В се же веремя прииде Бонякъ с половьце къ Кыеву у неделю от вечера, и повоеваша околъ Кыева, и пожьже на Берестовомъ дворъ княжь. В се же веремя воева Куря с половце у Переяславля и Устье пожьже месяца маия 24. Олегъ же выиде з Стародуба вонъ и прииде къ Смоленьску..., и не прияша его смолняне, и иде к Рязаню, а Святополкъ и Володимеръ идоста усвояси. Того же месяца приде Тугорканъ, тесть Святополчь, къ Переяславлю месяца маия въ 31 и ста около города, а переяславце затворишася в городе. Святополкъ же и Володимеръ поидоста на нь по сей стороне Днепра, и приидоста к Зарубу,[487] и туто перебродистася, и не почютиша ихъ половце, Богу схраншю ихъ, и, исполъчившася, поидоста к городу. Гражане, узревше, ради быша и изидоша к нима, а половци стояху на оной стороне Трубеша, исполчивъвшеся. Святополкъ же и Володимеръ убредша у Трубешь к половцемъ, и нача Володимеръ хотети порядити дружины, они же не послушаша, но удариша в коне къ противнымъ. И се видивше, половци устремишася на бегь, и наши погнаша у следъ ратныхъ, секуще противныя. Сдея въ тъ день Господь спасенье велико: месяца иуля въ 19 день побежени быша иноплеменьннице, и князь ихь Тугортъканъ убьенъ бысть и сынъ его, и инии князи мнози ту падоша. Наутрея же налезоша Тугоркана мертва, и взя ̀и Святополкъ аки тестя своего и врага. И привезъше Кииеву и погребоша ̀̀и на Берестовомъ на могыле межи путемъ, грядущимъ на Берестовое, а другымъ, идущимъ в монастырь. Въ 20 того же месяца, въ день пятокъ, въ час 1 дне, прииде второе Бонякъ безбожный, шолудивый, отай, хыщникъ, къ Киеву внезапу, и мало в городъ не вогнаша половци, и зажгоша болонье[488] около города, и увратишася на монастыре, и пожгоша манастырь Стефанечь, деревне и Германечь.[489] И приидоша на манастырь Печерьскый, намъ сущимъ по кельямъ почивающимъ по заутрени, и кликоша около манастыря и поставиша 2 стяга предъ вороты манастырьскыми, намъ же бежащимъ задомъ монастыря, а другымъ убегшимъ на полате. Безбожнии же сынове Измаилеви высекоши врата манастырю и устромишася по кельямъ, высекающе двери, изношаху, еже аще обретаху у кельи. И по семь вожгоша домъ святыя владычице Богородице, и приидоша къ церкви, и зажгоша двере, яже ко угу сторонние и <...> вторыя, иже к северу. И влезъше у притворъ у гроба Федосьева и вземьше иконы, зажигаху двери и укаряху Бога и законъ нашь. Богъ же терпяше, и еще бо не скончалися бяху греси ихъ и безаконье ихъ, темже и глаголаху: «Где есть Богъ ихъ,[490] да поможеть имъ и избавить я от насъ?» И ина словеса хулная глаголаху на святыя иконы, насмихающеся, не ведуще, яко Богъ казнить рабы своя напастьми и ратьми, да явяться яко злато искушено у горьниле: хрестьяномъ бо многими скорбьми и печальми внити въ царство небесное, а симъ поганымъ ругателемъ на семь свете приемшемъ веселье и пространество, а на ономъ свете приимуть муку съ дьявъломъ и огнь вечный. Тогда же зажгоша и дворъ Красный, егоже поставилъ благоверный князь Всеволодъ на холму, иже есть надъ Выдобычь: то все оканнеи половце запалиша огнемъ. Темьже и мы, последъствующе пророку, глаголемъ: «Боже мой! Положи я яко коло, аки огнь предъ лицемь ветру, иже попалить дубравы, тако поженеши я бурею твоею, исполниши и лица ихъ досаженья».[491] Се бо оскверниша и пожгоша святый домъ твой, манастырь матере твоея, и трупье рабъ твоихъ. Убиша бо от братья нашея неколько оружьемь безбожьнии сынове Измаилеви,[492] пущении на казнь хрестьяномъ.

Ищьли бо си суть от пустыня Етривьския, межи въстокомъ и северомъ, ищьло же есть ихъ коленъ 4: торкмене, и печенези, торци, половьце. Мефедий же свидительствуеть о нихъ,[493] яко 8 коленъ пробегле суть, егда исече я Гедеонъ: [494] осмь ихъ бежа в пустыню, а 4 исече. Друзии же глаголють: сыны Амоновы, несть тако: сынове бо Моавли — хвалисе, а сынове Амонови — болгаре, а срацини от Измаила и творяться сарини, и прозваша имя собе саракине, рекше: «Сарини есмы».[495] Темьже хвалисе и болгаре суть от дщерью Лотову, иже зачаста от отца своего, темже нечисто есть племя ихъ. И Измаило роди 12 сына, от нихъже суть торъкмени, печенези, и торци и половци, иже исходят от пустыне. И по сихъ 8 коленъ къ кончине века изидуть заклепани в горе Олександромь Макидоньскомь нечистыя человекы.

Се же хощю сказати, яже слышахъ преже сихъ 4 летъ,[496] яже сказа ми Гурята Роговичь, новгородець, глаголя сице, яко «Послахъ отрока своего в Печеру, люди, иже суть дань дающе Новугороду. И пришедшю отроку моему к нимъ, и оттуде иде въ Угру. Угра же суть людье языкъ немъ и съседяться съ Самоедью на полунощныхъ сторонахъ.[497] Угра же рекоша отроку моему: “Дивно находимъ мы чюдо ново, егоже несмы слыхали преже сихъ летъ, се же ныне третьее лето поча быти: суть горы заидуче в луку моря, имьже высота акы до небеси, и в горахъ тыхъ кличь великъ и говоръ, и секуть гору, хотяще просечися. И есть в горе той просечено оконце мало, и туда молвять. Не разумети языку ихъ, но кажють железо и помавають рукою, просяще железа; и аще кто дасть имъ железо — или ножь, или секыру — и они дають скорою противу. Есть же путь до горъ техъ непроходимъ пропастьми, снегомъ и лесомъ, темь не доходимъ ихъ всегда; есть же и подаль на полунощьи”». Мне же рекшю к Гуряте: «Се суть людье, заклеплене Олексанъдромъ, макидоньскомъ цесаремъ, якоже сказа о нихъ Мефедий Патарийскъ, глаголя: “Олександръ, царь макидоньский възыде на въсточныя страны до моря, нарецаемое Солнче место, и виде человекы нечистыя от племене Афетова, ихъже нечистоту видевъ: ядяху скверну всяку, комары, мухы, коткы, змея, мертвеца не погребати, но ядяху, и женьские изъврагы и скоты вся нечистыя. То видевъ, Олександръ убояся, еда како умножаться и осквернять землю, загна их на полунощныя страны у горы высокыя. И Богу повелевшю, соступишася о нихъ горы полунощьныя, токмо не ступишася о нихъ горы 12 локътю, и створиша врата меденая и помазаша суньклитомь. И аще хотять взяти и не возмогуть, ни огнемь могуть ижьжещи; вещь бо суньклитова сица есть: ни огнь можеть ижьжещи его, ни железо его прииметь. У последняя же дни по сихъ осми коленъ, иже изиидуть от пустыня Етривьския, изидуть си скверныи языци, яже суть в горахъ полунощныхъ, по повеленью Божью”».[498]

Но мы на прежереченое уворотимься, якоже бехомъ глаголали первее. Ольгове обещавшюся ити къ брату своему Давыдови Смоленьску и приити с братомъ своимъ Киеву и обрядъ положити, и не восхоте сего Олегъ сътворити, но пришедъ къ Смоленьску и поемъ воя и поиде Мурому, у Муроме тогда сущю Изяславу. Бысть же весть Изяславу, яко Олегъ идеть к Мурому, посла Изяславъ по вои Ростову и Суждалю, и по белозерце, и собра вои много. И посла Олегъ послы своя къ Изяславу, глаголя: «Иди у волость отца своего Ростову, а то есть волость отца моего.[499] Да хочю, ту седя, порядъ положити съ отцемь твоимъ. Се бо мя выгналъ из города отца моего. Или ты ми зде не хощеши хлеба моего же вдати?». И не послуша Изяславъ словесъ сихъ, надеяся на множество вой. Олегъ же надеяся на правду свою, яко правъ бе в семъ, и поиде к городу с вои. Изяславъ же исполчися передъ городомъ на поле. Олегъ же поиде противу ему полкомь, и сняшася обое, и бысть брань люта. И убиша Изяслава, сына Володимеря, внука Всеволожа,[500] месяца септебря въ 6 день; прочии же вои побегоша, ови чресъ лесъ, друзии же в городъ. Олег же вниде въ град, и прияша ̀и горожане. Изяслава же вземьше и положиша в манастыри святаго Спаса, и оттуда перенесоша ̀и Новугороду и положиша у святое Софьи на левой стороне. Олегъ же по приятьи града изоима ростовце, и белозерци и суждальце и скова, и устремися на Суждаль. И пришедъ Суждалю, и суждалци дашася ему. Олегъ же, омиривъ городъ, овы изоима, другыя расточи, именье ихъ взя. И приде к Ростову, и ростовци вдашася ему. И перея всю землю Муромьскую и Ростовьскую, и посажа посадники по городомъ и дани поча брати. И посла к нему Мьстиславъ посолъ свой из Новагорода, глаголя: «Иди опять Мурому, а в чюжей волосте не седи. И азъ пошлю молиться съ дружиною своею къ отцю моему и смирю тя с нимь. Аще и брата моего убилъ еси, то есть недивно: в ратехъ бо цесари и мужи погыбають». Олегъ же не восхоте сего послушате, но паче мышляше и Новъгородъ прияти. И посла Олегъ брата своего Ярослава въ стороже, а самъ стояше на поли у Ростова. Мьстислав же здумавъ с новгородьци, и послаша передъ собою въ стороже Добрыну Рагуиловича, Добрыня же первое изоима данникы. Уведа же Ярославъ се, яко изымани даньници, стояшеть бо тогда Ярославъ на Медведици[501] у сторожи, бежа тое нощи, и прибеже ко Олгови и поведа ему, яко идеть Мьстиславъ. Прииде же весть к Олгови, яко сторожеве его изоимане, поиде к Ростову. Мьстиславъ же поиде на Волгу, поведаша ему яко Олегь узвратилъся есть к Ростову, а Мьстиславъ поиде по немь. Олегъ же прииде к Суждалю, и слышавъ, яко идеть по немъ Мьстиславъ, Олегъ же повеле зажещи городъ Суждаль, токмо остася дворъ манастырескъ Печерьскаго манастыря и церкви, яже тамо есть святаго Дмитрея, юже бе далъ Ефремъ[502] и съ селы. Олегъ же побеже к Мурому, а Мьстиславъ поиде к Суждалю и, седя ту, посылаше к Ольгови, мира прося, глаголя яко: «Мний азъ есмь тебе; шлися ко отцю моему, а дружину вороти, юже еси заялъ, а язъ тебе о всемь послушаю».[503] Олегъ же посла к нему хотя мира лестью. Мьстислав же, емь веры льсти и распусти дружину по селомъ. И наста Федорова неделя 1 поста, и приспе Федорова субота, Мьстиславу седящю на обеде, и прииде ему весть, яко Олегъ на Клязьме, близь бо бе пришелъ без вести. Мьстиславъ бо емъ ему веру, не постави сторожовъ. Но Богъ весть избавити человекы благочтивыя своя ото льсти. Олегъ же установися на Клязьме, мня, яко, вбояся его, Мьстиславъ и побегнеть. Къ Мьстиславу собрася дружина въ тъ день и въ другий — новгородце, и ростовце, и белозерьци. Мьстиславъ же ста предъ городомъ, исполъчивъ дружину, не поступи ни онъ къ Мьстиславу, ни Мьстиславъ на Олга, и стояста противу собе дний 4. И прииде Мьстиславу весть, яко «Послалъ ти отець Вячьслава брата с половьци». И прииде Вячьславъ у четвертокъ по Федоровой неделе поста, а в пятокъ завътра поиде Олегъ, исполчився, к городу, а Мьстиславъ поиде противу ему с новгородци. И въда Мьстиславъ стягъ Володимерь половчину, именемь Куману, удавъ ему пешьце, поставивъ ̀и на правомъ криле. И напя стягъ Володимерь, и узри Олегъ стягъ Володимерь, и вбояся, и ужась нападе на нь и на вои его. И поидоша к боеви противу собе, и поиде Олегъ противу Мьстиславу, а Ярославь поиде противу Вячьславу. Мьстиславъ же перешедъ пожаръ с новгородце, и ступишася на Колачьце,[504] и бысть брань крепка, и нача одоляти Мьстиславъ. И видивъ Олегъ, яко поиде стягъ Володимерь и нача заходити в тылъ его, и вбояся, побеже Олегъ, и одоле Мьстиславъ. Олегъ же прибеже Мурому и затвори Ярослава Муроме, и самъ иде Рязаню. Мьстиславъ же прииде Мурому и створи миръ с муромьци, поя люди своя, ростовце же и суждальци, и поиде к Рязаню по Ользе. Олегъ же выбеже из Рязаня, а Мьстиславъ створи миръ с рязаньци и поя люди своя, яже бе заточилъ Олегъ. И посла къ Олгови, глаголя: «Не бегай никаможе, но послися ко братьи своей с молбою не лишать тебе Русьской земли. А язъ послю къ отцю молится о тобе. Олегь же обещася тако створити. Мьстиславъ же узворотися въспять к Суждалю и оттуду прииде Новугороду в городъ свой молитвами преподобнаго епископа Никыты.[505] Се же бысть исходящю лету 6604, иньдикта 4 на полы.

В лето 6605. Приидоша Святополкъ и Володимеръ, и Давыдъ Игоревичь, и Василко Ростиславичь, и Давыдъ Святославичь и братъ его Олегъ, и сняшася Любчи на строенье мира.[506] И глаголаше к собе, рекуще: «Почто губимъ Рускую землю, сами на ся котору <...> имуще? А половци землю нашю несуть роздно и ради суть, оже межи нами рать доныне. Отселе имемься въ едино сердце и съблюдемь Рускую землю. Кождо держить очьчину свою: Святополку — Киевъ Изяславль, Володимеръ — Всеволожю, Давыдъ и Олегъ, Ярославъ — Святославлю, имьже раздаялъ Всеволодъ городы: Давыдови Володимерь, Ростиславичема — Перемышль Володареви, Теребовлъ <...> Василькови». И на томъ целоваша хрестъ: «Да аще отселе кто на кого вьстанеть, то на того будемъ вси и честьный крестъ». И рекоша вси: «Да будеть на нь хрестъ честный и вся земьля Руская». И целовавшеся и поидоша усвояси.[507]

И прииде Святополкъ Кыеву съ Давыдомъ, и раде быша людье вси, токмо дьяволъ печаленъ быше о любви сей. И влезе сотона у сердьце некоторымъ мужемъ, и начаша глаголати къ Давыдови Игоревичю, рекуще сице, яко «Володимеръ сложилъся есть с Василкомъ на Святополка и на тя». Давыдъ же, имъ веры лживымъ словесемь, нача молвити на Василка, глаголя сице: «Кто есть убилъ брата твоего Ярополка, а ныне мыслить на тя и на мя, и сложилъся есть с Володимеромъ? Да промышляй си о своей голове». Святополкъ же смятеся умомъ, рекий: «Еда се право будеть или лжа, не веде. И рече Святополкъ к Давыдови: «Да аще право молвиши, да Богъ ти буди послухъ, аще ли завистью молвиши, да Богъ будеть за темъ». Святополкъ же съжалиси по брате своемь и о себе нача помышляти, еда се право будеть? И я веру Давыдови, и перельсти Давыдъ Святополка, и начаста думати о Василце, а Василко сего не ведаше и Володимеръ. И нача Давыдъ глаголати: «Аще не имеве Василка, то ни тобе княженья у Киеве, ни мне Володимери». И послуша сего Святополкъ. И прииде Василко въ 4 ноября и перевезеся на Выдобичь, иде поклонится къ святому Михаилу в манастырь, и ужина ту, а товары своя постави на Рудици. Вечеру же бывшю, прииде в товаръ свой. Наутрия же бывшю, присла Святополкъ, река: «Не ходи от именинъ моихъ». Василко же отопреся, река: «Не могу ждати, еда будеть рать дома». И присла к нему Давыдъ: «Не ходи, брате, и не ослушайся брата старейшаго. Поидеве оба». И не въсхоте Василко створити тако, ни послушаеть ею. И рече Давыдъ къ Святополку: «Видиши ли, не помнить тебе, ходя в руку твоею. Аще ли отъидеть въ свою волость, самъ узриши, аще ти не займеть городовъ твоихъ — Турова и Пиньска и прочихъ городовъ твоихъ. Да помянеши мя. Но, призвавъ ̀и ныня, ими и дай его мне». И послуша его Святополкъ и посла по Василка, глаголя: «Да аще не хощеши ждати до имянинъ моихъ, и прииди ныне, да целуеши мя, и поседимы вси с Давыдомъ». Василко же обещася приити, не ведый лесть, юже коваше на нь Давыдъ, Василко же, вседъ на конь, поеха, и въсрете ̀и отрокъ его и поведа ему, глаголя: «Не ходи, княже, хотять тя яти». И не послуша сего, помышляя: «Како мя хотять яти? Оногды , целовали хресть, рекуще: аще кто на кого будеть, хресть на того и мы вси». И помысливъ си, перехрестися, река: «Воля Господня да будеть». И приеха в мале дружине на княжь дворъ, и вылезе противу ему Святополкъ, и идоша въ гридьницю, и прииде Давыдъ, и седоша. И нача Святополкъ глаголати: «Остани на святокъ». И рече Василко: «Не могу, брате, остати, уже есмь повелел товаромъ поити переди». Давыдъ же седядше аки немъ. И рече Святополкъ: «Завътрокай, брате!». И обещася Василко завътрокати. И рече Святополкъ: «Посидита вы зде, а язъ лезу, наряжю». И лезе вонъ, а Давыдъ с Василкомъ седоста. И нача Василко глаголати ко Давыдови, и не бе в Давыде гласа и ни послушанья: бе бо вжаслъся и лесть имея въ сердце». И поседевъ мало Давыдъ, рече: «Где есть братъ?» Они же рекоша ему: «Стоить на сенехъ». И въставъ Давыдъ, рече: «Ать иду по нь, а ты ту, брате, поседи». И, въставъ, Давыдъ лезе вонъ. И яко выступи Давыдъ, и запроша Василка, въ 5 ноября, и оковавъше въ двое оковы, и приставиша к нему стороже на ночь. Наутрия же Святополкъ созва бояре и кияне и поведа имъ, еже бе ему поведалъ Давыдъ, яко «Брата ти убилъ и на тя свещалъ с Володимеромъ, хочеть тя убити и градъ твой заяти». И рекоша бояре и людье: «Тобе, княже, головы своее достоить блюсти. Да аще есть молвилъ право Давыдъ, да прииметь Василко казнь: аще ли неправо глаголалъ Давыдъ, да прииметь месть от Бога и отвещаеть предъ Богомъ». И уведеша игумени и начаша молитися о Васильце къ Святополку, и рече имъ Святополкъ: «Ото Давыдъ». Давыдъ же, се въведавъ, нача поостривати на ослепленье: «Аще ли сего не створиши и его пустиши, тъ ни тобе княжити, ни мне». Святополкъ же хотяше пустити ̀и, но Давыдъ не хотяше, блюдася его. И на ту ночь ведоша ̀и Звенигороду,[508] иже есть городъ малъ у Киева, яко десяти веръстъ <...> въдале, и привезъше ̀и на колехъ, окована суща, и съсадиша ̀и с колъ и въведоша в-истобъку малу. И седящю ему, узре Василко торчина, остряща ножь, и вразуме, яко хотят ̀и ослипити, и възпи къ Богу плачемъ великомъ и стонаньемь великомъ. И се влезоша послании Святополкомъ и Давыдомъ Сновидъ Изечевичь, конюхъ Святополчь, и Дмитръ, конюхъ Давыдовъ, почаста простирати коверъ и, простерша, яста Василка и хотяще поврещи ̀и, боряшеться с нима крепко, и не можета его поврещи. И се влезъше друзии, повергоша ̀и, и связаша ̀и, и снемьше доску с печи и възложиша на персии ему. И седоста обаполы Сновидъ Изечевичь и Дмитръ и не можаста его удержати. И приступиста ина два, и сняста другую дъску с печи, и седоста, и вдавиша ̀и рамяно, яко персемъ троскотати. И приступи търчинъ именемь Береньди, овчюхъ Святополчь, держа ножь, хотя уверьтети ножь в око, и греши ока и перереза ему лице, и бяше знати рану ту на лици ему. По семь же уверте ему ножь в зеницю, изя зеницю, по семь у другое око уверьте ножь, изя другую зиницю. И томъ часе бысть яко мертвъ. И вземьше ̀и на ковре, узложиша ̀и на кола яко мертва, и повезоша ̀и Володимерю. И пришедъше, сташа с нимъ, перешедъше мостъ Въздвиженьскы, на торговищи, и сволъкоша с него сорочьку кроваву и вдаша попадьи опрати. Попадья же, оправъши, узволоче на нь, онемъ обедающимъ, и плакатися нача попадья оному, яко мерьтву сущю. Узбуди ̀и плачь, и рече: «Кде се есьмь?» Они же рекоша ему: «Въ Звеждени граде». И въпроси воды, они же даша ему, и испи воды, и въступи во нь душа, и помянуся, и пощюпа сорочкы и рече: «Чему есте сняли с мене? Да быхъ в сей сорочици смерть приялъ и сталъ предъ Богомъ в кроваве сорочице». Онемъ же обедавшимъ, поидоша с нимь въекоре на колехъ, а по грудну пути, бе бо тогда месяць груденъ, рекше ноябрь. И приидоша с нимъ Володимерю въ 6 день. Прииде же и Давыдъ по немъ, яко зверь уловилъ. И посадиша ̀и у дворе Вакееве, и приставиша 30 мужь стрещи, а 2 отрока княжа, Улана и Колчю.

Вълодимеръ же, слышавъ, яко ятъ есть Василко и ослепленъ, ужасася, и въсплакася вельми и рече: «Сего не было есть у Русьской земли ни при дедехъ наших, ни при отцихъ нашихъ, сякого зла». И ту абье посла ко Давыду и к Ольгови Святъславичема, глаголя: «Поидета к Городцю, да поправимъ сего зла, еже ся сотвори у Русьской земли и в насъ, братьи, оже уверже в ны ножь. Да аще сего не поправимъ, болше зло въстанеть в насъ, и начнеть братъ брата заколати, и погыбнеть земля Русьская, и врази наши половци, пришедъше, возмуть землю Русьскую». Се слышавъ, Давыдъ и Олегъ печална быста вельми и начаста плакатися, рекуща, яко «Сего не было в роде нашемь». И ту абье собравъша воя и приидоста к Володимеру. Володимеру сущю с вои стоящю у бору, Володимеръ же и Давыдъ и Олегъ послаша муже свои къ Святополку, глаголюще: «Что се створилъ еси в Русьской земле — уверьглъ еси ножь в ны? Чему еси ослипил брата своего? Аще бы ти вина какая была на нь, обличилъ бы пред нами и, упревъ бы ̀и, створилъ ему. А ныне кая вина до него, оже ему се створилъ еси?» И рече Святополкъ: «Поведалъ ми Давыдъ Игоревичь, яко Василко брата ти убилъ, Ярополка, и тебе хощеть убити и заяти волость твою — Туровъ, и Пинескъ,[509] и Берести и Погорину, и шелъ роте с Володимеромъ, яко сести Володимеру в Киеве, а Василкови Володимери. А неволя ми главы своея блюсти. И не язъ его слепилъ, но Давыдъ, и велъ ̀и к собе». И реша мужи Володимери, и Давыдови и Олгови: «Извета о семь не имей, яко Давыдъ есть слепилъ ̀и. Не в Давыдове граде ятъ есть, ни ослепленъ, но въ твоемъ городе ятъ и ослепленъ». И се имъ глаголющимъ, разидошася раздно. Наутрия же хотя Володимеру и Давыдови и Олгови чересъ Днепръ на Святополка, Святополкъ же хотяше побегнути ис Кыева, и не даша ему кияне побегнути, но послаша Усеволожюю и митрополита Николу къ Володимеру, глаголюща: «Молимся, княже, тобе и братома твоима, не мозете погубити Русьской земле. Аще бо возмете рать межю собою, погани имуть радоватися и возмуть землю нашю, юже беша стяжали ваши деди и отци ваши трудомъ великимъ и хороборьствомъ, побарающе по Русьской земли, а ины земли приискаху, а вы хощете погубити Русьскую землю». Всеволожая и митрополитъ приидоста к Володимерю и молистася ему и поведаста молбу кыянъ, яко створити миръ и блюсти земли Руской, и брань имети с погаными. И се слышавъ, Володимеръ расплакася и рече: «Поистине отци наши и деди наши соблюдоша Русьскую землю, а мы ю хочемъ погубити». И преклонися на молбу княгинину, чтяшеть бо ю яко матерь, отца ради своего,[510] бе бо любимъ отцю своему повелику в животе и по смерти, и не ослушася его ни в чемь же. И послуша яко матере и митрополита такоже, чтя санъ святительскый, не преслуша молбы его.

Володимеръ же такъ есть любьзнивъ: любовь имея к митрополитомъ и къ епискупомъ и къ игуменом, паче же и черноризецький чинъ любя, и приходящая к нему напиташе и напояше, акы мати дети своя. Аще кого видить или шюмна, или в коемь зазоре, и не осужаше, но все на любовь прикладаше и втешаше.

Но мы на прежереченое узвратемься. Княгини же бывши у Володимера, и прииде Кыеву и поведа всю речь Святополку и кияномъ, яко миръ будеть. И начаша межи собою муже слати и вмиришася на семь, яко реша Святополку, яко «Се Давыдова есть сколота; то иди ты, Святополче, на Давыда, люби ими ̀и, любо прожени». Святополк же емься по се, и целоваше хрестъ межи собою, миръ створше.

Василкови же сущю в Володимери на прежереченомь месте, яко приближися постъ великый, и мне ту сущю, у Володимере, у едину нощь присла по мя князь Давыдъ.[511] И приидохъ к нему, и седяху дружина около его, и посади мя и рече ми: «Се молвилъ Василко сыночи ко Вланови и къ Колчи, реклъ тако Василко: “Се слышу, оже идеть Володимеръ и Святополкъ на Давыда. Даже бы мене Давыдъ послушалъ, да быхъ послалъ мужа своего к Володимеру, и воротися, веде бо ся с нимъ что молвивъ — не поидеть”. Да се, Василю, шлю тя, еди к Василкови со сима отрокома, и молви ему тако: “Оже хощеши послати мужа своего, и воротится Володимеръ, то вдам ти который любо городъ: любо Всеволожь, любо Шеполь, любо Перемиль”».[512] Азъ же идохъ к Василкови и поведахъ ему всю речь Давыдову. Он же рче: «Сего есмь не молвилъ, но надеяся на Богъ. Послю к Володимеру, да быша не прольяли крови мене деля. Но сему ми дивно: даеть ми градъ свой, а мой Теребовль, моя волость пождавше и ныне”». Якоже и бысть: въскоре бо прия власть свою. Мне же рече: «Иди къ Давыдови и рци ему: “Пришли ми Кулмея, азъ его пошьлю к Володимеру”». И не послуша его Давыдъ и посла мя река пакы: «Не ту Кулъмея». И рече ми Василко: «Поседи мало». И повеле слузи своему ити вонъ, и седе со мною, и нача глаголати: «Се азъ слышю, оже мя хочеть Давыдъ давати ляхомъ; то ся мало насытилъ крове моея, и се хощеть болше ся насытити, иже мя вдасть имъ. Азъ бо ляхомъ много зла створихъ[513] и еще есмь хотелъ створити и мьстити Русьскую землю. Аще мя вдасть ляхомъ, не боюся смерти, но се поведаю ти поистине, яко наведе на мя Богъ за мое узвышенье, яко приде ми весть, яко идуть ко мне берендичи,[514] и печенези, и торци, и се рекохъ въ уме своемь: оже ми будуть берендичи, и торци и печенези, и реку брату своему Володареви и Давыдови: [515] “Дайта дружину свою моложьшюю, а сама пийта и веселитася”. И помыслихъ: “На землю Лядьскую наступлю на зиму и на лето, и возму землю Лядьскую, и мьщю землю Русьскую”. И по семь хотелъ есмь переяти болгары дунайскыя и посадити я у себе. По семь хотяхъ проситися у Святополка и у Володимера на половце, и поиду, рехъ, на половце, да любо налезу собе славу, любо главу свою сложю за Русьскую землю. А иное помышленье въ сердци моемъ не было ни на Святополка, ни на Давыда. И се кленуся Богомь и его пришествиемь, яко не помыслилъ есмь зла братьи моей ни в чемь же. Но за мое узнесенье — иже поидоша береньдичи ко мне и веселяся сердце мое и възвеселися умъ мой — и низложи мя Богъ и смери мя».

По семь же приходящю Великому дни, поиде Давыдъ, прияти хотя власть Василкову, и въсрете ̀и Володарь, братъ Василковъ, у Бужьиска.[516] И не сме Давыдъ стати противу Володареви и затворися въ Бужьске, и оступи градъ Бужескъ Володарь. И нача Володарь молвити: «Почто зло створивъ, не каешися сего? Да уже помянися, колко еси зла створилъ». Давыдъ же на Святополка нача изветъ творити, глаголя: «Ци я се створилъ, ци ли у моемъ городе? Язъ и самъ боялъся, аще быша и мене не яли и створили то же. Неволя ми было пристати свету ихъ, ходящу в рукахъ ихъ». И рече Володарь: «Богь свидитель тому, а ныне пусти брата моего, и створю с тобою миръ». И радъ бывъ Давыдъ, посла по Василка, и приведы и уда ̀и Володареви, и створися миръ, и разидостася. И седе Василко в Теребовли, а Давыдъ приде Володимерю. Ставши весне, и прииде Володарь и Василко на Давыда, и приидоста ко Всеволожю, а Давыдъ затворися у Володимере. Онема же ставшима около Всеволожа и взяста копьемъ городъ и зажьгоста огнемь, и выбегоша людье от огня. И повеле Василко вся исещи, и створи Василко мыщенье на людьхъ неповиньныхъ и пролья кровь неповиньну. По семь же приидоста Володимерю, и Давыдъ затворися в городе, си же обьступиста градъ. И посласта к володимерцемь, глаголюща: «Ве не приидохове на городъ вашь, ни на васъ, но на вороги своя — на Туряка и на Лазоря и на Василя, ти бо суть намолвили Давыда, и техъ есть послушалъ Давыдъ и створилъ все зло. Аще хощете за сихъ битися, да се мы готовы, аще ли — то выдайте враги наша». Гражани же, слышавше се, и созваша вече, и рекоша Давыдови людье на вечи: «Выдай мужи сия, мы не бьемъся за сихъ, а за тя можемъ ся бити, а за сихъ не бьемъся. Аще ли — то отворимъ ворота городу, а самъ промышляй о собе». И неволя бысть выдати я. И рече Давыдъ: «Нету ихъ сде», бе бо я послалъ до Лучька. Онемь же пошедшимъ Лучьску, Турягъ бежалъ Кыеву, а Лазорь и Василь воротистася Турийську.[517] И слышаша людье, яко в Турийске суть, и кликоша людье на Давыда, рекуще: «Выдай, кого ти хотять. Аще ли — то предамыся». Давыдъ же, пославъ, приведе Василья и Лазаря и вдасть я. И створися миръ в неделю, и завътра в понеделникъ, по зорямъ, повесиша Лазоря и Василя и растреляша стрелами Василковичи, и идоша от града. Се второе мьщенье створи, егоже бяше не лепо створити, дабы отместникъ Богъ былъ, и възложити было на Бога отмьщенье свое, якоже рече пророкъ: «И въздамъ месть врагомъ и ненавидящимъ мене въздамъ, яко кровъ сыновъ своихъ мьщаеть и мьстить, и вздасть месть врагомъ и ненавидящимъ его въздасть».[518] Симь же от града отшедшимъ, и сею снемьше погребоша.

Святополку же обещавшюся се створити — прогнати Давыда, поиде к Берестью к Ляхомъ. И се слышавъ, Давыдъ иде в Ляхы к Володиславу,[519] ища помощи. Ляхове же обещашася се створити и взяша у него 50 гривен злата, рекуще ему: «Поиди с нами Берестью, яко се вадить ны Святополкъ на снемъ, и ту вмиримъ тя съ Святополкомъ». И, послушавъ ихъ, Давыдъ иде Берестью с Володиславомъ. И ста Святополкъ въ граде, а ляхове на Бузе, и сносися Святополкъ речью с ляхы и дасть имъ великия дары на Давыда. Володиславъ рече: «Не послушаеть мене Святополкъ, да иди опять». И прииде Давыдъ Володимерю, а Святополкъ светъ створи с ляхы и поиде къ Пиньску, посла по вое. И прииде Дорогобужю и дожда ту вой своихъ, поиде на Давыда къ граду. Давыдъ затворися въ граде, чая помочи в ляхох на Святополъка, беша бо рекли ему: «Яко на тя приидуть русьскии князи, то мы ти будемъ помощници». И солгаша, а емлюще злато у Давыда и у Святополка. Святополкъ же оступи городъ, и Давыдъ въ граде. И стоя Святополкъ около города 7 недель, и поча Давыдъ молитися: «Пусти мя из города». Святополкъ же обещася ему, и целоваста хрестъ межи собою, и изиде Давыдъ из города и прииде в Черненъ[520], а Святополкъ вниде в городъ в Великую суботу. Давыдъ же бежа в Ляхы.

Святополкъ же, прогнавъ Давыда, нача думати на Володаря и на Василка, глаголя, яко «Се есть волость отца моего и брата»,[521] и поиде на ня. И се слышавъ, Володаръ и Василко поидоста противу, вземше хрестъ, егоже целовалъ к, нима на сем, яко, «На Давыда пришелъ есмь, а с вама хощю имети миръ и любовь». И преступи Святополкъ, надеяся на множество вой. И съсъступишася на поли на Рожни; исполчившимъся имъ обоимъ, Василькови же узвыси хрестъ, глаголя: «Сего еси целовалъ, се пръвое взялъ еси зракъ <...> очью моею, а се ныне отъяти хощеши душю мою. И межи буди нами хресть сий честный». И поидоша обои противу собе к боеви, и съступишася полци, и мнози человеци благовернии видеша крестъ над Василковыми вои узвышьшиися вельми. Брани же велице бывши и многымъ падающимъ от обою полку, виде Святополкъ, яко люта брань, и побеже, и прибеже к Володимерю. И Володарь же и Василко, победивша, стаста ту, рекуща: «Доволееть нама на межи своей стати», и не идоста никаможе, Святополкъ же прибеже Володимерю, и с нимь сына его два,[522] и Святоша, сынъ Давыдовъ Святъславичь, и прочая дружина.

Святополкъ же посади сына своего Володимери Мьстислава, иже бе от наложнице ему, а Ярослава посла въ Угры, вабя угры на Володаря, а самъ иде Кыеву. Ярославъ, сынъ Святополчь, прииде съ угры, и король Коломанъ[523] и 2 епископа, и сташа около Перемышля по Вягру,[524] а Володарь затворися въ граде. Давыдъ же въ тъ чинъ пришедъ из Ляховъ и посади жену свою у Володаря, а самъ иде в Половце. И усрете ̀и Бонякъ, и воротися Давыдъ, и поидоста на угры. Идущима же има и сташа ночьлегу, и яко бысть полунощи, и въставъ Бонякъ отъеха от рати и поча выти волъчьски, и отвыся ему волкъ, и начаша мнози волци выти. Бонякъ же, приеха, поведа Давыдови, яко «Победа ны есть на угры». И завътра Бонякъ исполчивъ вои свои; Давыдовых 100, а Бонякъ у трех стехъ, и раздели на 3 полкы и поиде к угромъ. И пусти на воропъ Алтунопу въ 50, а Давыда постави подъ стягомъ, а самъ разделися на два полка, по 50 на сторону. Угре же исполчишася на заступы: бе бо угоръ числомъ 100 тысящь.[525] Алтунопа же пригна къ первому заступу и, стриливше, побегну передъ угры, угре же погнаху по нихъ, мьняху Боняка бежаща, а Бонякъ гнаше, сека у плещи. Алтунопа възвратився успять и не допустяху угръ опять, и тако множицею избиваше я. Бонякъ же раздилися на 3 полкы, и сбиша угры в мячь, яко соколъ галице збиваеть. И побегоша угре, и мнози истопоша у Вягру, друзии же в Сану. И бежаще возле Санъ у гору, и спихаху другь друга, и гна по нихъ два дни, секущи я. Ту же убиша епископа их Купана и от боляръ многи, якоже глаголаху, погыбло убьено 40 тысящь.

Ярославъ же беже на Ляхы и прииде Берестью, а Давыдъ заемъ Сутейску и Червенъ, и прииде внезапу и зая володимерце, а Мьстиславъ затворися у граде съ засадою, уже бяше у него берестьяне, и пиняни, вышегородци.[526] И ста Давыдъ, оступивъ городъ, и часто приступаше. Единою подступиша къ граду подъ вежами, онемь же бьющимся съ града и стреляющимъ межи собою, идяху стрелы акы дожчь. Мьстиславу же хотящю стрилити, внезапу вдаренъ бысть подъ пазуху стрелою на заборолехъ[527] скважнею, и сведоша ̀и, и на нощь умре. И таиша его 3 дни, и в четвертый день поведаша и на вечи. И рекоша людье: «Се князь убьенъ, да аще ся вдамы, и Святополкъ погубить ны». И послаша къ Святополку, глаголюще: «Се сынъ твой убьенъ, а мы изнемогаемъ голодомъ. Аще не придеши, хотять ся людье предати, не могуще глада терпети». Святополкъ же посла Путяту, своего воеводу. Путята же пришедъ с вои к Лутцьку къ Святоши, сыну Давыдову, и ту бяху мужи Давыдови у Святоше: заходилъ бо бе Святоша роте къ Давыдови: «Аще поидеть на тя Святополкъ, повемъ ти». И не сътвори сего Святоша, но изоима муже Давыдовы, а сам поиде на Давыда. И прииде Святоша и Путята августа въ 5 день, Давыдови облежащю градъ, в полудне, а Давыдови спящю, и нападоша на не и начаша сещи. И горожане скочишася съ града и почаша сеще вои Давыдовы, и побеже Давыдъ и Мьстиславъ, сыновець его. Святоша и Путята переяста городъ и посадника Святополча Василья посадиста. И прииде Святоша Лучьку, а Путятя Киеву. Давыдъ же побеже в половце, и усрете и <...> Бонякъ и половце. И поиде Давыдъ и Бонякъ на Святошю к Лучьку, и оступиша Святошю у городи и створиша миръ. И изиде Святоша из города и прииде къ отцю своему Чернегову. А Давыдъ прия Луческъ и оттуду прииде к Володимерю; посадникъ же Василь выбеже из города, а Давыдъ перея Володимерь и седе в немь. А на другое лето снемь створиша князи. Святополкъ, Володимеръ, Давыдъ и Олегъ привабиша Давыда Игоревича и не даша ему Володимеря, но даша ему Дорогобужь, у немъже и въмре. А Святополкъ перея Володимерь и посади сына своего Ярослава.

В лето 6606.[528] Прииде Володимеръ, и Давыдъ, и Олегъ на Святополка, и сташа у Городца, и створиша миръ. В се же лето заложи Володимеръ церковь камяну святое Богородице в Переяславли на княже дворе. Того же лета заложи Володимеръ Мономахъ городъ на Въстри.

В лето 6607. Иде Святополкъ на Давыда к Володимерю и прогна Давыда в Ляхы. В се же лето бысть знаменье надъ Володимеремь месяца априля: два круга, а в нею аки солнце, и до шестаго часа, а ночи акы три стези[529] светле оли до зорь. У се же лето побьени угре у Перемышля. В се же лето убьенъ бысть Мьстиславъ, сынъ Святополчь, у Володимери месяца июня 12 день.

Вниде Мьстиславъ от Давыда на море месяца июня въ 10.[530] Того же лета братья створиша миръ межи собою: Святополкъ и Володимеръ, Давыдъ и Олегь въ Уветичихъ месяца августа въ 14 день. Того же месяца въ 30 в томъ же месте братья вся сняшася — Святополкъ, Володимеръ, Давыдъ, Олегъ.[531] Прииде к нимъ Давыдъ Игоревичь и рече имъ: «На что мя есте привабили? Осе есмь. Кому до мене обида?» И отвеща к нему Володимеръ: «Ты еси прислалъ к намъ, река: “Хощю, братье, приити къ вамъ и пожаловати своее обиды”. Да се еси пришелъ и седиши съ своею братьею на единомъ ковре, и чему не жалуеши? До кого ти обида?» И не отвеща ему ничтоже Давыдъ. И сташа уся братья на конихъ, и ста Святополкъ съ своею дружиною, а Давыдъ и Олегъ съ своею дружиною раздно, кроме себе. А Давыдъ Игоревичь седяше опрочь, и не припустяху его к собе и особе думаху о Давыде. И, сдумавше, послаша къ Давыдови мужи свои: Святополкъ Путяту, Володимеръ — Ратибора, Давыдъ и Олегъ — Торчина. Послании же придоша къ Давыдови и рекоша ему: «Се ти молвять братья: “Не хощем ти вдати стола Володимерьскаго, зане увергъ еси ножь в ны, егоже не было в Русьской земли. Но мы тебе не имемъ, ни иного зла створимъ, но се ти даемъ: шедъ, сяди в Божескомъ во острозе. Дубенъ и Черторыескъ[532] — то ти даеть Святополкъ, а се ти даеть Володимеръ 200 гривенъ, Давыдъ и Олегъ — 200 гривенъ”». И тогда послаша послы своя к Володареви и к Василкови: «Поими брата своего Василка к собе, и буди вам Перемышль. Да аче вам любо, да седета, аще ли — да пусти Василка семо, ате и кормимъ зде. А холопы наши и смерды выдайта». И не послуша сего Володарь и Василко. А Давыдъ седяше у Божьскомь, и по семь вда Святополкъ Давыдови Дорогобужь,[533] в немже и вомре, а Володимеръ вдасть сынови своему Ярославу.

В лето 6609. Преставися Всеславъ, полотьскый князь, месяца априля в 14 день, у 9 часъ дне, въ среду. В то же лето затворися[534] Ярославъ Ярополчичь у Берестьи, и изиде на нь Святополкъ, и заступи и́ в городе, и емь, и окова, и приведе и́ до Киева. И молися о немь митрополитъ и игумени, умолиша Святополка и узаводиша ̀и у раку святою Бориса и Глеба, и сняша с него оковы, и пустиша ̀и. В тем же лете съвъкупишася братья — Святополкъ и Володимеръ, Давыдъ, Олегъ, Ярославъ с братьею — на Золотьчи.[535] И прислаша половци послы ото всихъ князь къ всей братьи, глаголюще и просяще мира. И реша имъ князи русьсции: «Аще хощете мира, да совкупимься у Сакова».[536] И послаша половци, и сняшася в Сакове, и створиша миръ с половци, и пояша таль межи собою, месяца семьтября въ 15 день. В се же лето Володимеръ заложи церковь у Смоленьске святое Богородице камяну епискупью.

В лето 6610. Выбеже Ярославъ Ярополчичь ис Кыева месяца октября въ 1 день. Того же месяца на исходе прелсти Ярославъ Святополчичь Ярослава Ярополчича, ятъ ̀и на Нури,[537] и приведе къ отцю Святополку, и оковаша ̀и. Того же лета, месяца октября у 20, приде Мьстиславъ, сынъ Володимерь, с новгородци, бе бо Святополкъ с Володимеромь рядъ имелъ, яко Новугороду быти Святополчю и посадити сынъ свой в Новегороде, а Володимери сына своего посадити Володимеру. И прииде Мьстиславъ Кыеву, и седоша в ыстобце, и рекоша мужи Володимери: «Се присла Володимеръ сына своего, да се седять новгородце, да поемьше сына твоего, идуть Новугороду, а Мьстиславъ да идеть Володимерю». И рекоша новгородци Святополку: «Се мы, княже, прислани к тобе, и рекли намъ тако: не хощемъ Святополка, ни сына его. Аще ли две голове имееть сынъ твой, то посли ̀и. Сего ны далъ Всеволодъ, ускормили есмы собе князя,[538] а ты еси шелъ от насъ». Святополкъ же многу име прю с ними, онемь же не восхотившимъ, поемьше Мьстислава, поидоша Новугороду. В то же лето бысть знаменье на небеси, месяца генваря 29, по 3 дни, аки пожарная зоря от въстока, и уга, и запада и севера, и бысть тако светъ всю нощь, акы от луны полны светящеся. В то же лето бысть знаменье у луне месяца февраля въ 5 день. Того же месяца въ 7 день бысть знаменье въ солнце: огородилося бяше солнце въ 3 дуги, и быша другыя дугы хрепты к собе. И сия видяще знаменья благовернеи человеци съ въздыханьемь моляхуся Богу, съ слезами, дабы Богъ обратилъ знаменья си на добро. Знаменья бо бывають ово же на добро, ово же на зло. Яко и си знаменья быша на добро: на преидущее лето вложи Богъ мысль добру в русьскии князи — умыслиша дерзнути на половце, поити в землю их, еже и бысть, якоже скажемъ въ пришедшее лето. В се же лето преставися Володиславъ, лядьский князь. В се же лето преставися Ярославъ Ярополъчичь месяца августа в 11 день. В се же лето ведена бысть дщи Святополча Сбыслава в Ляхы за Болеслава,[539] месяца ноября въ 16 день. В то же лето родися у Володимера сынъ Андрей.

Источник: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/povest-vremennyh-let/v-leto-6585.htm