал он и других воевод, а также многочисленное русское войско, хорошо вооруженное и разукрашенное золотом, и мастеров, и градостроителей, и работников. И повелел он им разорять и захватывать в плен казанские улусы и не щадить ни женщин, ни детей, ни старых, ни малых, но всех склонять под меч, и воздвигнуть на облюбованном им и, более того, Богом избранном месте город, и, когда будет возможно, всячески неослабно докучать Казани.

Царь же Шигалей Касимовский принял повеление царя, самодержца своего, с веселым сердцем, без гнева, хулы или скорби. И все знатные воеводы, и все московское воинство радостно выступили в поход на Казань, как будто уже предчувствуя победу, быстро совершая переход вплавь, в ладьях, по великой реке Волге — течет она из Руси прямо на восток; в пяти верстах в сторону от нее и стоит город Казань, на левом берегу — везя с собою на больших белозерках готовый деревянный город, заново искусно построенный в том же году.

И плыли они тридцать дней и пришли в землю Казанскую на реку Свиягу, на указанное им место месяца мая в шестнадцатый день, в седьмую субботу после Пасхи. И остановились там, не дойдя до Казани пятнадцати верст. И открылось им очень удобное и красивое место, и полюбилось оно царю Шигалею и всем его вельможам, и возрадовались все войска. И наутро, в воскресенье, распустил царь свои войска по казанским улусам — разорять и брать в плен горную и нижнюю черемису. Первому же войску, пехотинцам, повелел он на горе той рубить лес и расчищать место для постройки города. И вскоре Божиим повелением и с его помощью, по прошествии лишь немногих дней, дело подошло к концу, и, собрав готовые части, поставили город, большой и красивый, в году 7059 (1551), месяца июня в тридцатый день.

И поставили в нем деревянную соборную церковь Рождества пречистой Богородицы, и построили внутрн города шесть монастырей, в одном из которых — храм преподобного Сергия-чудотворца. И все воеводы, и бояре, и купцы, богатые люди и простые жители поставили себе в городе светлые дома и хорошо устроили свою жизнь. И наполнились все люди радостью и веселием и прославили Бога.

О РАЗДАВАВШЕМСЯ В ТОМ МЕСТЕ ЗВОНЕ И О ЧУДЕСНОМ ЯВЛЕНИИ СЕРГИЯ-ЧУДОТВОРЦА. ГЛАВА 29

Многие тогда свершились исцеления от иконы великого чудотворца Сергия: слепые у гроба его прозревали, немые начинали говорить, хромым он даровал способность ходить, сухоруким — владеть руками, глухим — слух, и бесов он изгонял, и освобождал из казанского плена, и всякий недуг исцелял данной ему от Бога благодатью. Подобно тому как если бы некий царь, полюбив свой город и желая в нем царствовать, стал украшать его всякими дорогими вещами и зримыми красотами, дабы стал он от этого прекрасным и прославили бы его иноземцы из дальних стран, и купцы, и все люди, входящие в него, ибо, увидев его, удивились бы они и, вернувшись в свои земли, рассказали другим о его красоте, — также и блаженный наш Сергий-чудотворец благими своими знамениями и чудесами украсил и прославил новый город свой, отчего всем стало ясно, что хочет он в нем пребывать постоянно и всегда оберегать от варваров город свой и всех людей своих, в нем живущих. И явился он самым первым радостным и правдивым вестником того, что окончательно будут побеждены враги наши казанцы и вся их черемиса.

Место же, где вырос город, было таково: подалее от него подходили к нему высокие горы, вершины которых покрывал лес, простирались глубокие стремнины, непроходимые чащи и болота; вблизи же города, возле одной из стен, находилось небольшое озеро, имеющее вкусную воду и богатое всякой мелкой рыбой, пригодной для питания людей, из него берет начало река Щука, которая сначала обтекает вокруг города, а затем, немного пройдя, впадает в реку Свиягу. На этом прекрасном месте между двух рек, Волги и Свияги, и встал новый город.

И явилось первое знамение Божьей помощи благодаря молитвам пречистой Богородицы и всех новых святых русских чудотворцев: на третий день после того, как пришли царь и воеводы и начали строить Свияжский город, явились к ним с дарами, предупредив заранее через послов, старейшины, сотники горной черемисы, и стали молить царя и воевод, чтобы они не разоряли их, сказав, что князья их и мурзы бросили их, а сами укрылись в Казани вместе с женами своими и детьми. И присягнула тогда вся горная черемиса царю и великому князю, и перешла на его сторону половина жителей Казанской земли. И посланы были царем и воеводами в их улусы писари, которые переписали сорок тысяч умелых стрелков, кроме молодых и старых, — не достигших зрелости юношей и стариков не переписали.

И рассказали, тужа и жалуясь, царю и воеводам нашим старейшины, сотники горной черемисы, живущие неподалеку от Свияжска, то, что было им хорошо и подробно известно: «За пять лет до постройки этого города, когда царь наш уже умер и место это было еще безлюдно, а город Казань пребывал в мире и вы несильно разоряли нашу землю, слышали мы здесь часто звонящий по русскому обычаю церковный звон. И напал на нас страх, недоумевали мы и дивились, и много раз посылали неких быстроногих юношей добраться до места того и посмотреть, отчего это происходит. И слышали они прекрасно поющие, как во время церковной службы, голоса, а самих поющих не видели; одного только увидели старого каратуна вашего, то есть старца-калугера, ходящего по тому месту с образом и крестом, и благословляющего на все стороны, и кропящего святой водой, как если бы он любовался этим местом и размерял, где поставить город. Место же все то наполнилось благоуханием. Много раз посланные нами юноши, отважившись, поджидали его, чтобы свести в Казань и допросить, откуда он приходит на это место. Он же не давался им в руки. Они и стрелы в него пускали из луков, чтобы, подстрелив, схватить его, но он становился невидим. Стрелы же их не долетали до него и не поражали его, но летели вверх, а опускаясь, переламывались пополам и падали на землю. И, устрашившись, юноши те убегали прочь. Мы же удивлялись. И, дивясь, размышляли мы про себя: “Что нам предвещает это знамение?” И рассказали мы обо всем господам нашим — князьям нашим и мурзам. Они же, пойдя в Казань, рассказали обо всем царице нашей и казанским вельможам. Царица же и вельможи также удивились и ужаснулись появлению того старца».

О ВОЛХВАХ, ПРЕДРЕКАЮЩИХ ВЗЯТИЕ КАЗАНИ, О ПЕЧАЛИ КАЗАНСКИХ СТАРЕЙШИН И О ИХ ГОРДОСТИ. ГЛАВА 30

Много раз в полдень видели того старца и некоторые из вельмож, а также их жены и дети во время своих игр, по ночам его видели городские стражи — ходящим по стенам Казани, и крестом осеняющим город, и кропящим на четыре стороны святой водой, но, опасаясь, как бы не напали прежде времени на народ страх и боязнь, утаивали они ото всех увиденное, никому не рассказывая об этом, но, тайно совещавшись друг с другом, посылали за мудрыми своими волхвами, чтобы расспросить их о том, что означает это необычное видение.

И так же как в давние времена греческие волхвы пророчествовали о пришествии Христа, так теперь казанские говорили: «О, горе нам, ибо приближается конец нашей жизни: утвердится здесь вскоре христианская вера, и возьмут русские наше царство, и поработят нас, и будут крепко владеть нами против нашей воли. Вы же — говорим вам прямо, без обиняков, — если хотите еще тихо пожить в вашем отечестве и не увидеть, как будут убивать и уводить в плен ваших жен, детей и родителей, состарившихся у вас на глазах, то, собравшись, пошлите от себя к московскому самодержцу мудрых и умеющих хорошо говорить людей, которые могли бы умолить его и укротить. Заранее помиритесь с ним и обещайте, не гордясь, служить ему, платите ему дани. Он ведь не дани требует от вас: ни золота, ни серебра ему не нужно, но ждет он смирения вашего и истинной покорности. Если же не сделаете так, как говорим мы, то вскоре все мы погибнем».

Старейшины же наши тужили и печалились, иные же, горделивые и злые, смеялись и не внимали речам волхвов, говоря так: «Нам ли служить московскому правителю и его князьям и воеводам, если они всегда сами нас боялись! Это нам пристало, как и прежде, владеть ими и получать с них дань, ибо они присягали нашим царям и платили им дань, и мы искони господа им, а они — наши рабы. И как могут или смеют рабы наши нам, господам своим, противиться, ведь много раз бывали они побеждаемы нами?! Нами же никто никогда не правил, кроме нашего царя, но и ему мы служили по своей воле: куда хотим, туда и идем. Так и живем, служа по своему желанию, и не хотим жить в неволе, как живут люди у него в Москве, — объяты скорбью и притесняемы им. Не хотим мы и слышать о том, что вы предлагаете».

И, сильно браня и укоряя волхвов, смеялись над ними, и с позором прогоняли прочь, и плевали им в лицо, а иногда же сажали их в темницу, дабы не возмущали людей. Они же громче прежнего взывали к народу: «Горе казанским людям, ибо будут они разорены и взяты в плен русскими войсками. Горе и нам, ибо с нами исчезнет и волхвование наше!» Так все и сбылось, как предсказывали наши волхвы.

Поняла и царица, послушав волхвов, что сбывается конец предсказания старшей сибирской царицы, но умолчала об этом, ободряя людей. Напророчила же та царица во время своей болезни падение Казани — открылось ей это помимо ее воли.

О ПРОРОЧЕСТВЕ ЦАРИЦЫ О КАЗАНИ. ГЛАВА 31

Некогда, еще при царе, ходили казанцы войной на русские земли: на Галич, и на Вологду, и на Чухлому, и на Кострому и пролили много христианской крови. И взял тогда, в воскресенье на мясопустной неделе, небольшой их отряд в шесть тысяч воинов, посланный из большого войска, город Балахну, внезапно напав на него на утренней заре и застав горожан врасплох — пирующими, ибо по христианскому обычаю полагалось в те дни веселиться, прославляя Бога. Варвары же всех горожан — и мужчин, и женщин с детьми — предали мечу, не желая вести их в плен, дабы не обременять себя, нагрузились только серебром, и золотом, и одеждами златоткаными, и другими драгоценностями, и всякими дорогими вещами, которых взяли они больше, чем требовалось для такого войска, наполнив ими повозки; тяжелые тюки с разными пожитками тащили и вьючные животные. Имущество же простых людей они не забирали с собой, но бросали все в огонь и сжигали как ненужное. И с такой огромной добычей вернулись они в Казань.

В то время как царь с воеводами своими веселился на пиру, царица его старшая — сибирячка — лежала в постели, сильно страдая от некой болезни. И пришел, веселый, к ней в спальню царь, рассказывая ей о радостном событии — привозе для нее русских пленников и несказанного богатства. Она же, немного помолчав, словно новая Сивилла, Южская царица, со вздохом ответила ему: «Не радуйся, царь, ибо недолго будет длиться у нас эта радость и веселье, но после твоей смерти обратятся они для оставшихся плачем и нескончаемой скорбью, и за неповинную эту христианскую кровь заплатят они своей кровью, и поедят тела их звери и псы, и отрадней тогда будет неродившимся и умершим, и не будет уже после тебя царей в Казани, ибо искоренится вера наша в этом городе, и будет в нем святая вера, и будет им владеть русский правитель».

Царь же, разгневавшись на нее, замолчал и вышел вон из спальни.

Источник: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/kazanskaya-istoriya/kazanskaya-istoriya-2.htm