Правительство восстановило смертную казнь только на фронте, а 19 июля назначило ген. Корнилова Верховным Главнокомандующим. Солдаты сразу подтянулись. В угрозе смерт­ной казни солдаты почувствовали твердую волю, требующую повиновения для защиты Отечества. Солдаты стали менее распущенными, а комитеты более сдержанными. Появлялась надежда, что при Верховном Главнокомандующем Корнилове Россию минует постыдный конец войны.

В то время когда на фронте происходили эти события и явления, немыслимые в истории российских вооруженных сил, в Петрограде 3-го июля произошло вооруженное выступление большевиков, имея за цель свержение Временного Правительства. Это выступление не явилось неожиданным для Правительства, ибо оно знало о подготовке к нему, но не имело мужества и смелости пресечь его в корне. Усмирение мятежа совершилось 1 и 4 Донскими Казачьими полками, отрядами юнкеров, 6-ой Лейб-Гвардии Донской Казачьей батареей и Георгиевской Дружиной. Действиями при подавлении беспорядков руководил Союз Казачьих Войск, который заседал тогда в столице.

Большевистский мятеж был подавлен, но не раздавлен, ибо корни этой болезни достаточно глубоко прошли в толщу солдатских масс. Донские казаки не убоялись своего одиночества в борьбе с мятежниками и доказали честное отношение к своему долгу перед Родиной. Население столицы ликовало казаков засыпали подарками. Но Временное Правительство, в лице своего председателя Керенского, отнеслось легкомысленно к большевистскому выступлению, и успокаивало население. Военная власть в столице была передана в ру­ки некомпетентных лиц; смена гарнизона не была произведе­на и не заменена надежными войсками.

После совещания с Временным Правительством 3 августа, генералу Корнилову была поручена подготовка защиты страны и Правительства на случай повторного выступления большевиков. Ген. Корнилов распорядился, с ведома и согласия Керенского, отправить в столицу войсковые части под командой ген. Крымова. Однако он воздержался докладывать подробности предстоящих операций, так как был предупрежден Савинковым, что Керенский находился в связи с Советом и что в Правительстве есть предатели.

Ген. Корнилов отлично понимал, что привести потрясенную армию в такое боевое состояние, чтобы она была готова перейти в наступление, — было невозможно за короткий срок, поэтому все усилия были направлены на усиление укреплений боевых участков. На фронтах было затишье, но вдруг при­шла тяжелая весть: на северном фронте немцы перешли в наступление, переправились через Двину и отбросили наши войска, отступавшие в полном беспорядке, теряя пленных и свою артиллерию. 20 августа немцами была взята Рига со всеми ее военными складами. Падение Риги было тем более неожиданно, что Северный фронт считался в армии наиболее укрепленным, а его войска стойкими. Незадолго до падения Риги были взорваны в Казани огромные склады снарядов и взрывчатых веществ — несомненная работа немецких агентов.

Казалось бы, что для Временного Правительства пришел наконец момент принять самые решительные меры для оздоровления армии, а также и тыла и уничтожить происки коммунистов. Но Керенский опасался, что решительные действия и успех действий ген. Корнилова, будет означать для него переход на вторые роли. Болея безмерным тщеславием, он до последних дней своей власти, был в непрерывном и постоянном общении с представителями коммунистической партии.

Навстречу войскам ген. Крымова были посланы из состава Совета Рабочих и Солдатских Депутатов сотни большевистских агитаторов и были сделаны распоряжения железнодорожникам о задержке всех войсковых частей ген. Крымова. Сам же ген. Корнилов, находившийся на фронте, не поверил в донесения, что Керенский вдруг выступает против мер по спасению страны и армии. Но донесения подтвердились, войска ген. Крымова были остановлены; последовало распоряжение Керенского о выдаче из казенных складов оружия петроградским рабочим, чем было положено начало формиро­вания красной гвардии. Это было 29 августа 1917 года, а за 2 дня перед этим, 27 августа, по всему фронту было разосла­но оповещение, что по распоряжению Министра-Председателя Керенского, ген. Корнилов отчислен от должности Верховного Главнокомандующего. 1-го сентября ген. Корнилов был аре­стован с преданием суду за измену и мятеж. Вскоре той же участи были подвергнуты видные генералы Ставки и фронта.

Когда 27 августа последовало удаление ген. Корнилова, он отдал свой приказ следующего содержания:

“Русские люди. Великая Родина наша умирает. Близок час ее кончины. Вынужденный выступить открыто — я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное Правительство под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами Германского Генерального Штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережьи, убивает Армию и потрясает Страну изнутри.

Тяжелое сознание неминуемой гибели Страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех Русских людей к спасению умирающей Родины. Все у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога — идите в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда — спасения Родной Земли.

Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России и клянусь довести народ, путем победы над врагом, до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад новой государственной жизни.

Предать же Россию в руки ее исконного врага — германского племени и сделать Русский народ рабами немцев — я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама Русской земли.

РУССКИЙ народ, в твоих руках жизнь твоей Родины”.

Этим вынужденным и обоснованным Приказом-Воззванием, вошедшим в историю под названием “Корниловское выступление” был брошен жребий. Между Правительством и Ставкой Верховного образовалась непроходимая пропасть.

Из Петрограда посыпались по телеграфу воззвания “всем, всем, всем” — к народу, к армии, к железнодорожникам. В них Корнилов обвинялся в попытках свергнуть Временное Правительство и захватить власть. Войсковые комиссары, как эхо, подхватили эти обвинения и в свою очередь, в своих воззваниях и на митингах, стали обвинять бывшего Верховного Главнокомандующего в контр-революции, в том что он продался немцам, сдал им Ригу, что с их помощью хочет вернуть старый режим. Со злобной настойчивостью они требовали для Корнилова смертной казни.

Итак, в момент величайших потрясений, вождь армии полон тревоги за Отечество и армию, а вождь “революционной демократии” Керенский полон подозрений и страха -за революцию, свою власть. Один хотел спасти Родину, другой -- “завоевания революции”. Корнилов стал символом Родины, Керенский символом революции.

Предание суду генерала Корнилова ударило по всему командному составу. Духовная связь между офицерами и солдатами теперь была порвана окончательно. С этого времени солдаты подозревали всех офицеров в контр-революции. Контр-революционными стали все призывы к защите Отечества; контр-революционно было само слово Отечество. Кто говорил об Отечестве, тот считался Корниловцем.

Через несколько дней после ареста Корнилова, Керенский объявил себя Верховным Главнокомандующим, что вызвало в обществе недоумение и насмешки. Присяжный поверенный — адвокат, не отбывавший воинской повинности, совсем не знав­ший солдат, — произвел себя в полководцы. Офицерский корпус с брезгливостью отнесся к такому Верховному, а в обществе, особенно среди молодежи, Керенского называли не иначе как “Главноуговаривающий”, “Главный пустозвон”, “Соц-Наполеон” и т. д. Россия вошла в какую-то странную, неестественную полосу своего существования, когда, каза­лось, Бог лишил людей разума и здравого смысла. Временное Правительство во главе со своим Председателем и Главноко­мандующим представило всему миру и русскому народу вож­дей и офицеров старой императорской армии в искаженном и уродливом виде: тех защитников Родины, которые боролись с произволом и изменой, насаждая порядок и дисциплину в Армии.

Генералы Корнилов, Деникин, Марков, Эрдели и др. оказались в заточении в Быхове, в ожидании суда. Узники ждали этого суда, чтобы сказать прямо в глаза всей России всю правду о ее положении. Суда они не дождались. При попустительстве Временного Правительства захват власти большевиками приближался и 25 октября (ст. ст.) осуществился.
 

ОКТЯБРЬСКИЙ ПЕРЕВОРОТ

К моменту октябрьского переворота власть не имела боеспособной армии, а в столицах — опытных военачальников и надежных гарнизонов, готовых вступить на борьбу с мятежниками. В борьбу вступили лишь разрозненные группы офицеров и юнкеров, выявив упорное сопротивление противнику, подавляющему своей численностью. Эти самоотверженные защитники чести Родины вынуждены были скоро положить оружие и, за небольшим исключением, все они явились жертвами жестокой, зверской расправы. Войска и вся страна были оповещены, что Временное Правительство свергнуто, Керенский бежал, министры арестованы. Власть взяла революционная демократия во главе с Лениным. Был образован Совет Народных Комиссаров следующего состава: Ульянов (Ленин) — председ. Чичерин, Луначарский, Сталин-Джугашвили, Протиан, Лурье (Ларин), Шлихтер, Апфельбаум (Зиновьев), Анвельт, И. Гуковский, Володарский, Урицкий, И. Стейнберг, Фенгстейн, Савич, Заславский. Все эти личности, в своем большинстве, по своим убеждениям и происхождению были чужды русскому народу.

Захватом власти большевиками совершился крутой пово­рот в жизни не только России, но и всего человечества, что в те Октябрьские дни еще не было осознано и воспринято всерьез. За короткий срок, за 8 месяцев, православная Россия, с установившейся веками исторической властью монархов, была ввергнута в бездну коммунистических экспери­ментов. Казалось бы, только что Временное Правительство, на основании акта отречения Государя и Его брата, стало законным преемником царского наследия, т. е. восприняло всю полноту власти в стране. Вместо этого, новое Правительство отмахнулось от законного преемства и объявило

свою власть производной от революции. Отсюда и признание “Совета рабочих солдатских депутатов” правомочным на контроль предполагаемых демократических реформ. Выразителем и носителем таких реформ и явился “заложник демократии” — тщеславное ничтожество — Керенский.

На бесчисленных митингах в городах Российских и на фронте, Керенский изощрялся в ораторском искусстве, говоря о социалистических реформах, клялся довести войну до побед­ного конца и стоял за “мир без аннексий и контрибуций”. Совместно с Советом Рабочих и Солдатских депутатов раз­валил армию, назвав ее “самой свободной в мире” и с которой намеревался победить немцев. Навсегда запомнилась его высокопарная, звонкая фраза, что если его старания не приведут к успеху, то он “под колесницу истории бросит свое истерзанное сердце”.

В среде Донской молодежи этот Российский Демосфен и пустозвон, пользовался, особенно после заточения ген. Корнилова, нескрываемым презрением, и, когда говорили о ген. Корнилове, как о человеке с львиным сердцем, — сравнивали “истерзанное сердце” Керенского с заячьим. И суд молодежи был праведен: ген. Корнилов погиб солдатской смертью на своем посту, а Керенский, переодевшись в женские одежды, бежал к демократам, где и был провозглашен героем. Нарицательное имя “керенщина” навсегда осталась в памяти в русском народе.

После бегства Керенского, ген. Духонин, начальник Штаба Ставки, вступил в исполнение обязанностей Верховного Главнокомандующего. Он не подчинился приказанию новой власти, немедленно начать переговоры о мире с австро-германцами и, перед захватом Ставки красными, отдал распоряжение об освобождении Быховских узников с предупреждением о том, что они должны немедленно покинуть Быхов.

За свое мужественное исполнение воинского долга он сам подписал себе смертный приговор. Разнузданные матросы — “краса и гордость революции” зверски расправились с бла­городным генералом и надругались над его трупом. Это убийство в присутствии нового “главковерха” прапорщика-большевика Крыленко, произошло 20 ноября.

Ген. Духонин занимает совершенно особое и исключительное по своему смыслу положение среди Белых вождей, являясь если не фактически, то по существу участником Белого Движения. Он дал распоряжение об освобождении Быховских узников, из среды которых явились Белые Вожди. Он добровольно принял на себя ответственность за этот акт и тем, конечно, усугубил свою вину перед большевиками. Он отдал свою жизнь и выполнил свой долг, не сойдя с воинского поста. Он добровольно сменил ген. Алексеева на посту Начальника Штаба Ставки и исключил для него возможность такого же печального конца, так как не будь на Дону в 1917 году генералов Алексеева, Корнилова, Деникина и др., может быть и Белое Движение на Юге России пошло бы другим путем. Тогда, быть может, и формы и сроки Белой борьбы были бы иными. Вот истинный смысл подвига ген. Духонина и христианского и воинского. Вечная память в сонме мучени­ков уготована ген. Духонину, Николаю Николаевичу.

БЕЛОЕ ДВИЖЕНИЕ. НАЧАЛО

Начальные побеги Белого Движения зародились в дни Корниловского выступления, т. е. в конце августа 1917 года. За­хват власти большевиками 25 октября вызвал к жизни и борьбу с ними. В день октябрьского переворота в Петрограде, а на другой день в Москве, в борьбу с большевиками вступили группы офицеров, юнкера военных училищ, героини женского батальона.

Быховские узники покинули место своего заключения 19 ноября и разными путями направились на Дон, где атаманом был доблестный генерал Каледин. Атаман Каледин высказал мужество и честность требованием несменяемости ген. Кор­нилова с поста Верхов. Главнокомандующего, а затем и просьбу казачества об освобождении его из под ареста, а также брал на поруки Донского казачества всю арестованную группу Старшего генералитета. Керенский, еще будучи Председателем Врем. Правительства, потребовал прибытия мятежного атамана Каледина в Ставку, как арестованного. Ответ ему гласил по древнему обычаю: “С Дону выдачи нет”.

Итак, подведем итоги этим последним событиям. Если бы Керенский и его верные сподвижники социалисты — члены Правительства — прежде всего позаботились о безопасности и благосостоянии Отечества, а не об уродливых завоеваниях революции, — то октябрьский переворот был бы быстро ликвидирован своевременно подвезенными верными войсками, как того хотел ген. Корнилов, старший генералитет, офицеры и вся здравомыслящая Россия.

Социалистический дурман, тщеславие и жажда власти помешали думать трезво Керенскому и иже с ним, власть Врем. Правительства пала и на смену явились советы. Террор новой власти уничтожил сразу и на всем пространстве государства центральные и местные органы управления. Все должности занимались бывшими преступниками, классово близкими невежественными элементами или лицами приспособившимися к новым повелителям. Старая армия прекратила свое существование и на смену явились красногвардейцы. Офицерский корпус упразднялся и истреблялся.

Только в казачьих землях переворот был воспринят иначе. В первый же день переворота, на Дону и в степях Оренбургского казачества произошли весьма знаменательные события. Донской Атаман ген. Каледин и Оренбургский атаман полковник Дутов, не признали власти советов на территории и в пределах своих Казачьих земель.

7 ноября на Дону была обнародована Декларация о том, что “Донской Войсковой Атаман и Войсковое Правительство власть большевиков не признают и Донская область провозглашается независимой впредь до образования общегосударственной, всенародно признанной власти”.

Атаман Дутов о непризнании советов объявил приказом 26 октября. 18 ноября, на Дальнем Востоке, в городе Верхнеудинске Забайкальской области, Есаул Забайкальского ка­зачьего войска — Семенов, имея под своей командой Монголо-Бурятский полк, вступает в бой с отрядом большевиствущих солдат местного гарнизона, чем выявляет свое отношение к советской власти. В декабре месяце этот полк пополнился охотниками-казаками из состава Уссурийской казачьей дивизии, следовавшей с фронта в родные станицы и уже в январе 1918 года развернулся в Особый Манчжурский отряд. Действия этих Белых сил на Дальнем Востоке развились в последующий период Белой Борьбы.

Войсковой круг Семиреченского казачества сразу же постановил не признавать власть советов, как только весть о перевороте докатилась до Туркестана. Положение в Крае было весьма серьезное: в крае не было сплошной казачьей земли и станицы были разбросаны в Семиречьи среди инородцев и пришлых крестьян. Активная вооруженная борьба началась когда в казачьих станицах появились карательные экспедиции большевиков “за хлебом”.

Борьба против власти советов в центральной Сибири возникла сразу, как только советская власть начала там утверждаться. Организованный в ноябре месяце в Иркутске Центральный Исполнительный Комитет Советов Сибири встретил вооруженное сопротивлене со стороны Иркутского казачьего дивизиона, школы прапорщиков, группы офицеров и юнкеров. Слабость этих белых сил, их оторванность и разобщенность от существовавших уже тогда Белых очагов борьбы, не привели к успеху. После двух недель нервной борьбы в обстановке жестоких морозов, — молодые патриоты сложили свои головы. Постепенно, от Иркутска как центра, стал обозначаться кровавый путь новой власти и на восток и на запад вдоль железнодорожной магистрали. Как раз в эти дни появился небольшой отряд казаков под начальством выдающегося боевого офицера 1-го Сибирского казачьего полка есаула Анненкова. Слух о нем распространился быстро и к отряду начали стекаться белые воины. Программа его была проста и ясна — непризнание власти советов и борьба с ними. Про­должая борьбу с местными большевиками и выростая численно, отряд этот смог развить свои действия лишь в последующем, втором периоде Белой борьбы в Сибири.

На берегу Иртыша, в станице Павлодарской, создалось второе Белое гнездо, которое приступило к действиям лишь в последующем периоде. Когда в городе Омске назревало тревожное положение для всех находившихся там противников большевизма, Сибирские казаки решили спасать свою святыню — знамя Ермака, хранившееся три столетия под сенью Войскового Собора. Отряд казаков под начальством сотника Матвеева, во время очередной церковной службы, сняли святую хоругвь и вынесли. Но большевики скоро спохватились и настигли смельчаков у берега Иртыша. Казакам пришлось сорвать святое полотнище с древка, прежде чем переплыть реку. Эти две белые вспышки Сибирских казаков и молодежи произошли в первый период борьбы, но дали прекрасные всходы в последующий период борьбы в Сибири.