Публикация Павла Иванова-Остославского

Е.Н.ЩИРОВСКАЯ

ПРО МАЛЕНЬКУЮ КАТЕНЬКУ

(из воспоминаний бабушки)

Свою бабушку, Екатерину Васильевну Озерову внуки называли стран­ным именем Граменька. Произошло это имя от французского grand-maman - у детей оно сначала звучало просто Тра-ма, а со временем превратилось в ласковое Граменька - милая, добрая, любимая наша Граменька.

Вот она утром одевается в репсовое, когда-то «комильфо», теперь кое-где потертое черное платье с плиссировкой у застежки и на рукавах, с затейли­выми пуговками из сутажа. Аккуратно, тщательно причесывает свои белые, седые волосы, закалывает спереди маленькой гребеночкой, сзади шпильками.

В нелепой, разоренной, выбитой из колеи жизни, среди реквизиций, раз­рухи, гражданской войны она умела не терять достоинства.

Когда мы были маленькие, она часто читала нам вслух. Читала хорошо, но в трогательных местах голос ее начинал дрожать и прерываться, на глазах выступали слезы и она, точно сама себя осуждая, снимала пенсне, качала голо­вой и платком вытирала глаза.

Но лучше всего Граменька рассказывала. У нее был дар рассказчика. Никогда никого в лицах она не изображала, но ее рассказы я до сих пор помню зримо, будто все это видела сама.

Граменька была очень религиозна. Все, что написано в Евангелии было для нее непререкаемой истинно (хотя был б доме и Ренан, которого она иногда читала). Она рассказывала нам о Христе настолько поэтично и взволнованно, что этот рассказ навсегда остался в памяти возвышенным и недоступным для насмешек и острот.

Очень любили мы рассказ о ее далеком детстве. «Расскажи о Маленькой Катеньке» - просили мы и вместе с ней мысленно переносились в далекую Казань середины XIX века, в нехитрые ее радости и забавы.

Все, записанное мною по памяти - очень слабое и бледное отражение некоторых рассказов Граменьки - таких ярких в ее изложении.

В семье Чемесовых (девичья фамилия Екатерины Васильевны) было четверо детей - два мальчика Коля и Володя, сестра Саша и самая младшая Катя. Родилась она в день страшного пожара, который уничто­жил чуть ли не половину Казани. Маменька с детьми, девушки и вообще дворовые, сложив наиболее ценные вещи, выбрались из дома в сад, во флигель, где и родилась маленькая Катя. Пожар не дошел до дома - сад, огромный и густой, остановил пламя. Потом, старшие братья дразнили Катеньку, уверяя, что нашли ее в угольках, потому она смуглая, черно­глазая и заставляли мыть с мылом глаза - отмывать сажу.

Самым близким ей человеком была няня - татарка. Она звала Катю «Душарка», и Катенька няню так называла, поэтому я не знаю ее имени. Была Душарка когда-то замужем, овдовела, был у нее сын Миша хороший сапожник, но пьяница. Жил он где-то в городе, но иногда при­ходил проведать мать и, кстати, попросить у нее денег на выпивку.

Катенька жила в одной комнате с Душаркой. У няни была пыш­ная кровать с периной, большими подушками и красивым покрывалом. Сундук, обклеенный внутри на крышке картинками, вырезанными из оберток от чая - с китайцами, и от мыла - с красавицами. Все картинки были яркие, и Катеньке нравилось, когда Душарка открывала свой сун­дук. Крышка мелодично звенела и пахло в сундуке особенно и хорошо. Душарка перекладывала вещи и это тоже было очень интересно. В от­дельном ящичке были деньги, из которых она давала Мише, а сверху для Катеньки почти всегда лежал пряник.

Старшая сестра Сашенька жила в другой комнате с францужен­кой Мими. Сашенька была совсем внешне не похожа на черненькую, худенькую Катеньку. Она была белокурая с длинной косой, беленькая, румяная и полненькая, очень послушная, добрая - вообще примерная девочка. Она хорошо говорила по-французски, а по-русски с трудом.

Маменька, желая приучить девочек к хозяйству, велела им по очереди заказывать обед и завтрак. Вечером приходил повар, становил­ся в столовой у стены и ждал заказов на завтра. Катенька со смехом вспо­минала, как Сашенька, которой приходилось говорить с поваром по-русски, так заказала завтрак постом - «катофль опши и каки манони» - это значило общий картофель и детям манную кашу. Катя русский язык знала в некотором роде даже слишком, так как братцы научили ее не­которым словечкам, вовсе не употребляющимся в обществе.

Одним из первых воспоминаний Катеньки была смерть папень­ки. Он долго болел, его комната была наверху, на втором этаже и ма­менька была все время с ним. Детей к нему приводили редко. И вот, однажды утром няня одела Катеньку и сказала ей, утирая глаза: «Пойди, Душарка, наверх. Папенька зовет - проститься». Катеньке стало страш­но. Она с няней поднялась по скрипучим ступенькам широкой деревян­ной лестницы. На верхней ступеньке уже стояли мальчики и плачущая Сашенька. Душарка постучала в дверь, и дети вошли. Окна в комнате были полузакрыты тяжелыми занавесками. Папенька лежал на кровати. У него было очень темное, на белых подушках, точно бронзовое лицо, и тем­ные руки лежали поверх одеяла. Маменька часто вытирала ему лоб. Она сказала: «Базиль, вот дети пришли... Подойдите к папеньке». Он пере­крестил каждого, сказал что-то невнятное, Катенька не расслышала - дал поцеловать руку. Сашенька говорила потом, что он сказал - «Не плачьте обо мне. Маменьку берегите...». Потом их вывели из комнаты и через несколько часов папенька скончался.

Екатерина Николаевна осталась одна с четырьмя детьми и рас­строенным состоянием. Несмотря на то, что была еще довольно молода и хороша собой, она совершенно отказалась от выездов, от всяких при­емов. За исключением родных и одного-двух самых близких друзей, ни­кто не бывал в их большом доме.

Дело было перед освобождением крестьян. Екатерина Никола-

евна целиком посвятила себя воспитанию детей и управлению имения­ми. Катенька помнила: однажды, когда они были в Гурьевке, пришлось отдать в солдаты одного молодого мужика. Был набор в армию, и Екате­рина Николаевна получила бумагу с требованием сдать рекрута. Маменька волновалась, советовалась со старостой - кого? Можно было выкупить рекрута, нанять вместо него добровольца из бродяг, но это было доро­го... Катенька помнила, как этот крестьянин приходил просить мамень­ку, падал на колени... - Все же утром его увезли. Это поразило девочку и она всю жизнь рассказывала об этом случае со слезами - хоть и неболь­шая была, но поняла, как ответственно и страшно иметь неограничен­ную власть над человеческой судьбой... У Чемесовых, как у всех порядоч­ных дворян того времени, конечно, отсутствовали всякие жестокие на­казания - порки на конюшне и прочее. Веяния эпохи были глубоко уко­ренены в сознании людей.

Из друзей Василия Чемесова у Екатерины Николаевны бывали только двое - Молоствов Памфамир Таврионович в прошлом блестящий гвардейский офицер, близкий к декабристам, а в годы Катенькиного дет­ства рядовой помещик и чудак, и Юшков, тоже помещик, жуир и воль­нодумец. Он никогда не соблюдал постов и если попадал к Чемесовым в пост, Екатерина Николаевна велела ему подавать отдельно скоромные блюда, а он посмеивался - «Что же это вы мне подаете, как любимому псу в отдельной плошке?».

Мими и Душарка недолюбливали друг друга, ревновали девочек. Сашенька полностью отошла от няни и жила под влиянием Мими, а Катя всей душой была привязана к Душарке, и хотя с годами стала учиться у Мими французскому языку, музыке, вышиванию, но всегда была нянина - простая русская девочка.

Мальчики тоже были разные. Коленька походил на отца, высо­кий смуглый, затевал все шалости. Воленька был моложе - белокурый, розовощекий, как Саша, и полностью под влиянием брата.

У Сашеньки была любимая красавица-кошка. У Коленьки и Воленьки - по собаке. Когда братья ссорились и дрались, от Воленьки доставалось Колиной собаке и наоборот. Начинал всегда Коленька. Иногда же они дружно травили собаками Сашину кошку. Правда, кошка всегда успевала убежать. Катенька присутствовала при этой забаве: Воленька брал на руки кошку, а Николай держал собак. Происходило это в зале - ог­ромном, с окнами в два света, с блестящим паркетным полом и огромны­ми зеркалами. Кошку пускали и науськивали собак - «Ату ее, ату, ату!» Кошка неслась по паркету, собаки, стуча когтями, с лаем и воем за ней. Шум стоял невообразимый. Добежав до двери, кошка шмыгала в нее, а собаки разбежавшись, пролетали, скользя, мимо... Потом, все начина­лось снова, пока не приходила на шум Сашенька, брала на руки свою кошку и со словами maichants garson (скверные мальчики) уносила ее.

Иногда браться спрашивали: «Катенька, хочешь заработать пя­так?» Катенька хотела, так как помнила, что к Душарке придет ее Миша, и деньги ему всегда нужны. Коленька показывал большой медный пятак. Чтобы получить его, Катя должна была, не разгибаясь и не останавлива­ясь, на корточках обежать вдоль стены вокруг всего зала. Это было очень трудно. Братцы стояли посреди зала с кнутиком, подстегивали ее и гро­зили пятак не отдать, если она остановится. Зато потом она, торжест­вуя, несла свой заработок няне, и Душарка, пряча деньги в сундук, хва-

лила ее. «Так, - вспоминала потом, смеясь, Граменька, - я еще в детстве поощряла пьянство».

Но и Миша не был неблагодарным. Однажды зимой, когда он пришел к матери, Душарка таинственно поманила Катеньку - «Посмот­ри, Душарка, что Миша тебе принес!» Миша развернул платок и вынул из него пару туфелек из серовато-серебристого материала, на высоких каблуках, и как раз на Катенькину маленькую ножку. Сколько было ра­дости! Конечно, Катенька надевала эти чудесные туфельки потихоньку, когда никто не видел, так как девочкам не разрешали ходить на каблу­ках. Она любила прохаживаться в них в зале, отражаясь в зеркалах. А как-то, завернувшись в теплый платок, выбежала во двор. Снег так хорошо хрустел под каблучками, из окон дома падали светлые дорожки на снег, луна светила, снежинки блестели и искрились, а каблучки постукивали... Катенька долго наряжалась в эти туфельки, потом выросла из них, сло­мала каблук...

У братьев были собаки, у Сашеньки - кошка, а у Катеньки толь­ко куклы. Одна куколка была в чудесном платьице, с восковой головкой и настоящими волосами. Остальные - самодельные. Кате их шила Душарка, а Саше - Мими и, конечно, Сашины были красивее. Мими с Сашенькой и платьица им шили из красивых лоскутков, и креслица с диванчиками из картона Мими сделала, обшила голубым шелком. Катя играла вместе с Сашей, Саша Катиным куклам шила платьица и панталончики с кру­жевцами, но все же Сашины были лучше.

Как-то маменька заказала Демьяну-столяру сделать барышням кроватки для кукол. Девочки долго ждали. Катенька бегала в мастерскую поторопить столяра, но он все отговаривался, что ему недосуг. Наконец, Демьян принес мебель - ах, какую! Кроватки, столики, стульчики и шкаф­чик, да все резные, лакированные.

Как-то няня позвала Катеньку в кухню - «Поди, Душарка, пос­мотри, что принес чужой мужик!» Катенька побежала и сначала ничего не увидела, кроме самого чужого мужика. Но потом разглядела, что у него в рукаве что-то шевелится. От вытащил оттуда маленькую собачку - темно-коричневую со светлыми желтыми подпалинами над глазами, белой грудкой и такими длинными ушами, что они почти касались сто­ла, на который ее поставили. И глазки смотрели так весело и умно! Ка­тенька помчалась к маменьке, умоляя ее пойти посмотреть на собачку. Маменьке она тоже понравилась, и ее купили для Кати, назвали Маль­чик. Долго он был неразлучным с ней, ее верный маленький друг.

Той же зимой к ним приезжала родственница с прелестной ма­ленькой девочкой Эмочкой. У нее были золотистые кудри, голубые гла­за и нарядное платье. Она понравилась и Сашеньке и Кате, они стали было с ней играть, но Эмочка оказалась очень капризная, даже злая. Она не умела и не хотела ни во что играть, исцарапала лицо восковой Катенькиной кукле, так, что та стала, как побитая оспой. Громко ревела, а по­том стала кусаться, больно укусила и Катеньку, и Сашеньку, и Воленьку и свою няню. А ее мама ударила няню по лицу! Дети были потрясены подобным поведением своих гостей и, когда через несколько дней те уехали, все, даже маменька, были рады.

О том, как у Чемесовых праздновали Рождество или Пасху, Гра­менька как-то мало рассказывала. Шили нарядные платья, ходили в цер­ковь, традиционно разговлялись. К Рождеству привозили из имения мо-

роженых индюков, гусей, кур. До первой звезды в сочельник никто не ел. Пекли пироги. Дворовые приходили поздравить барыню. Особо по­четным людям маменька сама подносила стопку водки и деньги. Другим

-        девочки или мальчики. Кое-кому, например, няне, шелку на платье, платок, шаль или другое.

На Пасху пекли куличи, красили яйца. Душарка постилась. С пятницы она ничего не ела и бывала сердитая эти дни. Детей постом не изнуряли. В Великий пост постились всю первую, четвертую и страстную недели, а в остальные - только по средам и пятницам. Так же и в другие посты - Филипповки, Петровки и Успенский - по средам и пятницам. Говели обыкновенно на Страстной, все было очень тихо.

К заутрене в Светлое Воскресенье ездили в карете в универси­тетскую церковь. Как было чудесно, когда начинался крестный ход - вдруг вспыхивали все свечи, причт выходил из алтаря уже в светлых празднич­ных ризах, все в церкви пели «Христос Воскресе!»

...Когда дети подросли, маменька устроила у себя дома для них танц-класс. Собирались дети с гувернантками и гувернерами. У Коли и Володи гувернер был русский Павел Васильевич - студент, молодой и веселый. Пригласили учителя танцев. Мими играла на рояле, а дети тан­цевали. Потом бывало чаепитие в большой столовой. Танцевали парами

-        девочки с мальчиками и Граменька вспоминала, как она (ей было лет пять) сказала по-французски своему кавалеру во время танца: - «Подо­ждите меня, я сейчас вернусь, только сделаю пи-пи».

В то время девочки носили длинные панталончики с кружевом, так, что их было видно из-под юбочки. Катенька была очень удивлена, когда заметила, что у одной из девочек, которая была у них в гостях, кружевце было просто привязано вокруг ножек.

Веснами до отъезда в имение дети играли в большом саду. Он делился на верхний и нижний. В нижнем был сделан грот со столом и каменными скамьями. Однажды, Катенька со своей собачкой забежала в этот грот и увидела там «черного человека». Испугалась и даже не ра­зобрала - был ли это монах или одетый в черное мужик. Он ей сказал: «Не бойся, я тебя не трону. Лучше принеси мне поесть и никому не го­вори, что меня видела». Катенька побежала домой и все-таки сказала об этой встрече Душарке. Та точно не удивилась, принесла из кухни хлеба и мяса, велела отнести все в грот и молчать. Катенька долго потом думала, что это был разбойник, только удивлялась, что Душарка не испугалась, а послала ему еду...

С наступлением тепла начинали готовиться к поездке в Гурьевку, готовились и собирались долго. Ждали Казанскую. Икона была за городом в монастыре, но к празднику ее с крестным ходом приносили в Казань. После торжественной службы в церкви, можно было просить, чтобы ее привезли на дом. Ждали этого события: в зале накрывали стол белой скатертью, перед образами зажигали лампады, ставили миску с водой, свечи, много цветов. Все - и господа, и дворня - торжественные и нарядные собирались в доме. И вот - везут! Едет карета, запряженная архиерейской четверкой. На козлах монах-кучер, без шапки. В карете - икона в киоте и еще четыре монаха, все в черных рясах, подпоясанные ременными широкими поясами. Они выходят из кареты, выносят тяжелую икону Казанской Божией Матери и несут ее за медные ручки киота.

Маменька и дети идут навстречу. Маменька прикладывается, все

крестятся. Вносят икону в дом, в зал. Ставят на приготовленный стол. Начинается молебен. Монахи хорошо поют. Иеромонах освящает воду. После молебна все подходят, прикладываются в иконе - и дети и дворо­вые, их кропят по головам освященной водой. Потом ходят и кропят по всем комнатам, в кухне, во дворе, в службах, конюшне, сараях. Затем монахи и маменька садятся в столовой за стол. Их угощают постной пищей - красной рыбой, пирогами, солянками, грибами, икрой. Пьют чай. Маменька беседует с монахами на душеспасительные темы ... Нако­нец, икону торжественно уносят и увозят в карете.

«Ну, - говорит маменька, - молебен отслужили, теперь можно и ехать». Начинаются окончательные сборы. На люстры, на мебель надевают белые чехлы. Серебро, хрусталь складывают. Теплую зимнюю одежду проветривают, укладывают в сундуки с нафталином и камфарой. Реша­ют, что брать с собой. Катенька с Мальчиком бегает в сад, прощается до осени с любимыми местами. Ей немного грустно и ехать хочется.

Наконец, уезжает телега с поваром, девушками, самоваром, кастрюлями. С ними идут собаки, лошади. Выезжает бричка с Павлом Васильевичем, Коленькой и Воленькой. Маменька с девочками едут на долгих - то есть на своих лошадях. С вечера готовят карету, укладывают в нее все необходимое. Девочки волнуются, особенно Катенька. Ужина­ют чем Бог послал - ведь повар, лакеи, девушки уже уехали. Пораньше ложатся спать. Катеньке не спится, она долго разговаривает с Душаркой, прощается с ней, вспоминает прежние поездки.

Утром все рано встают. Закладывают карету и вторую бричку для домашней портнихи и других самых близких. Конечно, оказывается, что не все уложили, чуть не забыли шкатулку с деньгами, погребец с продуктами...

Продолжение на следующей странице