Князь же великий нача думати з братом своим и с новонареченною братиею, с литовьскыми князи: «Зде ли пакы пребудемъ или Донъ перевеземся?» Рекоша же ему Олгордовичи: «Аще хощеши крепкаго въйска, то повели за Донъ возитися, да не будеть ни единому же помышлениа въспять; а о велицей силе не помышляй, яко не в силе Богъ, нъ в правде: [77] Ярославъ, перевезеся реку, Святоплъка победи,[78] прадед твой князь великий Александръ, Неву-реку перешед,[79] короля победи, а тебе, нарекши Бога, подобаеть то же творити. И аще побиемъ, тъ вси спасемся, аще ли умрем, тъ вси общую смерть приимемъ от князей и до простых людей. Тебе же ныне, государю великому князю, оставити смерътнаа, буйными глаголы глаголати и теми словесы крепится въйско твое: мы убо видим, яко много множество избранных витязей в въйску твоем».

Князь же великий повеле въиньству всему Донъ возитися.

А в то время вестници ускоряють, яко погании приближаются татарове. Мнози же сынове русскые възрадовашяся радостию великою, зряще своего желаемаго подвига, егоже еще на Руси въжделеша.

За многы же дни мнози влъци притекоша на место то, выюще грозно, непрестанно по вся нощи, слышати гроза велика. Храбрым людем в плъкех сердце укрепляется, а иныя же людие в плъкох, ту слышавъ грозу, паче укротеша: зане же мнози рати необычно събрашася, не умлъкающи глаголють, галици же своею речию говорять, орли же мнози от усть Дону слетошася, по аеру летаючи клекчють, и мнози зверие грозно выють, ждуще того дни грознаго, Богом изволенаго, въ нь же имать пасти трупа человечя, таково кровопролитие, акы вода морскаа. От таковаго бо страха и грозы великыа древа прекланяются и трава посьстилается.

Мнози людие от обоих унывають, видяще убо пред очима смерть.

Начаша же погании половци съ многым студом омрачатися о погибели жывота своего, понеже убо умре нечестивый, и погыбе память их с шумом. А правовернии же человеци паче процьветоша радующеся, чающе съвръшенаго оного обетованиа, прекрасных венцовъ, о нихъ же поведа великому князю преподобный игуменъ Сергий.

Вестници же ускоряють, яко уже близъко погании приближаются. Въ шестый же час дни[80] прибеже Семенъ Меликъ з дружыною своею, а по них гонишяся мнози от татаръ. Толико безстудно гнашася нълни и плъкы русскыа узреша и въвратишяся скоро къ царю и поведаша ему, яко князи русскые оплъчишася при Дону. Божиимъ бо промыслом узреша множество велико людей уряжено, и поведаша царю, яко «князей русскых въинство четверицею болши нашего събраниа». Онъ же нечестивый царь, разженъ диаволом на свою пагубу, крикнувъ напрасно, испусти гласѵ. «Тако силы моа, аще не одолею русскых князей, тъ како имамъ възвратитися въсвоаси? Сраму своего не могу тръпети». И повеле поганым своимъ половцем въоружатися.

Семенъ же Меликъ поведаа великому князю, яко: «Уже Мамай царь на Гусинъ брод прииде, и едину нощъ имеем межу собою, на утрие бо имать прийти на Непрядву. Тебе же, государю великому князю, подобает днесь исплъчитися, да не предварять погании».

Начать князь великий Дмитрей Ивановичь з братом своим князем Владимером Андреевичем и с литовъскыми князи Андреем и Дмитреем Олгордовичи до шестаго чяса плъци учрежати. Некто въевода прииде с литовьскыми князи, имянем Дмитрей Боброковъ,[81] родом Волынскые земли, иже нарочитый бысть плъководецъ, велми уставиша плъци по достоанию, елико где кому подобаеть стояти.

Князь же великий, поим с собою брата своего князя Владимера и литовьские князи и вси князи русскые и воеводы и взьехавъ на высоко место и увидевъ образы святых, иже сутъ въображени въ христианьскых знамениих, акы некии светилници солнечнии светящеся въ время ведра; и стязи ихъ золоченыа ревуть, просьтирающеся, аки облаци, тихо трепещущи, хотять промолвити; богатыри же русскые и их хоругови, аки жыви пашутся, доспехы же русскых сыновъ, аки вода въ вся ветры колыбашеся, шоломы злаченыя на главах ихъ, аки заря устраняа въ время ведра светящися, яловци[82] же шоломовъ ихъ, аки пламя огненое, пашется.

Умилено бо видети и жалостно зрети таковых русскых събраниа и учрежениа ихъ, вси бо равнодушьни, единъ за единого, другъ за друга хощеть умрети, и вси единогласно глаголюще: «Боже, с высоты призри на ны и даруй православному князю нашему, яко Констяньтину победу,[83] покори под нозе его врагы Амалика,[84] якоже иногда кроткому Давиду».[85] Сему же удивишася литовьскии князи, рекуще в себе: «Несть было преже нас, ни при насъ, ни по насъ будеть таково въинство уряжено. Подобно есть Александра царя макидоньскаго въиньству, мужеством бысть Гедеоновы снузници,[86] Господь бо своею силою въоружилъ их!»

Князь же великий, видевъ плъци свои достойно уряжены, и сшед с коня своего и паде на колени свои прямо великому плъку чернаго знамениа, на немъ же въображенъ образ Владыкы Господа нашего Исуса Христа, из глубины душа нача звати велегласно: «О Владыко Вседръжителю! Виждь смотреливым оком на люди сия, иже твоею десницею сътворени суть и твоею кровию искуплени работы вражиа. Внуши, Господи, гласъ молитвъ нашихъ, обрати лице свое на нечестивых, иже творять злаа рабом твоим. И ныне, Господи Исусе Христе, молю и покланяюся образу твоему святому и пречистей твоей Матери и всем святым, угодившим тебе, и твръдому и необоримому заступьнику нашему и молебнику иже о насъ, к тебе, русскому святителю, новому чюдотворцу Петру, на его же милость надеемся, дръзаем призывати и славити святое и великолепое имя твое, Отца и Сына и святого Духа, ныне и присно и въ векы векомъ! Аминь».

Скончавъ молитву и всед на конь свой и нача по плъком ездити съ князи и въеводами. Коемуждо полку рече: «Братиа моа милаа, сынове русскыа, от мала и до велика! Уже, братие, нощь приспе, и день грозный приближися — в сию нощь бдите и молитеся, мужайтеся и крепитеся, Господь с нами, силенъ въ бранех. Зде пребудите, братие, на местех своих, немятущеся. Койждо вас ныне учредитеся, утре бо неудобь мощно тако учредитися: уже бо гости наши приближаются, стоять на реце Непрядве, у поля Куликова оплъчишася, утре бо нам с ними пити общую чашу, межу събою поведеную, еяже, друзи мои, еще на Руси въжделеша. Ныне, братьа, уповайте на Бога жыва, миръ вам буди о Христе. Аще утре ускорять на нас приити погании сыроядьци».

Уже бо нощь приспе светоноснаго праздника Рождества святыа Богородица. Осени же тогда удолжившися и деньми светлыми еще сиающи, бысть же въ ту нощъ теплота велика и тихо велми, и мраци роснии явишася. Поистине бо рече пророкъ: «Нощь не светла неверным, а верным просвещена».[87]

Рече же Дмитьрей Волынецъ великому князю: «Хощу, государь, в нощь сию примету свою испытати». И уже заря померкла, нощи глубоце сущи, Дмитрей же Вольшецъ, поимъ с собою великого князя единаго, и выехавъ на поле Куликово и, ставъ посреди обоих плъковъ и обратився на плъкъ татарскый, слышить стукъ великъ и кличь, и вопль, аки тръги снимаются, аки град зиждуще, и аки гром великий гремить; съзади же плъку татарьскаго волъци выють грозно велми, по десной же стране плъку татарского ворони кличуще и бысть трепеть птичей, великъ велми, а по левой же стране, аки горам играющимъ — гроза велика зело; по реце же Непрядве гуси и лебеди крылми плещуще, необычную грозу подающе. Рече же князь великий Дмитрею Волынцу: «Слышим, брате, гроза велика есть велми». И рече Волынець: «Призывай, княже, Бога на помощь!»

И обратився на плъкъ русскый — и бысть тихость велика. Рече же Волынецъ: «Видиши ли что, княже?» — Онъ же рече: «Вижу: многы огнены зари снимахуся...» И рече Волынецъ: «Радуйся, государь, добри суть знамениа, токмо Бога призывай и не оскудей верою!»

И пакы рече: «И еще ми есть примета искусити». И сниде с коня и приниче к земли десным ухом на долгъ час. Въставъ, и пониче и въздохну от сердца. И рече князь великий: «Что есть, брате Дмитрей?» Онъ же млъчаше и не хотя сказати ему, князь же великий много нуди его. Онъ же рече: «Едина бо ти на плъзу, а другая же — скръбна. Слышах землю плачущуся надвое: едина бо сь страна, аки некаа жена, напрасно плачущися о чадех своихь еллиньскым гласом, другаа же страна, аки некаа девица, единою възопи велми плачевным гласом, аки в свирель некую, жалостно слышати велми. Азъ же преже сего множество теми приметами боевъ искусих, сего ради ныне надеюся милости Божиа — молитвою святых страстотръпецъ Бориса и Глеба, сродниковъ наших, и прочих чюдотворцовъ, русскых поборниковъ, азъ чаю победы поганых татаръ. А твоего христолюбиваго въиньства много падеть, нъ обаче твой връхъ, твоа слава будеть».

Слышавъ же то, князь великий прослезися и рече: «Господу Богу вся възможна: всех нас дыхание в руце его!»[88] И рече Волынецъ: «Не подобаеть тебе, государю, того в плъцех поведати, токъмо коемуждо въину повели Богу молитися и святых его угодьниковъ призывати на помощь. И рано утре вели имъ подвизатися на коня своа, всякому въину, и въружатися крепко и крестомъ огражатися: тъй бо есть оружие на противныа, утре бо хощуть с нами видетися».

В ту же нощь некто муж, имянем Фома Кацибей, разбойникъ, поставленъ бысть стражем от великого князя на реце на Чурове, мужества его ради на крепце стороже от поганых. Сего уверяа, Богъ откры ему в нощь ту видети видение велико. На высоце месте стоя, видети облакъ от въстока великъ зело изрядно приа, аки некакиа плъки, к западу идущь. От полуденныя же страны приидоша два уноши, имуща на себе светлыи багряница, лица их сиающа, аки солнце, въ обоихъ руках у них острые мечи, и рекуще плъковником: «Кто вы повеле требити отечесътво наше, егоже намъ Господь дарова?» И начаша их сещи и всех изсекоша, ни единъ от них не избысть. Той же Фома целомудръ и разуменъ оттоле уверенъ бысть, и то видение поведа на утрие великому князю единому. Князь же великий рече ему: «Не глаголи того, друже, никому же», и, въздев руце на небо, нача плакатися, глаголя: «Владыко Господи человеколюбче! Молитвъ ради святых мученикъ Бориса и Глеба помози ми, якоже Моисию на Амалика и пръвому Ярославу на Святоплъка,[89] и прадеду моему великому князю Александру на хвалящегося короля римъскаго,[90] хотящаго разорити отечьство его. Не по грехом моим воздай же ми, нъ излий на ны милость свою, простри на нас благоутробие свое, не дай же нас въ смех врагом нашим, да не порадуются о нас врази наши, и рекуть страны неверных: “Где есть Богъ их, на нь же уповаша?”[91] Нъ помози, Господи, христианом, ими же величается имя твое святое!»

И отпусти князь великий брата своего, князя Владимера Андреевичя, въверхъ по Дону в дуброву, яко да тамо утаится плъкъ его, давъ ему достойных ведомцовъ своего двора, удалыхъ витязей, крепкых въиновъ. И еще с нимъ отпусти известнаго своего въеводу Дмитреа Волынскаго и иных многыхъ.

Приспевшу же, месяца септевриа въ 8 день, великому празднику Рождеству святыа Богородица, свитающу пятку, въсходящу солнцу, мгляну утру сущу, начаша христианьскые стязи простиратися и трубы ратные многы гласити. Уже бо русскые кони окрепишася от гласа трубънаго, и койждо въинъ идеть под своим знаменем. И видети добре урядно плъкы уставлены поучениемъ крепкаго въеводы Дмитреа Боброкова Волынца.

Наставшу же второму чясу дни,[92] и начаша гласи трубнии обоих плъковъ сниматися, татарьскыя же трубы яко онемеша, а русския трубы паче утвръдишася. Плъкы же еще не видятся, занеже утро мгляно. И в то время, братье, земля стонеть велми, грозу велику подавающи на встокъ нолны до моря, а на запад до Дунаа, великое же то поле Куликово прегибающеся, рекы же выступаху из местъ своихъ, яко николиже быти толиким людем на месте томъ.

Великому же князю преседающу на избранный конь, ездя по плъком и глаголаше от великыа горести сердца своего, слезы аки река течаше от очию его: «Отци и братиа моа, Господа ради подвизайтеся и святых ради церквей и веры ради христианскыа, сиа бо смерть нам ныне несть смерть, нъ жывотъ вечный; и ничтоже, братие, земнаго помышляйте, не уклонимся убо, да венци победными увяземся от Христа Бога и спаса душамъ нашим».

Утвръдивъ же плъкы, и пакы прииде под свое знамя черное и сседе с коня и на инъ конь всяде и съвлече с себя приволоку царьскую и въ ину облечеся. Тъй конь свой дасть под Михаила Андреевича под Бреника и ту приволоку на него положилъ, иже бе ему любимъ паче меры, и тъ знамя черное повеле рыделю своему над нимъ возити. Под тем знамянем и убиенъ бысть за великого князя.

Князь же великий ста на месте своемъ и, вынявъ из надръ своих жывоносный крестъ, на немъ же бе въображены страсти Христовы,[93] в немъ же бе жывоносное древо, и въсплакася горко и рече: «На тебе убо надеемъся, жывоносный Господень кресте, иже симъ образом явивыйся греческому царю Констянтину,[94] егда ему на брани сущу с нечестивыми и чюдным твоим образомъ победи их. Не могуть бо погании нечестивии половци противу твоему образу стати, тако, Господи, удиви милость свою на рабе твоемъ!»

В то же время прииде к нему посолъ с книгами от преподобнаго старца игумена Сергиа, въ книгах писано: «Великому князю и всем русскым князем, и всему православному въйску миръ и благословение!» Князь же великий, слышавъ писание преподобнаго старца и целовавъ посольника любезно, темъ писаниемъ утвръдися, акы некыми крепкыми бранями. Еще же дасть посланный старецъ от игумена Сергиа хлебецъ пречистыа Богородица, князь же великий снеде хлебець святый и простеръ руце свои, възопи велегласно: «О велико имя всесвятыа Троиця, о пресвятая Госпоже Богородице, помогай нам тоя молитвами и преподобнаго игумена Сергиа, Христе Боже, помилуй и спаси душа наша!»

И вседе на избранный свой конь и, вземъ копие свое и палицу железную, и подвижеся ис полку, и въсхоте преже всех самъ битися с погаными от великиа горести душа своеа, за свою великую обиду и за святыа церкви и веру христианьскую. Мнози же русские богатыри, удръжавше его, възбраниша ему, глаголюще: «Не подобаеть тебе, великому князю, наперед самому в плъку битися, тебе подобаеть особь стояти и нас смотрити, а нам подобаеть битися и мужество свое и храбрость пред тобою явити: егда тя Господь упасеть милостию своею, и ты разумеешь, кого чим даровати. Мы же готови есмя в сий день главы своя положыти за тебе, государя, и за святыа церкви и за православъное христианство. Тебе же подобает, великому князю, рабом своим, елико кто заслужить своею главою, память сътворити, якоже Леонтий царь Феодору Тирону,[95] въ книгы съборныа написати нас, памяти ради русскым сыном, иже по нас будуть. Аще тебе единаго изгубим, тъ от кого имамы чаяти, кто по нас память сътворить? Аще вси спасемъся, а тебе единого останем, тъ кий намъ успех? И будем аки стадо овчее, не имуще пастыря, влачими по пустыни, и пришедше дивии влъци распудять и́, и разбежатся овци кои куды. Тебе, государю, подобаеть себе спасти да и нас».

Князь же великий прослезися и рече: «Братия моа милаа, русскые сынове, доброй вашей речи азъ не могу отвещати, нъ токмо похваляю васъ, вы бо есте въистинну блазии раби Божии. Паче же весте мучение Христова страстотръпца Арефы. Внегда мученъ бысть, и повеле царь вести и́ на позорище и мечемъ иссещи, а доблии же его друзи, единъ пред единымъ скорить, койждо ихъ свою главу усекателю под мечь клонять за Арефу, въеводу своего, ведяще убо почесть победы своеа. Арефа же въевода рече въином своимъ: “Весте убо, братиа моя, у земнаго царя не азъ ли преже васъ почтенъ бых, земныа чьсти и дары взимах? И ныне же преди ити подобаеть ми и къ небесному Царю, и главе моей преже усечене быти, паче же веньчане”. И приступль мечникъ и усекну главу его, послежде и въином его усекну главы. Такоже и азъ, братие. Кто болши мене в русскых сыновех почтенъ бе и благаа беспрестани приимах от Господа? А ныне злаа приидоша на мя, ужели не могу тръпети: мене бо ради единаго сиа вся въздвигошася. Не могу видети вас, побежаемых, и прочее к тому не могу тръпети, и хощу с вами ту же общую чашу испити и тою же смертию умрети за святую веру христианскую! Аще ли умру — с вами, аще ли спасуся — с вами!»

Уже бо, братие, в то время плъкы ведуть: передовой плъкъ ведеть князь Дмитрей Всеволодичь, да братъ его — князь Владимеръ Всеволодичь, а с правую руку плъкъ ведеть Микула Васильевичь с коломничи, а левую же руку плъкъ ведеть Тимофей Волуевичь с костромичи. Мнози же плъкы поганых бредуть оба пол: от великиа силы несть бо имъ места, где разступитися. Безбожный же царь Мамай, выехав на высоко место с трема князи, зряй человечьскаго кровопролитиа.

Уже бо близ себе сходящеся силныа плъкы, выеде злый печенегь из великого плъку татарьскаго, пред всеми мужеством являася, подобенъ бо бысть древнему Голиаду: пяти саженъ высота его, а трех саженъ ширина его. Видевъ же его Александръ Пересветъ, старецъ, иже бе в плъку Владимера Всеволодовича и, двигънувся ис плъку, и рече: «Сей человекъ ищеть подобна себе, азъ хощу с нимъ видетися!» Бе же на главе его шелом архангельскаго образа,[96] въоруженъ скимою повелением игумена Сергиа. И рече: «Отци и братиа, простите мя грешнаго! Брате Андрей Ослебя, моли Бога за мя. Чаду моему Иакову — миръ и благословение». Напусти на печенега и рече: «Игуменъ Сергий, помогай ми молитвою!» Печенегъ же устремися противу ему, христиане же вси въскликнуша: «Боже, помози рабу своему!» И ударишася крепко копии, едва место не проломися под ними, и спадше оба с коней на землю и скончашеся.

Наставшу же третьему часу дни, видевъ же то, князь великий и рече: «Се уже гости наши приближилися и ведуть промеж собою поведеную, преднии уже испиша и весели быша и уснуша, уже бо время подобно, и час прииде храбрость свою комуждо показати». И удари всякъ въинъ по своему коню и кликнуша единогласно: «С нами Богъ!» — и пакы: «Боже христианскый, помози нам!», погании же половци свои богы начаша призывати.

И съступишася грозно обе силы великиа, крепко бьющеся, напрасно сами себе стираху, не токъмо оружиемъ, нъ и от великиа тесноты под коньскыми ногами издыхаху, яко немощно бе вместитися на том поле Куликове: бе место то тесно межу Доном и Мечею. На том бо поле силнии плъци съступишася, из нихъ же выступали кровавыа зари, а в них трепеталися силнии млъниа от облистаниа мечнаго. И бысть трускъ и звукъ великъ от копейнаго ломления и от мечнаго сечения, яко не мощно бе сего гръкого часа зрети никако же и сего грознаго побоища. Въ единъ бо час, въ мегновении ока, о колико тысущь погыбе душь человечьскых, създания Божиа! Воля Господня съвръшается: часъ же третий, и четвертый, и пятый, и шестый крепко бьющеся неослабно христиане с погаными половци.

Наставшу же седмому часу дни, Божиимъ попущениемъ наших ради греховъ начаша погании одолевати. Уже бо от сановитых мужей мнози побиени суть, богатыри же русскыа и воеводы, и удалыа люди, аки древа дубравнаа, клонятся на землю под коньскыа копыта: мнози же сынове русскые сътрошася. Самого же великого князя уязвиша велми и с коня его збиша, онъ же нужею склонився с побоища, яко не мощно бе ему к тому битися, и укрыся в дебри, Божиею силою съхраненъ бысть. Многажды стязи великого князя подсекоша, нъ не истребишася Божиею милостию, нъипаче укрепишася.

Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от плъку Владимера Андреевича, поведаа великому князю, глаголя: «Въ шестую годину сего дни видех над вами небо развръсто, из негоже изыде облакъ, яко багрянаа заря над плъком великого князя, дръжашеся низко. Тъй же облакъ исплъненъ рукъ человечьскых, яже рукы дръжаще по велику плъку ово проповедникы, ово пророческы. Въ седмый же часъ дни облакъ тъй много венцевъ дръжаше и опустишася над плъком, на головы христианьскыя».

Погании же начаша одолевати, христианьскыя же плъци оскудеша — уже мало христианъ, а все погании. Видевъ же то князь Владимеръ Андреевичь падение русскых сыновъ не мога тръпети и рече Дмитрею Волынцу: «Что убо плъза стояние наше? Который успех нам будеть? Кому нам пособити? Уже наши князи и бояре, вси русскые сынове напрасно погыбають от поганых, аки трава клонится!» И рече Дмитрей: «Беда, княже, велика, не уже пришла година наша: начинаай без времени, вред себе приемлеть; класы бо пшеничныа подавляеми, а трьние ростуще и буяюще над благородными. И мало убо потръпим до времени подобна, вън же час имаем въздарие отдати противником. Ныне токъмо повели всякому въину Богу молитися прилежно и призвати святых на помощь, и от сего часа имать быти благодать Божиа и помощъ христианом». Князь же Владимеръ Андреевичь, въздевъ руце на небо, и прослезися горко и рече: «Боже Отецъ нашихъ, сътворивый небо и землю, дай же помощъ роду христианскому! Не дай же, Господи, порадоватися врагом нашим о нас, мало показни, а много помилуй, бездна бо еси и милости». Сынове же русскыа в полку его гръко плачуще, видяще друзи свои побиваеми от поганых, непрестанно покушающеся, яко званнии на бракъ сладкаго вина пити. Волынецъ же възбраняше им, глаголя: «Пождите мало, буавии сынове русскые, будеть ваше время коли утешитися, есть вы с кем възвеселитися!»[97]

Приспе же осмый час дню, духу южну потянувшу съзади нам, възопи же Вълынецъ гласом великым: «Княже Владимеръ, наше время приспе, и часъ подобный прииде!» — и рече: «Братьа моа, друзи, дръзайте: сила бо Святого Духа помогаеть нам!»

Единомыслении же друзи выседоша из дубравы зелены, аки соколи искушеныа урвалися от златых колодицъ, ударилися на великиа стада жировины, на ту великую силу татарскую; а стязи их направлены крепкым въеводою Дмитреем Волынцем: бяху бо, аки Давидови отроци, иже сердца имуща аки лвовы, аки лютии влъци на овчии стада приидоша и начаша поганых татаръ сещи немилостивно.

Погании же половци увидеша свою погыбель, кликнуша еллинскым гласом, глаголюще: «Увы нам, Русь пакы умудрися: уншии с нами брашася, а доблии вси съблюдошася!» И обратишася погании, и даша плещи, и побегоша. Сынове же русскые, силою святого Духа и помощию святых мученикъ Бориса и Глеба, гоняще, сечаху их, аки лес клоняху, аки трава от косы постилается у русскых сыновъ под конскые копыта. Погании же бежаще кричаху, глаголюще: «Увы нам, честный нашь царю Мамаю! Възнесе бо ся высоко — и до ада сшелъ еси!» Мнозии же уязвении наши, и те помагаху, секуще поганых без милости: единъ русинъ сто поганых гонить.

Безбожный же царь Мамай, видевъ свою погыбель, нача призывати богы своа: [98] Перуна и Салавата, и Раклиа, и Гурса, и великого своего пособника Махмета. И не бысть ему помощи от них, сила бо святого Духа, аки огнь, пожигаеть их.

Мамай же, видевъ новыа люди, яко лютии зверие ристаху и изрываху, аки овчее стадо, и рече своим: «Побегнем, ничтоже бо добра имам чаати, нъ поне свои главы унесем!» И абие псбеже поганый Мамай с четырми мужы в лукоморие, скрегча зубы своими, плачущи гръко, глаголя: «Уже нам, братие, в земли своей не бывати, а катунъ своих не трепати, а детей своих не видати, трепати нам сыраа земля, целовати нам зеленаа мурова, а съ дружиною своею уже нам не видатися, ни съ князи ни съ алпауты!»

Мнози же гонишася по них и не одолеша их, понеже кони их утомишася, у Мамая же целы суть кони его, и убеже.

Сия же суть милостию всемогущаго Бога и пречистыа Матери Божиа и молениемъ и помощию святых страстотръпецъ Бориса и Глеба, ихъже виде Фома Кацибеевъ разбойникъ, егда на сторожы стоя, якоже преже писано есть. Етери же суще женяху, внегда всех доступиша и възвращахуся, койждо под свое знамя.

Князь же Владимеръ Андреевичь ста на костех под черным знаменем. Грозно, братие, зрети тогда, а жалостно видети и гръко посмотрити человечьскаго кровопролитиа — аки морскаа вода, а трупу человечьа — аки сенныа громады: борзъ конь не можеть скочити, а в крови по колени бродяху, а реки по три дни кровию течаху.

Князь же Владимеръ Андреевичь не обрете брата своего, великого князя, в плъку, нъ толко литовские князи Олгордовичи, и повеле трубити в собранные трубы. Пожда час и не обрете великого князя, нача плакати и кричати, и по плъком ездити начатъ сам и не обрете и глаголаша всем: «Братьа моа, русскыа сынове, кто виде или кто слыша пастыря нашего и началника?» И рече: «Аще пастырь пораженъ — и овцы разыдутся.[99] Кому сиа честь будеть, кто победе сей явися?»

И рекоша литовскые князи: «Мы его мнимъ, яко жывъ есть, уязвенъ велми; егда въ мертвом трупу лежыт?» Инъ же въинъ рече: «Азъ видех его на седмом часу крепко бьющася с погаными палицею своею». Инъ же рече: «Азъ видех его поздее того; четыре татарины належахуть ему, онъ же крепко бияшеся с ними». Некто князь, имянем Стефанъ Новосилской, тъй рече: «Азъ видех его пред самим твоим приходом, пеша и идуща с побоища, уязвена велми. Того ради не могох азъ ему помощи — гоним есмь трема татарины, нъ милостию Божиею едва от них спасохся, а много зла от них приимах и крепко пострадах».

Князь же Володимеръ рече: «Братиа и друзи, русскыа сынове, аще кто жыва брата моего обрящет, тъй поистинне пръвый будеть у наю!» И разсыпашася вси по велику, силну и грозну побоищу, ищучи победе победителя. Ови же наехаша убитаго Михаила Андреевича Бренка: лежыть в приволоце и в шеломе, что ему далъ князь великий; инии же наехаша убитаго князя Феодора Семеновича Белозерьскаго, чающе его великим княземъ, занеже приличенъ бе ему.

Два же етера въина уклонишася на десную страну в дуброву, единъ имянемъ Феодоръ Сабуръ, а другий Григорей Холопищевъ, оба родом костромичи. Мало выехавъ с побоища и наехаша великого князя бита и язвена вельми и трудна, отдыхающи ему под сению ссечена древа березова. И видеша его и, спадше с коней, поклонишася ему. Сабуръ же скоро възвратися поведати князю Владимеру, и рече: «Князь великий Дмитрей Ивановичь здравъ бысть и царствуеть в векы!»

Вси же князи и въеводы, слышавше, и скоро сунушася и падше на ногу его, глаголюще: «Радуйся, князю нашь, древний Ярославъ, новый Александръ,[100] победитель врагом: сиа же победы честь тобе довлеетъ». Князь же великий едва рече: «Что есть, поведайти ми». Рече же князь Владимеръ: «Милостью Божиею и пречистыа его Матери, пособием и молитвами сродникъ наших святых мученикъ Бориса и Глеба и молением русскаго святителя Петра и пособника нашего и въоружителя игумена Сергиа, — и тех всех святых молитвами врази наши побежени суть, мы же спасохомся».

Князь же великий, слышавъ то и въставъ, рече: «Сий день сътвори Господь, възрадуемся и възвеселимся, людие!» И пакы рече: «Сий день Господень веселитеся, людие! Велий еси, Господи, и чюдна дела твоа суть: вечеръ въдворится плач, а заутра — радость!» И пакы рече: «Хвалю тя, Господи Боже мой, и почитаю имя твое святое, яко не предалъ еси нас врагом нашим, и не далъ еси им похвалитися, иже сии на мя умыслиша злаа: нъ суди им, Господи, по правде их, азъ же, Господи, уповаю на тя!»

И приведоша ему конь и, всед на конь и выехавъ на велико, силно и грозно побоище, и видевъ въйска своего бито велми много, а поганых татаръ четверицею сугубь того боле бито и, обратився к Волынцу, рече: «Въистину, Дмитрей, не ложна есть примета твоа, подобает ти всегда въеводою быти».

И нача з братом своимъ и съ оставшими князи и въеводами ездити по боищу, сердцем боля кричаще, а слезами мыася, и рече: «Братиа, русскыа сынове, князи и бояре, и въеводы, и дети боярьскые! Суди вам Господь Богъ тою смертию умерети. Положыли есте главы своа за святыа церкви и за православное христианство». И поехавъ мало, наехаше место, на немъже лежать побьени вкупе князи белозерскые: толма крепко бишася, яко единъ за единаго умре. Ту же близъ лежить убит Михайло Васильевич; над ними же ставъ князь великий, над любезными въеводами, и нача плакати и глаголати: «Братьа моа князи, сынове русскые, аще имате дръзновение у Бога, помолитеся о нас, вем бо, яко послушаеть вас Богъ, да вкупе с вами у Господа Бога будем!»

И пакы приеде на иное место и наехавъ своего напрьстника Михайла Андреевича Бренка, и близ его лежыть твръдый стражь Семенъ Меликъ, близъ же имъ Тимофей Волуевич убиенъ. Над ними же ставъ, князь великий прослезися и рече: «Брате мой възлюбленный, моего ради образа убиенъ еси. Кий бо рабъ тако можеть господину служыти, яко меня ради самъ на смерть, смыслено грядяше? Въистинну древнему Авису подобенъ,[101] иже бе от плъку Дарьева Перскаго, иже и сей тако сътвори». Лежащу же ту Мелику, рече над ним: «Крепкый мой стражу, твръдо пасомыи есмя твоею стражею». Приеде же на иное место, виде Пересвета черньца, а пред ним лежыт поганый печенегъ, злый татаринъ, аки гора, и ту близъ лежыть нарочитый богатырь Григорей Капустинъ. Обратився князь великий и рече: «Видите, братие, починалника своего, яко сий Александръ Пересвет, пособникъ нашь, благословенъ игуменом Сергием и победи велика, силна, зла татарина, от негоже было пити многым людем смертнаа чаша».

И отъехавъ на иное место, и повеле трубити в събранные трубы, съзывати людии. Храбрии же витязи, довълно испытавше оружие свое над погаными половъци, съ всех странъ бредут под трубный гласъ. Грядуще же весело, ликующе, песни пояху, овии поаху богородичныи, друзии же — мученичныи, инии же — псалом, — то есть христианское пение. Кийждо въинъ едет, радуася, на трубный гласъ.

Събранымъ же людем всем, князь великий ста посреди ихъ, плача и радуася: о убиеных плачется, а о здравых радуется. Глаголаше же: «Братиа моа, князи русскыа и боаре местныа, и служылыа люди всеа земля! Вам подобаеть тако служыти, а мне — по достоанию похвалити вас. Егда же упасеть мя Господь и буду на своем столе, на великом княжении, въ граде Москве, тогда имам по достоанию даровати вас. Ныне же сиа управим; коиждо ближняго своего похороним, да не будуть зверем на снедение телеса христианьскаа».

Стоялъ князь великий за Даном на костех осмь дний, дондеже розобраша христианъ с нечестивыми. Христианскаа телеса в землю покопаша, а нечестивых телеса повръжена зверем и птицам на расхыщение.

И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: «Считайтеся, братие, колкых въевод нетъ, колкых служылых людей?» Говорить бояринъ московской, имянем Михайло Александрович, а был в плъку у Микулы у Васильевича, росчетливъ бысть велми: «Нетъ у нас, государь, 40 боариновъ московскых, да 12 князей белозерскых, да 13 боаринов посадниковъ новгородскых, да 50 бояриновъ Новагорода Нижнего, да 40 боаринов серпоховскых, да 20 боаринов переславскых, да 25 боаринов костромскых, да 35 боаринов владимерскых, да 50 боаринов суздалскых, да 40 боаринов муромскых, да 33 боаринов ростовскых, да 20 боаринов дмитровскых, да 70 боаринов можайскых, да 60 боариновъ звенигородскых, да 15 боаринов углетцкых, да 20 боаринов галитцскых, а молодым людем счета нет; нъ токмо ведаем: изгыбло у нас дружины всеа полтретьа ста тысящъ и три тысящи, а осталося у нас дружины пятьдесят тысящъ».

Рече же князь великий: «Слава тебе, вышний Творецъ, царю небесный, милостивый Спасъ, яко помиловал еси нас, грешных, не предалъ еси нас в руце врагом нашим, поганым сыядцем. А вам, братьа, князи и боаре, и въеводы, и молодые люди, русскые сынове, сужено место лежати межу Доном и Непром, на поле Куликове, на речке Непрядве. Положыли есте головы своа за землю Русскую, за веру христианьскую. Простите мя, братие, и благословите в сем веце и в будущем!» И прослезися на длъгъ час и рече князем и въеводам своим: «Поедем, братье, въ свою землю Залесскую, къ славному граду Москве и сядем на своих вътчинах и дединах: чести есмя себе доступили и славнаго имяни!»

Поганый же Мамай тогда побеже с побоища и прибеже къ граду Кафе и, потаивъ свое имя, прибеже въ свою землю и не мога тръпети, видя себе побежена и посрамлена, и поругана. И пакы гневашеся, яряся зело, и еще зло мысля на Русскую землю, аки левъ рыкаа и аки неутолимаа ехидна. И събравъ остаточную свою силу, и еще хотяше изгоном итти на Русскую землю. И сице ему мыслящу, внезапу прииде к нему весть, яко царь имянем Тактамышъ съ встока, нолны из Синие орды, идеть на него. Мамай же, яже бе уготовилъ рать ити было ему на Русскую землю, и онъ с тою ратью пошол противу царя Тактамыша. И стретошася на Калках, и бысть им бой великъ. И царь Тактамышь, победивъ царя Мамаа, и прогна его, мамаевы же князи и рядци, и ясовулы, и алпауты биша челом царю Тактамышу. И приатъ их и взя Орду, и седе на царстве. Мамай же прибеже пакы в Кафу единъ; потаивъ свое имя, пребываше ту, и познанъ бысть некоим купцем и ту убиенъ бысть фрязы и испровръже зле жывот свой. Сиа же оставим зде.

Слышавъ же Олгордъ Литовскый, яко князь великий Дмитрей Иванович победил Мамаа, възвратися въсвоаси с студом многым. Олегъ же Резанскый, слышав, яко хощет князь великий послати на него рать, убоася и побеже из своеа отчины и съ княгинею и з боары; и резанци добиша челом великому князю, и князь великий посади на Резани свои наместники.

[1] Дмитрий Иванович. — (1350—1389) — великий князь владимирский и московский с 1359 г., сын Ивана Ивановича Красного, внук Ивана Даниловича Калиты. Проводил политику укрепления Московского княжества, направленную на подчинение Москве русских княжеств, централизации государственного управления и военного дела. При Дмитрии Ивановиче для укрепления Москвы в 1367 г. предпринимается постройка кремлевских стен из камня, что в те времена имело важное военно-политическое значение. Β 1378 г. на реке Воже под его руководством были разгромлены войска хана Мамая, которые шли на Русь под предводительством воеводы Бегича. (Повесть ο битве на реке Воже и коммент. κ ней см. в наст. т.). После Куликовской битвы в 1380 г. Дмитрий Иванович получил прозвище — Донской.

[2] Мамай. —Темник (военачальник) при хане Золотой Орды Бердибеке Мамай, женатый на дочери хана, был по существу правителем Орды. Β 1379 г. он полностью захватил власть в свои руки. Однако именоваться ханом Мамай не мог, так как не был потомком Чингисхана.

[3] ... якоже въ прежняя времена Гедеону над мадиамы и преславному Моисию над фараоном. — По Библии, мадиамляне в течение семи лет совершали опустошительные набеги на Израиль. Но однажды израильтянин Гедеон, во главе небольшого отряда напав ночью на отряды мадиамлян, перебил их. Пророк Моисей освободил евреев от владычества фараонов (ср. Суд. 6—8; Исход. 14).

[4] Владимир Андреевич. — Двоюродный брат Дмитрия Донского, князь серпуховской. Впервые участвовал в военном походе с Дмитрием, когда великому князю московскому было двенадцать лет, а ему — девять. Руководил многими военными мероприятиями и походами Дмитрия Донского. Умер в 1410 г.

[5] Господь же... тъ и творить. — Ср. Пс. 113, 11.

[6] ... поревновавъ второму Иулиану... — Юлиан (Флавий Клавдий Юлиан) — римский император (с 361 по 363 г.), возродивший эллинистическое язычество и выступавший с гонениями против христиан. Был прозван за это Отступником; резко осуждался христианской церковью. Погиб от вражеской стрелы во время похода на персов.

[7] Батый —внук Чингисхана. Возглавлял нашествие монголо-татар на Восточную Европу в конце 30—40-х гг. XIII в. При нем возникла Золотая Орда н началось монголо-татарское владычество над Русью. Умер в 1255 г.

[8] ... великого князя Юрья Дмитреевичя убилъ... — Имеется в виду Георгий (Юрий) Всеволодович, великий князь владимирский, убитый в сражении на реке Сити в марте 1238 г. Отец Юрия Всеволод Юрьевич Большое Гнездо имел второе имя — Дмитрий.

[9] ... въ Володимере вселенскую церковь златаверхую разграбилъ. — Имеется в виду златоглавый Успенский собор, сожженный и разграбленный во время захвата Владимира монголо-татарами в 1238 г.

[10] ... Иерусалимъ плененъ бысть Титомъ римскым и Навходнасором, царемъ вавилонскым... — Навуходоносор II — царь Вавилонского (Халдейского) государства (605—562 гг. до н. э.) — в 587 г. захватил Иерусалим и разрушил его (ср. 4 Цар. 25). Император Тит в 70 г. н. э., подавляя восстание в Иудее, взял Иерусалим, разрушил город и его храм.

[11] ... нача глаголати... еулпатом... — Алпауты — вельможи.

[12] ... Господня рука высока есть. — Ср. Пс. 88, 14.

[13] ... Олегъ Резанскый. —Великий князь рязанский Олег Иванович (1350—1402). Положение Рязанской земли между Московским великим княжеством и Ордой приводило κ тому, что все карательные экспедиции из Орды прежде всего обрушивались на Рязанское княжество. Это определило двойственность политики великого князя Олега Рязанского: он неоднократно вступал в сделки с Ордой, преследуя интересы своей земли. Однако такая политика не спасала Рязанское княжество от разгромов ордынцами. После Куликовской битвы Олег вынужден был бежать из своего княжества и в 1381 г. заключить невыгодный для себя договор с Дмитрием Донским. Β 1386 г. Олег заключил мирный договор с великим князем московским, скрепленный родственными отношениями: сын Олега Рязанского Федор женился на Софье Дмитриевне — дочери Дмитрия Донского. С этого времени летописи ни ο каких конфликтах между Москвой и Рязанью не сообщают.

[14] ... Ольгордъ Литовскый — Ольгерд — великий князь литовский (1345—1377). Ο том, почему союзником Мамая назван Ольгерд (на самом деле с Мамаем заключил союз его сын Ягайло), см. подробнее в общем комментарии к «Сказанию о Мамаевом побоище».

[15] ... яко хощеши казнити свой улусъ... — Улусом называлась земля, подвластная ордынскому хану. Отсюда же и слово «улусник».

[16] «Аще кто κ Богу... и в посмех». — Ср. Пс. 39, 5; 40, 3.

[17] «He сътвори ближнему своему... живити и мертвити». — Ср. Пс. 14, 3; Притч. 26, 27.

[18] «Поистине сами... κ дивии масличне». —Ср. Рим. 11, 17.

[19] «Путь нечестивых... и поносъ». — Ср. Пс. 145, 9; Иер. 44, 8.

[20] ... новаго Святоплъка нареку. —Имя Святополка, убившего в 1015 г. своих сводных братьев Бориса и Глеба, стало в древнерусской литературе нарицательным обозначением злодея и клятвопреступника.

[21] ... тo к кому простру... печаль мою. — Ср. Пс. 60, 3; 141, 2.

[22] ... яко Иезекию... — Езекия, согласно Библии, — царь Иудейского царства. Был излечен от смертельной болезни пророком Исайей по велению Бога, которому молился об исцелении (ср. 4 Цар: 20, 1—11).

[23] «На Господа уповах — и не изнемогу». — Ср. Пс. 36, 34.

[24] Боровск.— Город юго-западнее Москвы, на реке Протве. При Владимире Андреевиче входил в состав Серпуховского удельного княжества.

[25] Киприан — митрополит всея Руси с 1375 по 1406 г. Болгарин знатного происхождения. См. подробнее в общем комментарии к «Сказанию о Мамаевом побоище», а также «Послание митрополита Киприана игуменам Сергию и Феодору».

[26] ... Господь гръдым противится... дает. — Ср. 1 Петр 5, 5.

[27] ... случися иногда Великому Василию в Кесарии. — Василий Великий — каппадокийский епископ, один из так называемых «отцов церкви», живший в IV в. Кесария — столица Каппадокии (государства в центральной части Малой Азии).

[28] ... посла... Меркуриа... — Меркурий Кесарийский — византийский святой. Согласно легенде, он был воином и по повелению свыше разбил неприятеля.

[29] ... Захарий Тютьшов... — Имя известно только по «Сказанию ο Мамаевом побоище». Старинный дворянский род Тютчевых, к которому принадлежал знаменитый русский поэт Федор Тютчев, возводил свою родословную к Захарию Тютчеву.

[30] «Суди, Господи... злоба грешных». — Ср. Пс. 42, 1; 7, 9—10.

[31] ... просвети си... и правду възлюби. — Ср. Пс. 10, 7; 21, 17; 96, 11.

[32] Тихая Сосна. — Имеется в виду река Сосна, приток Дона. Через эту реку проходили дороги, по которым татары продвигались на Русь.

[33] ... Мясопустъ святыа Богородица». — Мясопуст — время, в которое по церковному уставу нельзя есть мясную пищу, здесь имеется в виду Успенский пост (с 1 до 15 августа).

[34] ... гнездо есмя князя Владимера Святославича Киевъского, емуже откры Господь познати православную веру, якоже оному Еустафию Плакиде... — Русские князья подчеркивали свое происхождение от «святителя» Руси Владимира I. Владимир сравнивается с великомучеником Евстафием Плакидой, язычником, крестившимся после чудесного видения и затем пострадавшим за христианство.

[35] «Аще кто... жывотъ вечный». — Ср. Мф. 19, 29.

[36] ... Успение святыа Богородица... — 15 августа.

[37] И приидоша κ нему князи белоозерскыа... — Белозерские князья действительно принимали участие в Куликовской битве (Β Куликовской битве участвовали белозерские князья Федор Иванович (в тексте ошибочно «Семенович») и его сын Иван; оба погибли. Имя Семена Михайловича названо среди убитых на Куликовом поле и в «Сказании ο Мамаевом побоище», и в летописных повестях. Названы белозерские князья Федор и сын его Иван и Семен Михайлович и в перечне убитых на Куликовом поле в пергаменном Синодике (поминальной книге) XV в. (ГИМ)). Мелкие удельные княжества Кемское, Карголомское (в «Сказании...» названо Каргопольским) и Андомское входили в состав Белозерского княжества и существовали только в конце XIV — начале XV в. Имена Андрея Кемского и Глеба Карголомского, кроме «Сказания...», в других источниках не встречаются. Β этом случае, как и в целом ряде других, «Сказание...» сообщает сведения ο лицах, неизвестных по другим историческим источникам; возможно, что отчасти это является следствием ошибок и искажений, возникших в процессе многократной переписки произведения.

[38] ... приидоша же ярославскыа князи... — Уделы князей Прозоровских и Курбских входили в состав Ярославского княжества. Перечисленные имена известны только по «Сказанию...».

[39] ... поеде к Жывоначалной Троици на поклонъ къ... Сергию. — Сергий Радонежский, основатель, а впоследствии игумен Троицкого монастыря (ныне Троице-Сергиева лавра в г. Сергиев Посад). См. «Житие Сергия Радонежского» и коммент. к нему в наст. т.

[40] ... дабы слушалъ святую литоргию... — Литургия — церковное богослужение, совершаемое до полудня. Называется также обедней (служба до обеда).

[41] ... память святых мученикъ Флора и Лавра. — 18 августа.

[42] «... Господь Богъ будеть ти помощникъ и заступникъ». — Ср. Пс. 29, 11; 58, 10.

[43] ... Пересвета Александра и брата его Андреа Ослябу... —монах Троицкого монастыря; вместе с иноком Ослябей был послан игуменом монастыря Сергием с войсками Дмитрия Донского на Куликово поле. Β «Сказании ο Мамаевом побоище» рассказывается ο поединке Пересвета перед началом сражения с богатырем из войск Мамая, в котором оба погибли. Все сведения ο Пересвете ограничиваются данными памятников Куликовского цикла. Ослябя называется братом Пересвета и в «Сказании ο Мамаевом побоище». Но, скорее всего, в данном случае «брат» не термин родства, а обозначение того, что оба они монахи Троицкого монастыря.

[44] ... крестъ... на скымах... — Схима — особое монашеское одеяние, одеваемое монахами, принявшими схиму — высшую монашескую степень.

[45] ... ста в церкви святыа Богородица. —Успенский собор в Кремле. Успенский собор, сохранившийся до нашего времени, был построен в 1475—1479 гг. на месте одноименного собора XIV в.

[46] Суди, Господи... в помощь мне. — Ср. Пс. 34, 1—3.

[47] ... приступи къ чюдотворному образу... юже Лука... написа... — Икона Владимирской Божьей матери, считавшаяся написанной евангелистом Лукой (на самом деле произведение византийского художника нач. XII в.; в настоящее время — в Третьяковской галерее), была перенесена Андреем Боголюбским из Киева во Владимир. Позже была перенесена в Москву.

[48] ... прииде къ гробу... Петра митрополита... — Петр — митрополит всея Руси с 1305 по 1326 г. Был погребен в заложенной им самим в 1326 г. в Москве первой каменной церкви Успения святой Богородицы. Вскоре после смерти Петр был канонизирован, считался святым покровителем Москвы.

[49] ... въ Фроловъскыа врата... и в Констяньтино-Еленскыа... — Фроловские — нынешние Спасские ворота Кремля; Константино-Еленинские ворота в настоящее время заложены.

[50] ... церковь... архистратига Михаила... — Β 1380 г. на том месте, где сейчас находится Архангельский собор в Кремле, построенный в 1505—1508 гг., стояла каменная церковь того же названия, сооруженная при Иване Калите и служившая княжеской усыпальницей.

[51] ... Еовдокея, и княгини Владимерова Мариа... — Евдокия — жена Дмитрия Донского; Мария — жена князя Владимира Андреевича Серпуховского.

[52] ... аще Богъ пo нас, то кто на ны! — Ср. Рим. 8, 31.

[53] ... на Брашеву дорогою... — Брашево (Брошево) — древнерусский городок в Коломенском уделе.

[54] ... Болвановъскою дорогою... — Дорога на Коломну.

[55] ... на Котелъ дорогою... — Дорога на юг, по направлению κ Серпухову. Котел — небольшой ручей, впадавший в Москву-реку. На нем было расположено село Нижние Котлы; ныне это место входит в черту Москвы.

[56] ... сяде на урундуце... — Рундук — лавка в виде ларя с подъемным сидением.

[57] ... князи Василиа и князя Юриа. — Во время Куликовской битвы Василию (будушему великому князю московскому Василию Дмитриевичу) было девять лет, Юрию — шесть лет.

[58] ... поимъ с собою... гостей сурожанъ... — Сурожанами назывались купцы, торговавшие с богатым колониальным генуэзским городом на берегу Черного моря в Крыму — Сурожем (современный Судак). Большинство из этих перечисляемых имен купцов-сурожан исторически достоверны.

[59] ... на память... Моисиа Мурина — 29 августа.

[60] Северка — небольшая река в районе Коломны.

[61] ... на поле к Дивичю. — Поле около Девичьего монастыря в Коломне.

[62] «Аще рабъ... бьенъ будеть много». — Лк. 12, 47.

[63] Одоев.— Город в ста сорока километрах на северо-запад от Куликова поля.

[64] ... князь Андрей Полотскый и князь Дмитрей Брянскый... — Андрей и Дмитрий — сыновья великого князя литовского Ольгерда. Β 1378 г. князь Андрей Полоцкий бежал в Псков, а затем приехал в Москву κ великому князю Дмитрию Ивановичу. Дмитрий Брянский перешел на службу κ Дмитрию Ивановичу в 1379 г. и княжил в Переславле-Залесском. Полоцким и Брянским они названы по месту первоначального своего княжения.

[65] ... аки некиа класы... расплодити. — Ср. Лк. 8, 14.

[66] ... и отpеши нас от пустошнаго... сътворениа брашенъ. — Ср. Пс. 93, 11; Деян. 10, 14.

[67] «Братие, въ бедах пособиви бывайте!» — Ср. Нав. 1, 14.

[68] «Предани будете... тьй спасется!» — Ср. Лк. 21, 16—19.

[69] ... приидоша... ис Северы... — Северская земля, в которую входили города Путивль и Брянск.

[70] ... якоже иногда Иосифъ съ Веньямином... — Библейский образ братьев, которые встретились после длительной разлуки (ср. Быт. 45, 14).

[71] Березуй — небольшой город в восьмидесяти километрах на север от Куликова поля.

[72] ... поругашяся, яко иногда вълсви Ироду... — Сюжет евангельского рассказа: Ирод просил волхвов, идущих поклониться родившемуся Христу, рассказать ему на обратном пути все ο новорожденном. Получив извешение ο том, что Ирод собирается убить младенца Христа, волхвы вернулись иным путем, обманув Ирода (ср. Мф. 2, 7—12).

[73] ... ревнители... Авраама, яко тъй въскоре Лоту поможе... — Этот образ, как и многие другие сравнения в «Сказании...», взят из Библии: однажды на Содом напали враги и увели в числе пленных Лота, племянника Авраама. Авраам, узнав об этом, с вооруженным отрядом рабов бросился в погоню, освободил Лота и всех пленников (ср. Быт. 14, 12—16).

[74] ... ревнители... князю Ярославу... — Имеется в виду борьба Ярослава Мудрого со Святополком Окаянным.

[75] ... яко съпротивнии наши ветри... прелагаеши! — Ср. Мф. 14, 24—32.

[76] Поприще — мера длины, приблизительно соответствует позднейшей версте (1066 м).

[77] ... яко не в силе Богъ, нъ в правде... — Ср. Пс. 142, 11—12.

[78] ... Ярославъ, перевезеся реку, Святоплъка победи... — Первая битва Ярослава со Святополком произошла в 1016 г. на Днепре у Любеча. Войска три месяца стояли друг против друга по обеим сторонам реки. Наконец Ярослав перешел реку, напал на Святополка и одержал победу.

[79] ... великий Александръ, Heвy-реку перешед... — Имеется в виду битва Александра Невского со шведами на Неве в устье реки Ижоры. Перед битвой Александр перешел Ижору.

[80] Въ шестый же час дни... — По современному времяисчислению — в одиннадцатом часу дня.

[81] ... Дмитрей Боброковъ... —Дмитрий Боброк-Волынский — сын литовского князя из Волыни Кориата-Михаила Гедиминовича. Выехав из Литвы, он был сначала тысяцким у нижегородского князя, а затем перешел на службу к Дмитрию Донскому, у которого был воеводой. Талантливый военный деятель, он принимал участие во всех походах Дмитрия Донского.

[82] Яловцы — небольшие флажки, прикрепленные κ навершию шлемов.

[83] ... даруй... яко Констяньтину победу... — Имеется в виду Константин Великий, римский император (306—337 гг.); был причислен православной церковью к лику святых.

[84] Амалик — по библейскому преданию, племя амалекитян, напавшее на израильтян во время перехода последних через пустыню, не смогло их одолеть, несмотря на свое численное превосходство. Амалекитянами они назывались по имени своего родоначальника Амалика (ср. 1 Цар, 30, 1—21).

[85] ... якоже иногда кроткому Давиду. — Имеется в виду библейский рассказ ο единоборстве Давида с исполином Голиафом (ср. также Амалик).

[86] ... мужеством бысть Гедеоновы снузници... — Ср. Суд. 7.

[87] «Нощь не светла... просвещена». — Ср. Пс. 104, 39.

[88] «... всех нас дыхание в руце его!» — Ср. Дан. 5, 3; Иов 12, 10.

[89] ... Ярославу на Святоплъка... — Имеется в виду битва Ярослава со Святополком на реке Альте в 1019 г., закончившаяся победой Ярослава.

[90] Александру на хвалящегося короля римъскаго... — Имеется в виду победа Александра Невского над шведами на Неве в 1240 г. Β «Повести ο житии Александра Невского» (см. в т. 5 наст. изд.) говорится, что «римский король» (т. е. шведский король) похвалялся завоевать всю землю Александра.

[91] «Где есть Богъ их, на нь же уповаша?» — Ср. Пс. 41, 11.

[92] Наставшу же второму чясу дни... — По современному времяисчислению это около семи часов утра. Соответственно следует определять часы и остальных сообщений ο времени боя.

[93] ... жывоносный крестъ, на немъ же бе въображены страсти Христовы... — Крест с частицей дерева, на котором якобы был распят Христос (живоносное древо), и с изображением распятия (страстей) Христа.

[94] ... греческому царю Констянтину... — Имеется в виду Константин VII Багрянородный, византийский император с 913 по 959 г.

[95] ... якоже Леонтий царь Феодору Тирону... — Феодор Тирон — герой апокрифического сказания, первый воин у царя, успешно и мужественно выполняющий царские поручения.

[96] ... шелом архангельскаго образа... — Куколь — головное покрывало схимника, по форме похожее на воинский шлем.

[97] «... будеть ваше время... възвеселитися!» — Ср. 2 Кор. 7, 4.

[98] ... Мамай... нача призьвати богы своа. — Автор «Сказания...», желая подчеркнуть «идолопоклонство» Мамая, то, что он язычник, называет в числе богов Мамая и древнерусских языческих богов — Перуна и Гурса (искаженное «Хорс»).

[99] «Аще пастырь пораженъ — и овцы разыдутся». — Мф. 26, 31.

[100] «Радуйся, князю нашь, древний Ярослаеъ, новый Александръ...» — Дмитрий Иванович сравнивается с Ярославом Мудрым и Александром Невским.

[101] ... древнему Авису подобенъ... — Любимый воевода персидского царя Дария Авис, чтобы спасти Дария от окончательного поражения, решил убить Александра Македонского, жертвуя ради этого своей собственной жизнью. Покушение Ависа не увенчалось успехом. Александр Македонский, сказав Авису, что тот «по своей воле сегодня умер» за своего господина, даровал ему жизнь. Рассказ ο покушении Ависа на Александра Македонского встречается только в «Сербской Александрии», античные источники ο покушении Ависа на Александра Македонского ничего не сообщают.

Источник: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/skazanie-o-mamaevom-poboische/skazanie-o-mamaevom-poboische-original.htm