Вступление
В 1015 г. умер киевский князь Владимир I Святославич. Киевский великокняжеский стол занял Святополк. По старшинству он имел право претендовать на это, но обстоятельства рождения Святополка и характер отношения к нему Владимира заставляли его опасаться за прочность своего положения. За 35 лет до этих событий, в 980 г., Владимир, убив своего старшего брата Ярополка, княжившего в Киеве, взял себе в жены его беременную жену «грекиню» (гречанку). Таким образом, хотя Святополк родился, когда его мать являлась женой Владимира I, он был сыном не Владимира, а Ярополка. Поэтому-то, как говорит «Сказание о Борисе и Глебе»,– «и не любляаше его» Владимир. Стремясь утвердиться на киевском великокняжеском престоле, Святополк стал уничтожать своих возможных соперников. Были убиты по его приказанию сыновья Владимира Святослав, Борис и Глеб. В борьбу за киевский княжеский стол вступил княживший в Новгороде сын Владимира от Рогнеды Ярослав, прозванный впоследствии Мудрым. В результате упорной и длительной борьбы, продолжавшейся до 1019 г. и окончившейся поражением и гибелью Святополка, Ярослав утвердился на киевском престоле (княжил до 1054 г.). Деятельность Ярослава была направлена на усиление могущества и самостоятельности Руси. Важное государственное и политическое значение в этом процессе приобретало положение русской церкви. Стремясь укрепить независимость русской церкви от Византии, Ярослав добивался канонизации (признания святыми) русских государственных и церковных деятелей. Такими первыми, официально признанными Византией русскими святыми стали погибшие в межкняжеских распрях Борис и Глеб. В честь Бориса и Глеба был установлен церковный праздник (24 июля), причисленный к великим годовым праздникам русской церкви.
Культ Бориса и Глеба имел важное государственно-политическое значение. Поведением Бориса и Глеба, не поднявших руки на старшего брата даже в защиту своей жизни, освящалась идея родового старшинства в системе княжеской иерархии: князья, не нарушившие этой заповеди, стали святыми. Политическая тенденция почитания первых русских святых заключалась в осуждении княжеских распрь, в стремлении укрепить государственное единство Руси на основе строгого соблюдения феодальных взаимоотношений между князьями: все князья – братья, но старшие обязаны защищать младших и покровительствовать им, а младшие беззаветно покоряться старшим.
Государственное, церковное и политическое значение культа Бориса и Глеба способствовало созданию и широкому распространению в древнерусской письменности многочисленных произведений о них. Им посвящена летописная повесть (под 1015 г.) об убийстве Бориса (см. Повесть временных лет), «Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба», написанное неизвестным автором, «Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпцю Бориса и Глеба», автором которого был Нестор, проложные сказания (краткие рассказы в Прологах – особом виде древнерусских литературных сборников), паремийное чтение (текст, включенный в богослужебные книги – Паремийники и Служебные Минеи). Вопрос о взаимоотношении всех этих текстов и их хронологии весьма сложен и до настоящего времени не может считаться разрешенным. По мнению большинства ученых в основе и «Сказания», и «Чтения» лежит летописная повесть (есть, правда, и гипотеза о первичности «Сказания» по отношению к летописной повести). По вопросу о взаимоотношении «Сказания» и «Чтения» в науке существуют две противоположных точки зрения.
С. А. Бугославский на основе текстологического изучения 255 списков всего цикла памятников о Борисе и Глебе пришел к заключению, что «Сказание» возникло в последние годы княжения Ярослава Мудрого (т. е. в середине XI в.). Позже к «Сказанию о Борисе и Глебе» было присоединено «Сказание о чудесах», составлявшееся последовательно тремя авторами на протяжении 1089–1115 гг. Наиболее ранний список «Сказания» (в Успенском сборнике конца XII – нач. XIII вв.) дошел до нас уже в таком виде (т. е. текст «Сказания о Борисе и Глебе», дополненный «Сказанием о чудесах»). На основе «Сказания о Борисе и Глебе», дополненного рассказами о чудесах в редакции второго автора, скорее всего около 1108 г., Нестором было составлено «Чтение». Противоположная точка зрения, обоснованная А. А. Шахматовым, поддержанная и развитая Н. Серебрянским, Д. И. Абрамовичем, Н. Н. Ворониным (мы называем имена тех исследователей, которые специально занимались этой проблемой), сводится к следующему. Сначала, в 80-х гг. XI в., было написано «Чтение» Нестором. На основе Несторового «Чтения» и летописной повести после 1115 г. было создано «Сказание», с самого начала включавшее в свой состав и рассказы о чудесах. Гипотетичность обеих точек зрения требует дальнейшей разработки данного вопроса.
В «Сказании», по сравнению с «Чтением», гораздо драматичнее и динамичнее изображены описываемые события, сильнее показаны эмоциональные переживания героев. Сочетание в «Сказании» патетичности с лиричностью, риторичности с лаконизмом, близким к летописному стилю повествования, делают этот памятник самого раннего периода древнерусской литературы одним из наиболее ярких произведений Древней Руси. У древнерусских читателей «Сказание» пользовалось значительно большей популярностью, чем «Чтение»: списков первого произведения гораздо больше, чем второго.
Образ Бориса и Глеба, как святых-воинов, покровителей и защитников Русской земли и русских князей, неоднократно использовался в древнерусской литературе, особенно в произведениях, посвященных воинским темам. В течение нескольких веков древнерусские писатели обращались к литературным памятникам о Борисе и Глебе, преимущественно к «Сказанию», заимствуя из этих источников сюжетные ситуации, поэтические формулы, отдельные обороты и целые отрывки текста. Столь же популярны Борис и Глеб, как святые князья-воины, были и в древнерусском изобразительном искусстве.
Летописная повесть о Борисе и Глебе неоднократно издавалась в составе «Повести временных лет». Научное издание текстов «Сказания», «Чтения» и других памятников этого цикла см.: «Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им». Подготовил к печати Д. И. Абрамович. Пг., 1916; Бугославский С. П. Украіно-руськи пам᾽ятки XI–XVIII вв. про князив Бориса и Гліба. У Киïві, 1928.
Мы публикуем текст «Сказания о Борисе и Глебе» по списку Успенского сборника (по изд.: Успенский сборник XII–XIII вв. Издание подготовили О. А. Князевская, В. Г. Демьянов, М. В. Ляпон. М., 1971), но в том составе, который, по гипотезе С. А. Бугославского, это произведение имело в своем первоначальном виде, т. е. без «Сказания о чудесах», но сохраняя приложенную после похвалы Борису и Глебу, перед «Сказанием о чудесах», статью «О Борисе, как бе възъръм». Исправления ошибок и восполнение пропусков делаются по спискам «Сказания», входящим в редакцию Успенского сборника (по изд. Бугославского).
Съказание и страсть и похвала святюю мученику Бориса и Глеба
Господи, благослови, отьче!
«Род правыих благословиться, – рече пророк, – и семя их в благословлении будеть».1
Сице убо бысть малъмь преже сих. Сущю самодрьжьцю вьсей Русьскей земли Володимиру, сыну Святославлю,2 вънуку же Игореву, иже и святыимь крьщениемь вьсю просвети сию землю Русьску. Прочая же его добродетели инде съкажем, ныне же несть время. А о сих по ряду сице есть: сь убо Володимир имеяше сынов 12 не от единоя жены, н от расн матер их. В них же бяше старей Вышеслав, а по немь Изяслав, 3 – Святопълк, иже и убийство се зълое изъобрет. Сего мати преже бе чьрницею, гръкыни сущи, и поял ̀ю бе Яропълк,3 брат Володимирь, и ростриг ̀ю красоты деля лица ея. И зача от нея сего Святоплъка оканьнааго, Володимир же поганъй еще, убив Яропълка и поят жену его непраздьну сущю. От нея же родися сий оканьный Святопълк, и бысть от дъвою отьцю и брату сущю. Темьже и не любляаше его Володимир, акы не от себе ему сущю. А от Рогнеди4 4 сыны имеяше: Изяслава, и Мьстислава, и Ярослава, и Всеволода, а от иноя Святослава и Мьстислава, а от българыне Бориса и Глеба. И посажа вся по роснам землям в княжении, иже инъде съкажем, сих же съповемы убо, о нихъже и повесть си есть.
Посади убо сего оканьнааго Святопълка в княжении Пиньске, а Ярослава – Новегороде, а Бориса – Ростове, а Глеба – Муроме. Н се остаану много глаголати, да не многописании в забыть вълезем, н о немьже начах, си съкажем убо сице. Многом же уже дьньм минувъшем, и яко съконьчашася дьние Володимиру, уже минувъшем летом 28 по святемь крьщении, въпаде в недугь крепък. В то же время бяше пришел Борис изд-Ростова, печенегом же о онуду пакы идущем ратию на Русь, в велице печали бяаше Володимир, зане не можааше изити противу им, и много печаляашеся. И призъвав Бориса, емуже бе имя наречено в святемь крьщении Роман,5 блаженааго и скоропослушьливааго, предав вое мъногы в руце его, посъла и́ противу безбожьным печенегом. Он же с радостию въстав иде рек: «Се готов есмь пред очима твоима сътворити, елико велить воля сьрдьца твоего». О таковыих бо рече Притъчьник:6 «Сын бых отьцю послушьлив и любиим пред лицьмь матере своея».
Ошедъшю же ему и не обретъшю супостат своих, възвративъшюся въспять ему. И се приде вестьник к нему, поведая ему отьчю съмрьть, како преставися отьць его Василий, в се бо имя бяше наречен в святемь крьщении, и како Святопълк потаи сьмьрть отьца своего, и ночь проимав помост на Берестовемь и в ковър обьртевъше, съвесивъше ужи на землю, везъше на саньх,7поставиша и́ в цьркви святыя Богородица. И яко услыша святый Борис, начат телъмь утьрпывати и лице его вьсе сльз испълнися, и сльзами разливаяся и не могый глаголати. В сьрдьци си начат сицевая вещати: «Увы мне, свете очию моею, сияние и заре лица моего, бъздро уности моее, наказание недоразумения моего! Увы мне, отьче и господине мой! К кому прибегну, к кому възьрю? Къде ли насыщюся таковааго благааго учения и казания разума твоего? Увы мне, увы мне! Како зайде свете мой, не сущу ми ту! Да бых поне сам чьстьное твое тело своима рукама съпрятял и гробу предал. Н то ни понесох красоты мужьства тела твоего, ни съподоблен бых целовати добролепьных твоих седин. Н, о блажениче, помяни мя в покои твоемь! Сьрдьце ми горить, душа ми съмысл съмущаеть и не вемь к кому обратитися и к кому сию горькую печаль простерети? К брату ли, егоже бых имел в отьца место? Н т, мьню, о суетии мирьскыих поучаеться и о биении моемьпомышляеть. Да аще кръвь мою пролееть и на убийство мое потъщиться, мученик буду Господу моему. Аз бо не противлюся, зане пишеться: «Господь гърдыим противиться, съмереным же даеть благодать».8 Апостол же: «Иже рече – “Бога люблю”, а брата своего ненавидить – лъжь есть».9 И пакы: «Боязни в любъви несть, съвьршеная любы вън измещеть страх».10 Темьже что реку или чьто сътворю? Се да иду к брату моему и реку: «Ты ми буди отьць – ты ми брат и стареи. Чьто ми велиши, господи мой?»
И си на уме си помышляя, идяаше к брату своему и глаголааше в сьрдьци своем: «То поне узьрю ли си лице братьца моего мьньшааго Глеба, яко же Иосиф Вениямина?»11 И та вься полагая в сьрдьци си: «Воля твоя да будеть, Господи мой». Помышляше же в уме своемь: «Аще поиду в дом отьца своего, то языци мнози превратять сьрдьце мое, яко прогнати брата моего, якоже и отьць мой преже святаго крещения, славы ради и княжения мира сего, и иже все мимоходить и хуже паучины. То камо имам приити по ошьствии моемь отсюду? Как ли убо обрящюся тъгда? Кый ли ми будеть ответ? Къде ли съкрыю мъножьство греха моего? Чьто бо приобретоша преже братия отьца моего или отьць мой? Къде бо их жития и слава мира сего, и багряница12 и брячины, сребро и золото, вина и медове, брашьна чьстьная, и быстрии кони, и домове красьнии и велиции, и имения многа, и дани, и чьсти бещисльны, и гърдения, яже о болярех своих? Уже все се им, акы не было николиже: вся с нимь ищезоша, и несть помощи ни от когоже сих – ни от имения, ни от множьства раб, ни от славы мира сего. Темь и Соломон, все прошьд, вься видев, вся сътяжав и съвъкупив, рече расмотрив вьсе: “Суета и суетие, суетию буди”,13 тъкмо помощь от добр дел, и от правоверия, и от нелицемерьныя любъве».
Идый же путьмь, помышляаше о красоте и о доброте телесе своего, и сльзами разливаашеся вьсь. И хотя удрьжатися и не можааше. И вси зьряще его тако, плакаашеся о доброродьнемь теле и чьстьнемь разуме въздраста его. И къжьдо в души своей стонааше горестию сьрдьчьною, и вси съмущаахуся о печали.
Къто бо не въсплачеться съмрьти тое пагубьное, приводя пред очи сьрдьца своего?
Образ бо бяаше унылъй его, възор и скрушение сьрдьца его святаго, так бо бе блаженый т правьдив и щедр, тих, крътък, съмерен, всех милуя и вься набъдя.
Помышлять же в сьрдьци своемь богоблаженый Борис и глаголааше: «Веде, – брата моего зълуради чловеци понудяти ̀и на убийство мое, и погубить мя. Да аще пролееть кръвь мою, то мученик буду Господу моему, а дух мой прииметь Владыка». Таче, забыв скърбь съмьртьную, тешааше сьрдьце свое о словеси Божии, «Иже погубити душю свою мене ради и моих словес, обрящети ̀ю в животе вечьнемь съхранить ̀ю».14 И поиде радъстьнъмь сьрдьцьмь, «не презьри мене, – рекыи, – Господи премилостиве, уповающааго на тя, н спаси душю мою».
Святопълк же, седя Кыеве по отьци, призвав кыяны, многы дары им дав, отпусти. Посла же к Борису, глаголя: «Брате, хочю с тобою любъвь имети и к отьню ти придамь». Льстьно, а не истину глаголя. Пришед Вышегороду15 ночь, отай призъва Путьшю и вышегородьскые муже и рече им: «Поведите ми по истине, приязньство имеете ли к мне?» Путьша рече: «Вьси мы можем главы своя положити за тя».
Видев же диявол и искони ненавидяй добра человека, яко вьсю надежю свою на Господа положил есть святый Борис, начат подвижьнеи бываати, и обрет, якоже преже Каина16 на братоубийство горяща, тако же и Святопълка. По истине въторааго Каина улови мысль его, яко да избиеть вся наследьникы отьца своего, а сам приимьть един въсю власть.
Тъгда призъва к себе оканьный трьклятый Святопълк съветьникы всему злу и началникы всей неправьде, и отъвьрз пресквьрньная уста рече, испусти зълый глас Путьшине чади: «Аще убо главы своя обещастеся положити за мя, шедъше убо, братия моя, отай, къде обрящете брата моего Бориса, съмотрьше время убиите и́». И обещашася ему тако створити.
О таковыих бо рече пророк: «Скори суть кръвь пролияти бес правьды. Си бо обещаваються кръви и събирають себе злая. Сих путье суть събирающеи безаконие, нечистиемь свою душю обиемлють».17
Блаженый же Борис якоже ся бе воротил и стал бе на Льте шатьры.18 И реша к нему дружина: «Поиди, сяди Кыеве на столе отьни, се бо вси вои в руку твоею суть». Он же им отъвещааваше: «Не буди ми възяти рукы на брата своего и еще же и на старейша мене, егоже бых имел, акы отьца». Си слышавъше вои разидошася от него, а сам оста тъкъмо с отрокы своими. И бяаше в дьнь суботьный. В тузе и печали, удручьнъмь сьрдьцьмь и вълез в шатьр свой, плакашеся съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною, жалостьно глас испущааше: «Сльз моих не презьри, Владыко, да яко же уповаю на тя, тако да с твоими рабы прииму часть и жребий с вьсеми святыими твоими, яко ты еси Бог милостив, и тебе славу въсылаем в векы. Аминь».
Помышляшеть же мучение и страсть святаго мученика Никиты и святаго Вячеслава, подобно же сему бывъшю убиению, и како святей Варваре отьць свой убойца бысть.19 И помышляаше слово премудрааго Соломона: «Правьдьници в векы живуть и от Господа мьзда им и строение им от Вышьняаго». И о семь словеси тъчию утешаашеся и радоваашеся.
Таче бысть вечер и повеле пети вечерънюю, а сам вълез в шатьр свой начат молитву творити вечернюю с сльзами горькыми и частыимь въздыханиемь, и стонаниемь многымь. По сих леже съпати, и бяше сън его в мънозе мысли и в печали крепъце и тяжьце и страшьне: како предатися на страсть, како пострадати и течение съконьчати и веру съблюсти, яко да и щадимый веньць прииметь от рукы Вьседьржителевы. И видев, възбьнув рано, яко год есть утрьний. Бе же в святую неделю. Рече к прозвутеру своему: «Въстав, начьни заутрьнюю». Сам же, обув нозе свои и умыв лице свое, начат молитися к Господу Богу.
|
