Сам Родзянко в это время находился под бдительным над­зором представителей Совета Раб. и Солд. Депутатов. Он хотел выехать к Государю, но ему отказали предоставить поезд. Революционеры боялись, что Родзянко перейдет на сторону “врага”. Их тревожило и беспокоило движение войск с фронта.

Наконец, в 3 часа 3 мин. утра 2-го марта, Родзянко пустили на телеграф. Ген. Рузский сообщил ему, что результат достигнут: Государь поручает председателю Думы составить министерство доверия. Но в тот момент это сообщение уже звучало иронией для Родзянко и он передал ген. Рузскому, что необходимо немедленно прекратить отправку войск с фронта, иначе нельзя сдержать войска гарнизона, не слушающие своих офицеров и что раздаются грозные требования отречения в пользу Наследника при регентстве Михаила Александровича.

Тогда только ген. Рузский понял, насколько он заблуждался относительно положения в Петрограде, не будучи точно осведомленным об истинной обстановке. Ошеломленный заявлением Родзянко о необходимости отречения Государя от престола, он предупредил Родзянко, что такое решение может вызвать потрясение в армии и нарушить все усилия к активным действиям весной, кроме того, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно и анархия перекинется в армию. Родзянко стал заверять, что “при исполнении требования народа, все пойдет отлично” и что “народ хочет довести войну до победного конца” и что “армия не будет ни в чем нуждаться”, что “переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех”.

Ген. Рузский тотчас сообщил об этом разговоре ген. Алексееву, а тот, со своей стороны, разослал (в 10 час. 15 мин. утра 2-го марта) командующим фронтами циркулярную телеграмму, передавая слова Родзянко о необходимости отречения Государя. “Необходимо спасти действующую армию от развала;

продолжать до конца борьбу с внешним врагом; спасти не­зависимость России и судьбу династии”. Начальник штаба Государя предлагал командующим фронтами, если они с ним согласны, немедленно телеграфировать об этом Государю в Псков.

Вел. Кн. Николай Николаевич писал, что необходимы “сверхмеры” и что он, как верноподданный, коленопрекло­ненно молит Его Величество “спасти Россию и Вашего На­следника... Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет”.

Ген. Брусилов просил доложить Государю, что единственный исход — “без чего Россия пропадет” — это отречение. Ген. Эверт указывал, что “на армию в настоящем ее составе при подавлении внутренних беспорядков расчитывать нельзя;

поэтому он, верноподданный, умоляет принять решение “един­ственно, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии”.

Ген. Сахаров, начав телеграмму с резких слов по адресу Думы (разбойная кучка людей... которая воспользовалась удобной минутой), кончал: “рыдая, вынужден сказать, что решение пойти навстречу этим условиям наиболее безболезненный выход”. Ген. Алексеев присоединился к этим просьбам и умолял Государя “безотлагательно принять решение из любви к Родине, ради ее целости, независимости, ради достижения победы”.

Заблуждения генералов Алексеева и Рузского относительно истинного положения в Петрограде были искренними и не вызывали сомнений. Но уже 3 марта рано утром ген. Алексеев сказал, что никогда не простит себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграмму командующим фронтами по вопросу об отречении Государя от Престола.

Ген. Рузский очень скоро потерял веру в новое правитель­ство и почувствовал, что в своей длительной беседе с Государем вечером 1-го марта поколебал устои Трона, желая их укрепить. Глубоко страдал нравственно до конца своей жизни и не мог, без волнения, говорить о трагических днях 1 и 2 марта. (Генерал был расстрелян большевиками в октябре 1918 года).

Дав согласие на передачу власти другим — тем, кто по Его убеждению, не сумели бы справиться — Государь уже не стал колебаться, когда ген. Рузский сообщил Ему телеграммы командующих фронтами по вопросу об отречении. В 2 часа 30 мин. дня телеграммы были отправлены из Ставки;

в 3 часа дня уже Государь ответил согласием. “Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от Престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно” — ответил он ген. Алексееву. В телеграмме на имя Родзянко говорилось: “Нет той жертвы, которую Я не принес бы во имя действительного блага и для спасения России”.

С прибывшими представителями Думского Комитета Государь не стал вступать в разговор, а лишь спокойно объявил им свое решение и вручил им текст манифеста, помеченный 2-м марта 3 часа дня. Манифест начинался словами: “В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжелое испытание. Начавшиеся внутренние волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца... В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное

единение и сплочение всех сил народных для скорейшего до­стижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше Брату Нашему, Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний, и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России”.

Представители Думы не могли ни возражать, ни спорить, хотя передача власти Вел. Кн. Михаилу Александровичу была для них неожиданной... Был двенадцатый час ночи; но манифест был помечен “З часа дня” — час, когда Государь принял решение отречься. Сына своего Государь не пожелал доверить новому правительству: Он знал, что малолетний монарх отречься не может, и что для Его устранения могут быть применены иные способы.

3-го марта последовал отказ Вел. Кн. Михаила Александровича от принятия Верховной власти и призыв его подчиниться Временному Правительству, возникшему из депутатов Государственной Думы.

Так нелепо, так бессмысленно и неожиданно прервалось многовековое историческое и традиционное течение русской жизни. Авторитетом царской власти Россия не раз находила спасение и выходила из тяжелых испытаний. Но, в феврале 1917 года высший авторитет Царя был уничтожен обществом Его окружавшим и Русский народ, в веках преклонявшийся перед величием царской власти, — отверг Царя. Промысел Божий уготовил России тяжкие испытания, бедствия и страдания.

От трагических событий 1917 года прошло уже 68 лет, — срок небольшой в свете исторических мировых событий, но очень значительный в жизни каждого человека. Живых свидетелей тех дней осталось считанное число и скоро голоса их заглохнут навеки. Новые поколения в России не знают правды о событиях, безобразно искаженных в выгодном для узурпаторов свете; лишь заграницей еще существует мемуарная литература, да и то не всегда доступная. Мне довелось быть живым свидетелем тех дней, будучи учеником 6-го класса гимназии, и, в дальнейшем, скромным участником наступивших событий, маленькой песчинкой в Российской песчаной буре.

КЕРЕНЩИНА

Временное Правительство, оказавшись у призрака власти, пошло по пути непристойных уступок черни и требованиям Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Руководителями Совета были социалисты (но не рабочие и не солдаты). Число большевиков еще было незначительно, но вот 16 апреля, на Пасху, с большим почетом приехал отброс нации — Ленин со своими 28 приспешниками и на Финляндском вокзале в Петрограде был встречен военным оркестром, почетным караулом и главой Совета Чхеидзе, соц. дем. Приезд Ленина в Россию был организован немецким правительством, снабжавшим этого предателя и его большевистскую пропаганду большими средствами еще с 1915 года. Весь путь его из Цюриха шел через Германию и проходил в специальном вагоне и не смел подвергаться никакому осмотру, а затем через Швейцарию и Финляндию. Приезд этого ядовитого ренегата, или, как выразился Винстон Черчил — “бациллы чумы из Швейцарии”, — имел пагубное влияние на развитие дальнейшего разложения армии и флота. Уже на вокзале, Ленин обратился к толпе со словами: “Товарищи солдаты, матросы, рабочие — вы авангард мировой пролетарской революции... война должна быть немедленно окончена”... Этого, как раз, и нужно было немцам; наймит старался не за страх, а за совесть.

Вслед за первой партией с Лениным, прибыли через Германию другие разрушители России в числе 159 человек — соц.-демократы, соц.-революционеры, члены еврейского Бунда и др. эмигранты. В числе их был и Войков — будущий участник убийства Царской семьи в 1919 году.

Большевики, получив свободный доступ к войскам, слали на фронт опытных агитаторов от имени Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Кто такие большевики и почему они так называются, никто на фронте не знал, но потому что они были посланы от солдат и рабочих и одеты в рабочие блузы, к ним в окопах и комитетах было доверие. Еще большую смуту вносили на фронте газеты и листовки. Пачками их перебрасывали немцы в наши тылы, и кипами доставляли боль­шевики; в полном единомыслии шла германо-советская пропаганда о немедленном окончании войны, о разделе помещичьих земель, о выгоде войны для буржуев и капиталистов, о недоверии к офицерам, которые стоят за царя и старый режим и прочий вздор, клевету, подстрекательство. Так пони­малась свобода слова вождями революции.

У солдат стала быстро нарастать недоверчивость и вражда к офицерам. Строго налаженный воинский уклад жизни был нарушен и разрушен. Свободу толковали как освобождение от всяких обязательств и отождествляли ее со своеволием и полным произволом. Офицеры бороться со всеми проступками были уже бессильны: они были лишены всякой дисциплинарной власти, перешедшей к комитетам и “самоуправлению”. Наступило безначалие; но было полное затишье и фронт держался еще по инерции. Боеспособность, еще недавно грозных, доблестных воинских частей, была сведена почти к нулю. Развал прогрессировал, но уже зародились первые признаки борьбы за спасение России.

Офицеры ясно видели, что солдаты отравлены пропагандой и в восстановление боевой мощи армии уже никто не верил. Но, во многих частях возникла мысль, что только личный жертвенный пример может увлечь за собой солдат. Такие офицеры, по своей инициативе, стали собирать около себя боевых солдат, которые явно не сочувствовали развалу армии. Сформированные отряды носили разные названия: “ударные части”, “дружины смерти”, “революц. батальоны” и т. д. Так зародились первые ростки добровольческого движения. В боях, ударники без колебания, бросались в атаку, но, без поддержки погибали перед вражескими окопами. Только на Юго-Западном фронте сохранился такой отряд, сформированный капитаном Ген. Шт. Неженцевым. Разрешение а формирование он получил от ген. Корнилова, в то время командующего 8-ой армией.

Неженцев сколачивал свою часть набирая отовсюду добро­вольцев; к офицерскому составу он привлек своих единомыш­ленников и неукоснительно требовал быть всегда для солдат примером долга и порядка. К июню отряд уже насчитывал около трех тысяч штыков, три пулеметные команды и сотню Донских казаков. На смотру ген. Корнилов вручил кап. Неженцеву знамя красно-черное полотнище, на котором белели слова: “1-ый ударный отряд”. Генерал обратился к ударникам с краткой речью, говорил об Отечестве, о воинском долге и так задушевно и просто, что полонил души ударников. С тех пор они стали называть себя “Корниловцами”.

В отличие от социалистов “пораженцев” типа Ленина, стоявших за немедленный мир с Германией, — социалисты “оборонцы”, как и русская общественность стояли за верность союзникам Англии и Франции и продолжение войны до победного конца. Одного только “соц. оборонцы” не хотели понять и признать, что развращенная ими армия не является и тенью царской армии, и воевать неспособна. Несмотря на оппозицию командующих армиями, Керенский приказал 8-ой армии перейти в наступление в июне месяце, будучи уверен, что “самая демократическая армия в мире” одержит победу. Назначенный к нанесению удара 12-ый корпус, по постановлению солдатского комитета, отказался идти в атаку, пока не будет уничтожена группа тяжелых орудий, обстреливающих наши окопы. Комитетчики, не без злорадства, добавили: “пусть Корниловцы возьмут эти орудия”.

Атака Корниловцев началась под вечер и с такой стремительностью, что в короткое время неприятель был выбит изо всех окопов; в плен сдалось около тысячи австрийцев, захвачены 4 тяжелых орудия и 2 легких. Тогда в прорыв двинулся 12-ый корпус, а Корниловцы отведены в ближайшую лощину, в резерв корпуса, где и подкрепились из захваченными ими австрийских кухонь. Но отдохнуть им не пришлось, так как неприятель двинул в контр-атаку отборную немецкую дивизию и “самые свободные в мире солдаты” обратились в бегство. Навстречу цепям немцев бросились Корниловцы и восстановили положение. При преследовании немцев, были за­хвачены пленные и пулеметы. Сами Корниловцы потеряли около трехсот ударников, из коих сто были заколоты штыками. Ген. Корнилов прислал Корниловцам благодарственную телеграмму, а 29 июня, перед развернутым фронтом Отряда объявил, что военный министр Керенский приказал раздать по пяти Георгиевских Крестов на роту. Но, Неженцев, уже в чине полковника, отрапортовал, что Корниловцы отказываются от крестов, так как выделить отличившихся нет никакой возможности. “Я так и думал” — ответил ген. Корнилов.

После победоносно начатого Корниловцами наступления, 8-ая армия прорвала на 80-ти верстном протяжении фронт австро-венгерцев. Было взято до 10 тысяч пленных, 100 ору­дий. На помощь своим союзникам немцы подвезли подкрепления и предприняли контр-удар. И вот в те дни, когда тыл ликовал по случаю победы, противник 18 июля, ночью под самое утро, обрушился всей силой своей артиллерии на позиции 6-ой Сибирской дивизии и на соседний Млыновский полк, а при утреннем ветерке пустил газ. Наша артиллерия в свою очередь осыпала немцев газовыми снарядами. Были надеты маски и по всему фронту, с обеих сторон, запылали костры. Сибиряки точно вросли в землю и крепко держались, но революционные солдаты Млыновского полка не выдержали и бросили окопы. В образовавшийся прорыв, вдоль реки Серета, хлынули немцы, выходя в тыл 11-ой армии. Обойден­ные войска дрогнули, у них сразу надломилась всякая сопротивляемость и при малейшем нажиме противника они оставляли свои позиции, бросали оружие и беспорядочной толпой устремлялись в глубокий тыл. Все попытки задержать противника были тщетны и из Тарнополя была спешно вызвана бригада Великого Петра. Целую ночь под проливным дождем шла бригада к деревне Мшаны. Под утро, когда Преображенцы утомленные переходом, спали крепчайшим сном, — сторожевое охранение забило тревогу: немцы продвигались к деревне. К командующему полком бежал офицер, крича на ходу: “немцы в деревне”... “в ружье”. Полковник Кутепов был уже на ногах и отдаавл краткие распоряжения. Немцы уже проникали в северную окраину деревни, где был распо­ложен 3-ий батальон. Оттуда донеслись сигналы атаки. Штаб-горнист 2-го батальона подбежал к полк. Кутепову, который немедленно отдал приказ заиграть атаку для 2-го батальона.

Быстро близился встречный бой Первого полка Российской Императорской армии с 8-м гренадерским Имп. Александра 1-го Баварским полком. Вот как описал и засвидетельствовал эту встречу М. Критский:

Исполняя приказ полк. Кутепова на середину улицы выбежали горно-флейтисты. Вспыхнули медным отливом поднятые горны и затрубили — “слушайте все”. В утреннем воздухе где-то за бугром отдало эхом — слушайте все... На мгновение все замерло. С последней умирающей вдали нотой снова сверкнула медь, и могучие звуки 12-ти горнов уже властно звали гвардейцев в контр-атаку.

Раздались отрывистые команды. Затопали сотни ног. Че­рез заборы, плетни, из боковых проходов устремились Преображенцы навстречу германцам. В воздухе задрожало ура... Победный крик подхватили роты, стоявшие в резерве, и без команды ринулись туда же. Германские цели дрогнули не выдержали и порвались.

Немцы были отброшены на 2-2.5 версты от деревни. Но, снова с большими силами переходят в атаку. На помощь Преображенцам двинулся 2-ой батальон Семеновцев. Упорный бой снова разгорелся перед деревней. Наконец, к полудню командир бригады отдал приказ — всему полку: подбирая раненых, отходить за деревню и переправиться по гати через болото. 1-ый батальон должен был прикрывать отход и принять на себя всю тяжесть боя. От наседающего противника он отбивался ручными гранатами, штыками, прикладами. Опрокинуть его немцам не удалось.

Впереди Преображенцев несли тела пяти офицеров, погибших в бою. Около самой церкви немецкой шрапнелью была перебита часть солдат, несших эти тела. Их успели внести в церковь и положить на грудь каждому записку. На ней — фамилия, чин и какого полка, добавлено — пал за Родину.

Преображенцы под артиллерийским обстрелом все-таки успели перейти гать. Подошедших немцев отогнали пулеметами. У Преображенцев за этот бой выбыло из строя 1300 солдат и 15 офицеров, тела пяти остались в церкви.

Боем у Мшаны было выиграно 48 часов. Местечко Езерно, где хранились интендантские склады и снаряды для всего ЮгоЗападного фронта, успели минировать и взорвать. 8-ая армия была оттянута на новые позиции, тяжелая артиллерия отведена в тыл. 7-го июля 1917 г. Ставка сообщала: “...на юго-западном фронте при малейшем артиллерийском обстреле наши войска, забыв долг и присягу перед Родиной, покидают свои позиции. На всем фронте только в районе Тарно­поля полки Преображенский, Семеновский исполняют свой долг”.

Это была последняя яркая вспышка воинской доблести Российской Армии.

Во время событий, разразившихся на Юго-Западном фронты, весь остальной фронт был недвижим. Все попытки двинуть войска в наступление были тщетны, несмотря на огромный перевес в силах. Солдаты, уже распропагандированные и недисциплинированные, твердо держались своего выбора: больше не воевать. Войска в тылу быстро превращались в шайки вооруженных грабителей и насильников. Убийства, насилия, грабежи и пожары сопровождали нашествие дезертиров.

КОРНИЛОВСКИЙ МЯТЕЖ

11 июля, ген. Корнилов послал Временному Правительству  телеграмму следующего содержания: “Армия обезумевших темных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, — бежит... Это бедствие может быть прекращено, и этот стыд или будет снят революционным Правительством, или, если оно не сумеет того сделать, неизбежным ходом истории будут выдвинуты другие люди. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого, от первого дня сознательного существования доныне, проходит, в беззаветном служении Родине, заявляю, что Отечество гибнет и потому, хотя и неспрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах в целях сохранения и спасения Армии для ре­организации на началах строгой дисциплины, и дабы не жертвовать жизнью немногих героев, имеющих право увидеть лучшие дни. Необходимо немедленно, в качестве временной меры, исключительно вызываемой безвыходностью положения, вве­дение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий, а также отмену разрушительного приказа Номер один”.

Ген. Корнилов был засыпан приветственными отзывами, выражавшими восхищение и преклонение перед его мужеством и патриотизмом, но и бурю гнева со стороны Рабочих и Солдатских Депутатов.