Шамхала и уцмия уведомил я о назначении войск собственно для их защиты. Аварскому хану, который до того казался приверженным, писал я, чтобы он старался воздержать акушинский народ от наглых угроз, которые смеет он делать владетелям, подданным императора, и чтобы брату своему воспретил поступать неприязненно с шамхалом. Акушинскому народу дал я знать, что, приняв на себя обязанность не делать набегов на владения российские и утвердив то данною присягою, нарушение оной не оставит правительство без наказания. Что неприязненным действием почту я нападение на земли, шамхалу и уцмию принадлежащие, что я лучше хочу предостеречь народ, которого желаю я спокойствия, нежели впоследствии подвергнуть себя упреку, что оставил его в неведении, какие бедствия он себе приуготовляет.

В чеченской земле между тем приступлено к построению крепости, которая по положению своему, стесняя жителей во владении лучшими землями, стоя на удобнейшей дороге к Кавказской линии и недалеко от входа чрез урочище Хан-Кале, названа Грозною.

В производстве работ сколько могли чеченцы делали препятствия. Нередко случалось, что солдаты, оставляя шанцевый инструмент, тут же брали ружья и отражали нападение. Но когда чрез реку Сунжу сделана была переправа и на противоположном берегу устроено укрепление, чеченцы менее появлялись на нашей стороне.

Все ближайшие к урочищу Хан-Кале селения, или те, к коим полагали они, что войска удобнее пройти могут, вывезли лучшее свое имущество; жены и дети оставались в таком положении, чтобы при первой тревоге удалиться в ближайшие леса, где приготовлены были шалаши. На ближайших полях брошен был хлеб, который по боязни не собирали, и уже в летнее время чувствуем был в оном недостаток.

Пришли наконец в помощь лезгины, и между чеченцами примечена большая деятельность в приуготовлениях к сражению. Повсюду показывались они в больших уже силах. Деревни по левому берегу реки Сунжи и одна на правом берегу, называемая Сунженскою, сохраняя все наружности преданности, не только лезгин, кои самих даже чеченцев, явно противящихся нам, не принимали.

Между многих перестрелок с отрядами нашими была одна весьма сильная, когда квартирмейстерской части подполковник Верховской послан был занять лес, в котором надобно было произвести порубку для строений.

Войска Донского генерал-майор Сысоев с малым числом казаков, сделав атаку на сильную чеченскую конницу, наказал за сделанное нападение на отводные наши караулы, причем изрубили они несколько человек.

Главное же дело происходило 4 августа. С Кавказской линии должен был прибыть в лагерь большой транспорт с провиантом и разными другими вещами, при которых много было едущих к войскам чиновников. В конвое находились одна рота пехоты с пушкою и несколько казаков. Чеченцы с лезгинами вознамерились сделать на транспорт нападение. О сем незадолго дали нам известие, и я на встречу транспорту отправил часть войск. Когда же из крепости замечено было движение в больших силах, то отправил я еще в помощь с частию начальника корпусного штаба полковника Вельяминова. Неприятельская конница успела уже перейти реку Сунжу и пустилась на транспорт, часть пехоты шла вслед за оною, и еще довольно оной оставалось для охранения переправы. Увидев идущие из крепости войска наши, конница тотчас обратилась к своей пехоте, и сия двинулась навстречу нашей. Толпы ее, боясь действия артиллерии, не смели весьма приближаться, но стрелки вышли во множестве, и начался весьма сильный огонь.

В сей день чеченцы дрались необычайно смело, ибо хотя недолго, могли однако же они стоять на открытом поле под картечными выстрелами; но когда полковник Вельяминов приказал войскам идти поспешнее к деревне Ачага, куда бросилась неприятельская конница, как приметно, к переправе, ибо известен был в сем месте хороший брод, то чеченская пехота обратилась в бегство в величайшем беспорядке. На переправе происходило замешательство, и немало людей потонуло. Полковник Вельяминов мог их стеснить в селении Ачага, и артиллерии удобно было действовать с большим успехом: но жители селения сего, нам покорные и не участвовавшие в предприятии чеченцев, выбежали к нему навстречу, прося пощады. Он не мог не исполнить их просьбы. Потеря в сем деле с нашей стороны была ничтожная, и транспорт без всякого вреда прибыл в крепость.

Вскоре после сего произошли между чеченцами и лезгинами несогласия и ссоры, и сии последние, не в состоянии будучи переносить жаркого летнего времени и оставивши не менее половины людей до выздоровления, удалились в дома свои.

Сим кончились все подвиги лезгин, и чеченцы, знавшие их по молве за людей весьма храбрых, вразумились, что подобными трусами напрасно они нас устрашали. Прежде, в ожидании от них большого вспомоществования, разглашали они о прибытии их в больших силах; открылось наконец, что их было до тысячи человек.

Из Грузии получено известие, что укрывавшийся в горах беглый грузинский царевич Александр проехал тайным образом и с весьма малым числом приближенных к нему людей в Ахалцыхский пашалык, правдоподобно тому, что в Персию опасно было проехать, ибо по дорогам туда повсюду поставлены были караулы, и татарам строго подтверждено было о тщательном наблюдении. Царевич проехал недалеко от штаба одного из донских казачьих полков, и, конечно, от оплошности командующего оным, который потому только избавлен мною [от] ответственности, что я не хотел показать грузинам, что я желал достать его, ибо они, по невежеству, всегда считали его опасным для нас человеком, и многие, недоброжелательствующие нам, старались размножить мнение, что правительство в некоторых случаях потому поступает снисходительно, что опасается огорчить дворянство, чтобы оно не приклонило народ на сторону царевича.

В бегстве его сей раз в Турцию провожатыми были чарские лезгины, имеющие повсюду связи, и конечно многие из наших если не способствовали тому, то без сомнения знали. Начальство же было предупреждено с большою подробностью и в поимке все нужнейшие приняты меры.

Из Дагестана генерал-майор Пестель сообщил мне известие, что акушинцы намереваются прийти с войском и потом вступить с ним в переговоры; что жители города Башлы, видя расположенные недалеко от них войска наши, тайно приглашают их к себе на помощь; что уцмий, показывая притворную вражду с ними, сам того желает, ибо по свойствам недоверчивости имеет сомнение, чтобы мы для пользы его хотели смирить башлынцев.

Я предписал, если точно придут акушинцы и захотят иметь с нами переговоры, не входя с ними ни в какое объяснение, требовать аманатов.

Если шамхал, уцмий, хан Аварский будут предлагать какие-нибудь условия, напомнить им просто обязанности верноподданных. Между тем стоять лагерем в открытых местах, никак не вдаваясь в горы или трудные местоположения что в равнине и имея с собою артиллерию, может он противостоять всяким их усилиям. Если нужна будет ему в войсках подвижность, чтобы все тягости отправил назад, и самый необходимый имея обоз, сохранял бы его в укреплении хорошо защищенном. Подтвердил не побуждать неприятеля к действию; напротив, ничего решительно не предпринимая, дать время несогласию поселиться между ними; ибо без единоначалия и без привычки к послушанию необходимы будут различные мнения, и следствие оных — раздор. Что собравшись в значительных силах, без приуготовления способов продовольствия, долго вместе пробыть не могут и возвратятся домой, а тогда на оставленных башлынцев напасть будет удобно; или если по обширности города и по многолюдству в оном нельзя будет разорить его, то по крайней мере нанести действием артиллерии большой вред в стесненном его расположении. Пользоваться случаем отгонять лошадей и скот, коих потеря тем чувствительнее, что составляет главнейшее здешних народов богатство. Для усиления отряда генерал-майора Пестеля из батальона, расположенного в Елисаветпольской крепости, приказал я отправить 300 человек. В Дербенте распоряжено иметь огнестрельные запасы.

1-го числа октября поехал я из крепости Грозной на линию, где в селении Прохладном пригласил к свиданию со мной князей кабардинских, главнейших и священнослужителей и знатнейших из узденей. Все почти приехали, кроме малого числа злейших разбойников, которые явиться не смели.

С досадою упрекал я им в нарушении обещаний вести жизнь мирную и самой присяги в том, несколько раз ими данной. Упоминал о многих в недавнем времени происшествиях, которые обнаруживают их самыми подлыми мошенниками, и что известные некогда храбрость их и воинственная между горскими народами слава помрачена презрительнейшими делами, одним гнусным ворам свойственными. Поставил им в пример того же года наказанный за укрывательство разбойников Трамова аул, неподалеку от Константиногорска отстоявший, который по приказанию моему разрушен до основания, взято до 2 тыс. лошадей и весь скот, и что жителям оного только позволено было вывести жен своих и детей. Обещал, что равное сему и их ожидает наказание, если не переменят своего поведения, если родители не будут воздерживать детей своих и родственников, помещики своих подвластных; если священнослужители, имеющие большое в народе влияние, не будут делать предписываемых законом наставлений и внушения. Предложив им средством избегнуть грозящих бедствий то, чтобы наказывая сами за воровство и возвращая похищенное, убийц представляли для наказания к российскому начальству. Что несколько таковых примеров воздержать разбойников и за преступления злодеев не потерпят менее виновные, а начальство не будет принуждено посылать беспрерывно войска, которые разоряют землю прекраснейшую. Справедливость замечаний моих не допустила возражения; многие говорили, что есть средства исполнить требования мои, и что они о том будут стараться, видя, что в советах моих заключается собственное их благо, но только два или три человека осмелились сказать при всех, что льстят мне обещаниями ложными, что ничего не сделают; ибо первейшим из князей надлежит сделать пример над своими ближними и выдать к наказанию за разбой, что трудно быть первым в подобном случае, ибо все прочие поручаться сим будут. Если же так поступят знатнейшие, то они готовы то исполнить и ручаются, что средством сим прекратятся беспорядки, и боязнь, которую он имеют от русских, превратится в прежнее к ним расположение.

После сего расстался я с ними и тут же видел, что свидание было бесполезно. Со мною был генерал-майор Дельпоццо, который коротко знал их, и, бывши некогда в Кабарде главным приставом, чрезмерною кротостию своею и снисхождением, оставляя вины без наказания, наконец попустил их и на самые преступления. Он был причиною уничтожения родовых судов, и с ним вместе начались разврат и беспорядки. Если странным казалось кабардинцам видеть главного начальника без той пышности, каковая окружала всегда моих предместников, то не менее удивлялись они, что на свидание с ними приехал я в сопровождении 180 человек пехоты, малого весьма числа казаков и с двумя пушками гарнизонной артиллерии, запряженной мужичьими лошадьми, с прислугою обветшалых гарнизонных канониров, когда все они вместе составляли не менее 600 человек. Я не мог сие сделать с намерением, чтобы не показать особенного внимания, которым напрасно давно их баловали, но причина настоящая была та, что не можно было найти более войск праздных.

В сие время получил я из Дагестана донесение, что генерал-майор Пестель, заметив беспрерывные обманы жителей Башлы и получив [от] аварского хана уведомление, что акушинцы идут в помощь Каракайдацкому народу, решился он занять Башлы, что и сделал без всякого сопротивления. В то же время дал он знать, что хотя уцмий ведет себя со всею осторожностию и показывает вид приверженности, ибо за противные поступки его боится подвергнуть наказанию старшего сына его, живущего аманатом в Дербенте, но многие причины заставляют его думать, что он в сообществе с акушинцами и внушениями своими возмущает против нас башлынцев. Аварский же хан, о коем писал генерал-майор Пестель как об участвующем в предприятиях акушинцев, тогда же прислал мне письмо с уверениями, что он старается наклонить их к отдаче аманатов, но я уже предуведомлен был о сомнительном поведении и ему не верил.

Генерал-майору Пестелю приказал я взять от уцмия объяснения, каким образом идут к нему в помощь акушинцы, если он их не требовал, и почему ему нужна оная, когда российские войска ни ему, ни его подвластным обид не причиняют? И что если идут они к городу Башлам, то объявить ему, что почту сие за измену с его стороны императору, и тотчас другой возведен будет в достоинство уцмия. В сношениях с акушинцами отдалять всякое влияние аварского хана и ему отозваться, что не входите с ним в объяснение, как с человеком, народу сему не принадлежащим. Акушинцев по прибытии в Башлы отразить оружием и для того всегда в готовности оставить занимаемые в городе квартиры, ибо удобнее несравненно напасть на них в поле. С башлынцев взять непременно аманатов из лучших фамилий.

Вскоре после сего известил генерал-майор Пестель, что акушинцы вместе с другими народами Дагестана прибыли и расположились в 30 верстах от Башлы с намерением напасть на войска наши и их истребить, надеясь на свою многочисленность. От башлынцев взял уже он аманатов, и они объявили ему, что будут вместе с войсками нашими защищаться, в провианте делают охотно помощь. Генерал-майор Пестель, устроив некоторые около города укрепления, дожидался неприятеля спокойно.

О шамхале Тарковском дошли до меня слухи, что не взирая ни на какие угрозы его неприятелей, он не согласился на предложения их с ними соединиться против нас и остался в приверженности своей непоколебимым, но что возмущение в его владениях понудило его оставить Тарки и удалить его семейство в место безопасное, а жители города, боясь нападения лезгин, большею частию рассеялись.

Генерал-майору Пестелю поручил я дать шамхалу, что как скоро только мне возможно будет действовать в пользу его, я ничего не упущу для владетеля, оказывающего столько похвальный пример верности императору. До того же предложил Дербент убежищем для его семейства, где также могло сохраняться его имущество.

Возвратясь с линии в крепость Грозную, нашел я Сунженскую деревню, одну из богатейших, которой жителей особенно ласкал я, с намерением оберегая деревню, дабы лежащая поблизости крепость могла получать из нее все необходимые потребности, уже разоренною. Один из жителей оной выстрелил из ружья в солдата посланной за покупками команды, когда не отдавали ему вола из казенной повозки, которого называл он своим. Офицер приказал схватить преступника, но самого офицера лошадь схватили за повода, и он едва избавился от смерти. Команда должна была возвратиться. Начальник корпусного штаба послал успокоить жителей, чтобы за вину одного мошенника не боялись они мщения, но чтобы выдали преступника для должного наказания, которое он и потому заслуживает, что дерзостию своею подвергал опасности всю деревню. Посланный нашел жителей поспешно выбирающихся из домов и удаляющихся в лес, и ему ответствовано, что стрелявшего по солдату не отдадут и будут защищаться, если войска придут.

Начальник корпусного штаба пошел сам с несколькими ротами, желая однако же уговорить их, но встречен был выстрелами; жены и дети и лучшее имущество были уже отосланы, оставались одни люди для защиты домов. Когда атаковали деревню, части же войск приказано было обойти, дабы отхватить отступление в лесу, все бросились бежать с такою скоростию, что догнать было невозможно. Деревня взята, хлеб, фураж и годный лес на строение вывозились несколько дней.

После сего происшествия деревни, лежащие на левом берегу Сунжи недалеко от крепости, все были оставлены жителями без всякой с нашей стороны причины. В них были многие благонамеренные люди и которые весьма желали спокойствия, но как между чеченцами совершенное безначалие, и ни воздерживать своевольных, ни наказывать преступных никто не имеет права, ибо все почитают себя равными, то люди порядочные боятся подвергнуться ответственности за мошенников, и оттого удаляются от места пребывания русских. Выдавать же злодеев в руки неверных, каковыми христиан разумеют, почитают погрешением против своего закона...

Все земляные работы крепости Грозной были приведены к окончанию в половине октября месяца; на зиму приуготовлялись для жилища гарнизону землянки, и для вооружения крепости доставлена была артиллерия. Чеченцы верили уже, что пребывание на Сунже русских не временное.

В сие время пронеслись разные слухи, что дагестанцы в больших весьма силах сделали на генерал-майора Пестеля нападение и дрались при Башлах в продолжение двух дней, и что намерены возобновить сражение, а часть войск отправить для разграбления Кубинской провинции, где войск почти не было. От генерал-майора Пестеля давно уже не было донесения, а из Казиюртского укрепления нашего на реке Сулаке дали знать, что сообщение с Дербентом прервано, и последнее предписание мое генерал-майору Пестелю не могло быть отослано.

По расчислению времени не мог я успеть прийти ему на помощь, но знал, что если появлюсь во владениях шамхала или угрожать стану провинции Мехтулинской, принадлежащей брату Аварского хана, бывшему причиною всех беспокойств, то находящиеся против генерал-майора Пестеля дагестанцы, особенно акушинцы, возвратятся для защищения собственных границ. И потому немедля выступил я из крепости Грозной 25 октября.

Войска мои состояли из 2-х бат[альонов] Кабардинского, одного бат[альона] Троицкого, 2-х бат[альонов] 8-го егерского полков, 14 орудий и артиллерии, 300 человек казаков линейных, всего войск вообще не более было 3200 человек.

В крепости Грозной осталось девять рот 16-го егерского полка, б орудий артиллерии и 400 человек линейных казаков.

Переправясь через реку Сунжу, в устье ее, у селения Брагунского, пришел я в город Андрей 29-го числа и дал войскам день отдохновения. Здесь подтвердились слухи, что генерал-майор Пестель был атакован, но что находится в Башлах. Многие говорили, что в сражении мы много потеряли, что взяты у нас пушки, но в сем последнем мог я усомниться, ибо число пушек показывали более того, каковое у него было. Все утверждали, что Аварский хан предводительствует возмутившимися дагестанцами.

В Андрееве были подосланные акушинцами люди для наблюдения за движениями и числом войск наших. Я растягивал баталионы так, что казались они гораздо многочисленнейшими. Батарейные орудия играли важную весьма роль.

В город Тарки прибыл я 3-го числа ноября и расположил войска по квартирам, ибо проливные дожди препятствовали идти далее. Шамхал находился при генерал-майоре Пестеле, жены его готовы были выехать из города и только потому остановились, что услышали о движении войск; лучшее имущество отправлено было за реку Сулак. Многие из жителей разбежались, боясь возмущения собственных подвластных шамхала. Все они вышли из послушания, некоторые пошли с оружием против русских, ибо в то самое время Аварский хан возвращался в город Башлы и собирал войска для защиты Мехтулинской провинции, принадлежащей ему с братом его Гассан-ханом. В окрестных селениях привезены были раненные в сражении против генерал-майора Пестеля и для погребения тел убитых там. В измене генерал-майора Аварского хана не было уже сомнения.

Здесь получил я от генерала-майора Пестеля рапорт, что дагестанцы не менее 30 тыс. напали на него в городе Башлы, и сражение было самое упорнейшее. В первый день мог он защищать построенную им вне города батарею и небольшие окопы, но жители города, оборонявшие некоторую часть укреплений, изменили и впустили неприятеля, который легко мог отрезать сообщение его с войсками, защищавшими ту батарею, и он должен был оставить ее и с нею вместе часть города и расположиться по каналу, проходящему посредине города, что сосредоточило более его силы. Неприятель по многочисленности своей испытывал атаки со всех сторон, но безуспешно. Левый фланг войск наших был наиболее опасный, ибо неприятель все усилия употреблял, чтобы овладеть замком уцмия, который занимали две роты с одною пушкою. Он, прикрыт будучи возвышением, мог легко приблизиться к замку и начал рыть род трашей, дабы скрыться от ружейных выстрелов и, вероятно, чтобы удобнее зажечь деревянное строение, которое поверх стен замка расположено было. Пушка не могла уже действовать, и опасно было потерять замок, ибо одна дорога, для отступления войск возможная, проходила в самой близи от оного.

Генерал-майор Пестель удерживал замок сей и половину города еще одни сутки, беспрерывно сражаясь с упорностию, ибо неприятель сменял атакующих свежими войсками. Артиллерия наша наносила ужаснейший вред, и конечно она была причиною, что таким несоразмерным силам противостоять было невозможно. Наконец войска наши отступили ночью, взяв с собою всех раненых. Неприятель долго не заметил отступления, ибо большой в городе пожар препятствовал. После хотя и преследовал, но отбит был с уроном. Жители города Башлы с большим остервенением бросались, дабы отбить детей своих, которые взяты были в аманаты, но не могли успеть в том.

Генерал-майор Пестель на дороге к Дербенту должен был проходить некоторые деревни каракайдацкие. Все дороги были перекопаны или завалены, мосты истреблены, но слабо преследуемый неприятелем, без препятствия обошел он их, склонившись к дороге, идущей по берегу моря.

Во всех сих сражениях к удивлению потеря наша в убитых и раненых не достигает 400 человек.

11-го числа ноября, лишь только немного переменилась погода, выступил я из Тарки по направлению на селение Параул в Мехтеулинской провинции, где прежде живал Аварский хан, будучи Бахтулинским беком, до возвышения его в сие последнее достоинство.

За четыре дня до сего предписал я генерал-майору Пестелю, чтобы немедленно возвратился к Башлам и разорил город до основания, что удобно сделать он может, ибо все внимание дагестанцев обратилось к пришедшим со мною войскам, следовательно, не встретит он другого сопротивления, кроме жителей Башлы.

В небольшом от города Тарки расстоянии увидели мы неприятеля, большими толпами занимающего вершины хребта, называемого Талгин, у подошвы коего должны мы были, прошедши несколько верст чрез него самого, переправиться. Короткий день, трудное движение артиллерии по грязной весьма дороге сблизили к вечеру прибытие к тому месту, где был въезд на гору по чрезвычайно крутой отлогости. Неприятель, перекопавши оную во многих местах, защищал большими силами. Поздно было начать дело, ибо надлежало изыскивать обход и не иначе, как в виду у неприятеля, следовательно, он повсюду, предупреждая и имея выгоду местоположения, мог затруднять подъем войск в гору. Я приказал им отойти и расположиться на ночлег.

Авангард мой сделал несколько пушечных и ружейных выстрелов, и конечно не принесши никакой другой пользы, кроме той, что увидел я, до какой степени лезгины боятся пушек. Некоторые из сопровождавших меня подвластных шамхала заметили на вершине горы самого Аварского хана. По крикам, во всю ночь продолжавшимся, и песням войск видна была его радость, что они нас не пропустили. Я готовился с рассветом начать действие и предвидел ощутительную потерю по трудности всхода на гору. Нельзя было отступлением ободрить неприятеля. В первый раз в стране сей появились русские войска и с ними главный начальник. Горские народы смотрели со вниманием на происшествия, и малейшая со стороны нашей неудача или действие, которому бы можно было дать невыгодное истолкование, соединило всех их, и мгновенно имел бы я против себя большие силы, ибо сие самое время все дагестанцы возвращались от города Башлы в дома свои, гордые успехом, что принудили генерал-майора Пестеля к отступлению.

Один из проводников, давний житель земли, хорошо знающий места, объявляет, что в четырех верстах есть дорога, которая по трудности ее оставлена жителями, но легко по оной может взойти пехота, и вероятно, что неприятель или малыми силами, или небрежно ее охраняет. В полночь на сию дорогу послал я один баталион с тем, что если может он взойти на вершину, то, чтобы заняв находящийся на оной лес, присоединил к себе составляющие резерв две роты и ими старался взвести на гору два при них бывших орудия, а мне немедленно дал знать об успехе. Между тем, дабы развлечь внимание неприятеля со стороны хорошей дороги, где он ожидал нас, производилась в ночи перестрелка.

Бурная и чрезвычайно мрачная ночь посланному в обход баталиону способствовала, пробираясь чрез густой лес, дойти неприметно до самых неприятельских караулов, которые были столь же нетрезвы, как и неосторожны.

Залп впереди стрелков, крик «ура» и барабан такой произвели страх, что неприятель рассеялся, оставя на месте все, что имел с собою, и даже немало оружия. При сем случае было у нас только два раненых солдата, и баталион беспрепятственно овладел вершиною хребта; дорогу сию охранял брат Аварского хана довольно с большим числом людей, но он бежал первый.

Всем прочим войскам приказал я туда следовать: не менее суток подымали мы на гору артиллерию нашу и обозы, но неприятель тотчас бежал со всех пунктов и не было противящегося.

Из некоторых близких селений явились старшины с покорностию, между прочим из одного, где в ту ночь главный кади акушинский с 4000 человек имел ночлег свой. Они пришли в помощь изменнику Аварскому хану.

В селении Параул не застали мы ни души; жители бежали из оного, но войска нашли богатое продовольствие и некоторую добычу; отсюда на донесение генерал-майора Пестеля, что вскорости не может выступить к городу Башлы, по неимению провианта и готовых огнестрельных запасов, повторил я, чтобы непременно исполнено было прежнее мое предписание, и что, по обстоятельствам, весьма правдоподобно, что он никакого не встретил сопротивления.

Надобно было разрушить сие давнее гнездо разбойников и нам злодейски изменивших; наконец уведомился, что он вышел с отрядом в Башлы и что в городе нашел весьма малое число жителей, которые при появлении войск разбежались, и он без помешательства мог зажечь город.

14-го числа ноября приблизились мы к селению Большой Джангутай, где дожидался нас неприятель, занявший лежащие впереди довольно крутые возвышения, на коих были сделаны окопы и засеки. При самом начале сражения, когда нельзя еще было хорошо осмотреть местоположение, сделался такой густой туман, что в близком расстоянии различать предметов было невозможно, и сие необходимо, умедлив наши успехи, могло немало затруднить, ибо в шести верстах находившийся с 4 тыс. человек кадий акушинский мог прийти совершенно в тыл нам. И хотя взял я против того предосторожности, но, разделяя силы, уменьшал число сражавшихся. Возвышения были взяты на штыках, но неприятель с такою побежал поспешностью, что его могла догнать одна та часть войск, которая с левого фланга обойдя, занимала уже часть селения. Выбежав из селения, встречен он был нечаянно казаками, которые нанесли ему вред. Спасением своим совершенно обязан он туману, ибо местоположение, как усмотрено после, представляло удобность отрезать отступление и всех истребить. Потерю однако же имел он довольно чувствительную; Аварский хан в сем случае не находился, брат же его равномерно и здесь бежал из первых; с нашей стороны ранено 3 офицера и рядовых убитых и раненых до 50-ти человек.

Селение Большой Джангутай имело до 600 дворов и в нем был дом брата Аварского хана довольно обширный. Все приказано истребить, кроме одной небольшой части селения, которую оставили в пользу пришедшим просить пощады жителей, которые, всего лишившись, должны были проводить зиму без пристанища. От них узнали мы многие подробности и что Гассан-хан имел немало войска, ибо в помощь к нему приходили живущие по реке Койсу народы.

Войска возвратились в Параул, где в хороших квартирах дано им два дня отдохновения.

Акушинцы отправились домой. Аварский хан ожидал ответа на присланное ко мне письмо, в котором, признаваясь виновным в глупом сведении счетов, просил прощения. Я отвечал ему, что нет подлым изменникам прощения, что он лишился чина своего и жалованья.

Он тотчас уехал в Аварское ханство, а я, в прокламации описавши подлую его измену, именем императора лишил его чина генерал-майорского и получаемого им 5 тыс. рублей серебром жалованья.

В Парауле истреблен дом сего изменника, строение огромное и нарядное. Селение осталось сохранено, ибо в земле сей хотел иметь я людей благодарных.

Из Параула пошел я на Карабудаг-Кент, принадлежащее шамхалу большое селение и против него бунтовавшее. Все трепетало от страха, жители вышли войскам навстречу.

Собранным старшинам и жителям истолкованы обязанности повиновения шамхалу, прощено прежнее преступление, по просьбе его, но в пример справедливой строгости повешен при всех один из злейших изменников, семейство его выгнано из селения, дом разорен до основания.

Во владениях шамхала водворилось совершенное спокойствие и тишина. В Карабудаг-Кенте в первый раз увиделся я с шамхалом, который только что возвратился из Дербента.

Привыкши слышать о пышности многих из моих предместников, видев некоторое великолепие, когда с войсками отца своего находился он при генерал-аншефе графе Зубове в походе против персиян, он удивлялся неприхотливой жизни моей и простой одежде солдата. Короче познакомившись со мною, он признался, что имел сомнение, чтобы я был настоящий начальник, но что пришла ему мысль, что под именем своим прислал я другого генерала. Всякие нелепости находят место в головах здешних жителей!

В городе Тарки пробыл я три дня. Шамхал доволен был приведением в покорность земли его, уверился, что готов помогать я ему во всяком возможном случае. Он желал, чтобы для охранения его часть войск расположена была в городе, ибо опасался он акушинцев и брата Аварского хана.

Имея другие намерения, я не мог уделить войск, и потому советовал ему стараться подвластных своих в таком расположении удерживать, чтобы они готовы были на его защиту, склонял его до некоторого времени не раздражать акушинцев и возобновить связи, которые прежде имел он между ими, не щадя некоторых для того издержек.

Шамхал скупостию своею потерял людей, ему доброжелательствовавших, ибо по обычаям земли, чем знатнее владелец, тем большее число должен иметь приверженцев, которые не иначе приобретаются, как подарками и деньгами. Акушинцы же издавна сими единственно средствами всеми прежними шамхалами удерживаемы были на своей стороне.

Поручил шамхалу, по связям близкого родства его с уцмием, внушать сему последнему, чтобы не изменил обязанностям верноподданного государю и старался обратить к повиновению возмутившиеся его владения, и буде может, чтобы наказал дерзнувших поднять против нас оружие, в особенности лежащие на плоскости Терекешинские селения.

30-го ноября возвратился я на линию и переправился через Терек к Старогладковской станице, откуда войска отпущены на назначенные им квартиры. В сем году были они на работе при крепости Грозной и в походе сряду 7 месяцев. Государю императору донес я, что, лично видев положение Андреевских, Костековских и Аксаевских владений, нахожу необходимым устроение крепости при селе Андрее, которое, производя богатый торг, удовлетворяет всем необходимым потребностям горцев, и что сих последних со временем, не употребляя оружия, но одними нуждами их можно будет содержать в зависимости; что крепость сия на спокойствие левого фланга Кавказской линии будет иметь немалое влияние, и довел также до сведения, что старшего андреевского владельца или князя, по неспособности его и невоздержному поведению, переменил я другим, испытанной к нам приверженности.

Командующему в крепости Грозной приказано в зимнее время порубить лес, покрывающей ущелье Хан-Кале, чрез которое проходит лучшая и кратчайшая дорога ко всем большим чеченским деревням. Для сообщения от Терека до сей крепости при селении Старый Юрт устроен редут и в нем расположена рота. Всем владельцам лежащих по правому берегу Терека деревень дано наставление не терпеть у себя вредных людей, не пропускать чрез земли свои хищников и выставить в известных местах караулы.

Начертаны правила самые строгие, коими руководствоваться должны начальники воинские в отношении к владельцам, каким сии последние обязаны им послушанием и подвластные им повинностями. Вместо дани постановлено по наряду начальников высылать на службу людей с собственным вооружением и на своем содержании.

Еще не было примера, чтобы кто заставить мог чеченцев употреблять оружие против своих единоземцев, но уже сделан первый к тому шаг и им внушено, что того всегда от них требовать будут. Прекраснейшие земли, коими они пользуются, и боязнь с потерею их подвергнуться бедности, которую претерпевают непокорствующие, строго преследуемые, вынуждают со стороны их сие повиновение.

В продолжительное отсутствие мое прибыли из России виртембергские колонисты в числе 500 семейств. Министр внутренних дел по неосмотрительности препроводил их тогда, как не только не сделано было никаких для водворения их приуготовлений, даже не было достаточно казенной земли для них. Старшины сих колонистов представили прошение свое государю во время его путешествия, и ему угодно было приказать, чтобы они отправили ко мне несколько человек, которые бы могли предварительно узнать, какие предложу я им для поселения земли, и найдут ли они ожидаемые ими выгоды? Они приезжали в Грузию, все рассматривали в подробности, но прежде нежели уведомить могли свое общество о сделанных наблюдениях, на возвратном пути своем нашли оное на Кавказской линии. Колонисты, не ожидая никаких известий, отправились вслед за ними. Большую часть из них застигло в горах холодное время, надобно было снабдить их теплою одеждою, недостаток способов к препровождению их через горы умедлил движение их, люди испытали болезни, много пало скота, и колонисты вместо обещаний правительству не требовать никаких пособий стоили оному одним своим доставлением около миллиона рублей, включая вспоможение, данное некоторым семействам на обзаведение.

Я, желая дать грузинам пример хозяйственного порядка ... выписал тридцать семейств колонистов, изыскивая тех из жителей Германии, которые по испытанной нравственности отличаются порядком домашнего устройства. Министр доставил мне первых ему попавшихся, и я не достиг своей цели. Но такого количества, в каковом прибыли колонисты, я никогда не желал, а еще менее мог быть довольным, нашедши их секты сепаратистов, без всякой нравственности, преданных разврату, невоздержных, небережливых и праздных. Многие из них были солдатами в числе контингента, который давал Рейнский Союз Наполеону. Наделение землями колонистов тем более представляло затруднение, что не было достаточно оных на левом берегу Куры, где желал я расположить их поселения, дабы в безопасности сохранить заведения, больших казне издержек стоящие.

На правом же берегу нет благонадежных средств ограждения, в случае войны с персиянами или турками, ибо для разорения поселений не нужны значительные силы, которые всегда почти отразить возможно, недостаточно набега конной партии, от чего остеречься решительно нет способов по множеству у неприятелей конницы, по множеству дорог. Итак, колонисты по необходимости поселены на правом берегу, чего не должно было случиться, если бы прежде нежели прислать их в большом, несоразмерно со способами, количестве, спрошено было мнение начальства.

Во время пребывания моего на Кавказской линии проехал в С.-Петербург и возвратился обратно чиновник, посыланный от шаха персидского с письмами и подарками к высочайшему двору. Желая предупредить о сем министерство, я приказал открыть письма и сделать им перевод, удержав некоторое время чиновника. Ему представлено было, что то же самое сделано было с письмом моим, прежде нежели представили его шаху. Письма и подарки были только предлогом, но чиновнику сему поручено было просить о признании Аббас-Мирзы наследником Персии, чего не сделал я, бывши там в качестве посла.

Причины сего и сделанные мною по сему предмету представления не найдены уважительными, хотя между прочим замечал я, что не приличествует взять в защиту сторону неправую, ибо шах избрал наследника вопреки закону земли, предоставляющему право старшему из сыновей, и Аббас-Мирза признан наследником, о чем объявило мне министерство, спустя десять месяцев, совестясь быть может основательных моих возражений! Достойный сей наследник с удовольствием окружает себя всеми вредными для нас мошенниками, в беспрерывном сношении с обитателями Кавказа, возбуждая их против нас и расточая на то деньги. Ласкает и осыпает дарами недовольных правительством или недоброжелательствующих оному.

В начале сего года представлен мною императору проект системы крепостей для здешнего края...

Для обороны сих крепостей предлагал я, независимо от действующих войск, составить особенные гарнизоны на равных преимуществах с армейскими полками, с тем, чтобы часть оных была подвижною и во всегдашней готовности для защиты края, ибо не все вдруг крепости могут быть угрожаемы неприятелем. Обозы для оных предположены были чрезвычайно умеренные, следовательно, мало лошадей и потому издержек. Одежду для солдат предлагал я более с климатом согласованную, различествующую от теперешней, но всюду единообразной и для знойной Грузии и для Камчатки ледовитой. На случай, если бы не скоро был рассмотрен проект мой или бы совершенно не удостоился одобрения, просил я усилить корпус тремя полками пехоты и двумя ротами легкой артиллерии.

В то же самое время сделано государю представление, чтобы если присланы будут из России два баталиона пехоты, то успокоив совершенно Абхазию, можно будет для Черноморского флота доставить неистощимые корабельные леса наилучшего качества. В пример поставлены строющиеся при тамошних берегах большие купеческие суда турецких подданных, потому что нигде за столько ничтожную цену сделать таковые невозможно. Предположено в бухте, именуемой Пицунда, лучшей по всему восточному берегу Черного моря, сделать заведение, в котором бы хранились заготовляемые леса для отправления по назначению. Охранение сего заведения, как и устроение на границе Абхазии крепостцы при урочище Гагра для пресечения пути от стороны Анапы делающим набеги горцам, подданным Порты, должно возлежать на сих двух баталионах, и по расчету их для того весьма достаточно. Дорогою чрезвычайною ценою поставленный в Черноморское адмиралтейство корабельный лес должен проект сей сделать заслуживающим особенное внимание.

Декабря 25-го дня возвратился я в Тифлис. В Грузии в продолжение лета лезгинами делаемы были набеги на Кахетию, но повсюду были отражены и чувствительного вреда не причинили. Живущие в Ахалцыхском пашалыке семьями поселившиеся лезгины делали в Карталинии хищничества. На письма заступающего место мое генерал-лейтенанта Вельяминова 1-го отзывался паша ахалцыхский, что вышлет их на прежние жительства в горы.

В ханствах было покойно. В Шекинском озлобленные прежними поступками хана жители явную оказывали к нему ненависть, и я должен был употреблять меры для удержания их в послушании. Хан строгим наблюдением определенного мною пристава содержим был в пределах умеренности. Жители довольны были защитою правительства, ибо послан был от меня штаб-офицер для понуждения хана удовлетворить их за присвоенное несправедливо имущество, за прихотливо наложенные на них денежные штрафы, и взыскание сие простиралось до ста тысяч рублей ассигнациями.

Мустафа-хан ширванский способствовал живущим в горах беглому царевичу Александру и изменнику Ших-Али-хану дербентскому в тайных их с Персиею сношениях, пропускал чрез земли свои посланцев от горских народов, и сим Персия обещевала или дать деньги или умножить на границе свои войска, заставить нас развлечь силы наши и тем доставить средства дагестанцам производить опустошение в наших провинциях.

Замыслы сии принадлежат Аббас-Мирзе, но в исполнение приводил их находящийся при нем Каймакам Мирза Бюзюрк, который, образуя его в юности и впоследствии сохранив над ним влияние, совершенно управлял им. По наружности же Мустафа-хан старался казаться приверженным, и я не имел до сего средств изобличить его в поведении, хотя многие весьма подробности о изменнических поступках его сообщены мне были одним из чиновников его, служившим в походе в Дагестан.

Сурхай-хан Казыкумьщкий, самый хитрейший из мусульманских владетелей и ненавидящий русских, возбуждал против нас дагестанские народы, но сохраняя вид доброжелательствующего нам, не раз писал ко мне, что оскорбляется, оставаясь без воздаяния за непоколебимую верность. Со всеми ими был я в приязненной переписке в ожидании удобного случая воздать каждому по заслугам.

В самом городе Тифлисе начинали оказываться некоторые перемены. Сколько можно расширялись улицы разорением строений, грозящих падением, учреждались площади и возводились как казенные, так и некоторые частные здания, лучшие прежних. Я приказал разрушить обветшалые и ни к чему не надобные городские стены, дабы соединить форштадт, на котором, по привычке страшиться прежних беспокойств, жители никак не хотели поселяться. Против меня был ужаснейший в городе ропот и действия мои называли прихотливыми. Так бранили меня за Армянское старое кладбище, находившееся в лучшей части города, которое велел я обратить в площадь, но на сей площади менее, нежели через две недели, хорошо расположенная иллюминация, поставленная музыка и песенники привлекли множество народа, и порицавшие меня перестали быть недовольными моим распоряжением. Надеяться можно, что город примет другой вид, и даже в скором времени могло бы сие последовать, если бы здешнее дворянство не было чрезвычайно запутано в своих делах и весьма бедно.

Для возведения казенных зданий пожаловано было императором по представлению моему сто тысяч рублей медною монетою, которая при моем предместнике генерале Ртищеве прислана была для мелочной войскам раздачи, ибо медь обращалась здесь в выгодном весьма курсе. Также сто тысяч рублей ассигнациями (в червонцах), которые представил я в казну по возвращении из Персии, сбереженные от сумм, на содержание посольства отпущенных.

Предположив в сем году отправиться на Кавказскую линию, сделал я поручение об изыскании новой дороги из Грузии в Имеретию или исправления прежней для движения тягостей. Из Нухинского ханства посылано было несколько человек для исследования о дороге на Кубинскую провинцию чрез ветвь гор, отделяющую от Кавказа и вообще называемую Солват. По тому же предмету производились изыскания и от стороны Кубы.

Гвардейского генерального штаба капитана Муравьева 4-го назначил в экспедицию для обозрения восточного берега Каспийского моря, собрания сведений о народах туркменских, по оному обитающих, об их количестве, торговле, промышленности и о прочем. Ему поручено было изыскать удобную для судов пристань и место для устроения крепости, и буде нет особенной опасности в переезде степи, отделяющей Хиву от моря, отправиться с письмами от меня к хивинскому хану, на каковой случай дал я капитану Муравьеву приличные подарки и приказал употребить возможные убеждения в дружественном расположении к хану российского правительства, и сколько торговля, обеспеченная от набегов живущих на степи народов, может принести взаимных выгод.

Основание торгового заведения на восточном берегу было мнением адмирала Николая Семеновича Мордвинова, предложенным им на рассмотрение Комитета министров, от коего и получил я оное при отъезде в 1816 году в Грузию, дабы при удобном случае собрал я нужные по сему предмету сведения и их представил.

Что же касается до сношений с ханом хивинским, я начал их сам, рассуждая, что не имея некоторых. познаний о самой земле, с которою намереваемся распространить торговые связи, не можно с верным расчетом приступить к оным и еще менее решиться на заведения, требующие от казны издержек немалозначащих. Сношения от имени моего предпринял потому, что знал своеобычный и гордый характер хана, и что скорее мне приличествовало снести, нежели самому правительству, если бы он сделал гордый и дерзкий отзыв, который мог последовать по его понятию о его могуществе и в надежде на ограждение степями непреодолимыми. К тому же имел я в предмете живущих в Персии английских Индийской компании чиновников, которым посланная от правительства экспедиция могла наводить сомнения, а от меня отправленный офицер ни малейших не возбуждал подозрений, особенно когда я нарочно не скрыл о том и писал к персидскому министерству, чтобы суда наши приняты были дружественно, если им случится зайти в Астрабат.

Берег восточный Каспийского моря со времен Петра Великого обращал на себя внимание, и есть довольно хорошее описание оного нашими офицерами, но о пути в Хиву по сему направлению и собственно о самой земле не мог я ничего сообщить капитану Муравьеву в руководство.

В письмах моих к хану употреблены скромные выражения собственно на мой счет, например, «великий и могущественный главнокомандующий» и тому подобное. Долго писал я обыкновенным образом, но приметил, что здравое суждение не столь внятно здешним народам, как пышные глупости.

От шамхала Тарковского и военного начальника в Кубинской провинции получил я известие, что акушинцы возмущают соседственные им дагестанские народы и в особенности наказанных в прошедшем году жителей Мехтулинской области, обращая сих последних на шамхала; что башлинцы живут по-прежнему в городе, в надежде, что акушинцы защитят их, если бы русские вздумали их выгнать, что владения уцмия Каракайдацкого готовы к возмущению, хотя сам он нимало не примечен в участии; что идущие от Дербента торговые караваны подвергаются грабежу, и уже нет безопасного сообщения. Словом, видна была необходимость наказать акушинцев, которых самонадеянность и дерзости начинали быть несносными. По поводу сего, повторив представление о прибавлении войск, я в рапорте моем от 12-го февраля писал следующее:

«Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя должна ответствовать, если вина будет со стороны нашей. Если сама Персия будет причиной оной, и за то ответствую, что другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов. Государь, употребив меня в качестве посла, дал мне средства иметь те сведения о земле, которые другой долго собрать не может.

Видел я, каких стоит Персии усилий одна Хорасанская провинция, в которой не может в продолжение девяти лет погасить возгоревшееся пламя мятежа, и Хорасан не повинуется.

В мое пребывание в Султании, и можно сказать под моими глазами, с поспешностию отправлены были войска на место истребленных хорасанцами. Не укрылся от меня ропот подданных на беспутное управление, на изнуряющие налоги; знаю, что не встретим сопротивления со стороны жителей пограничных провинций, напротив, ожидать можем пособий.

Сии сведения составляют преимущество мое над теми, которые займут мое место, и она обратится во вред ей. Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее. Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее и умноженных будет недостаточно. В Дагестане возобновляются беспокойства, и утесняемы хранящие вам верность! Они просят справедливой защиты у государя великого, и что произведут тщетные их ожидания? Защита сия не состоит в бесславном рассеянии и наказании мятежников, ибо они появляются после, но необходимо между ими пребывание войск, и сей есть единственный способ смирения их.

Народ дагестанский акушинцы, о коих доносил я прежде, виною всех беспокойств, и так далеко простирается его дерзость, что если вашего величеста и не будет высочайшего соизволения на дополнение корпуса, я должен непременно идти для наказания сего народа, и мне, государь, не за себя страшиться надобно будет. Иначе Кубинская богатейшая наша провинция может быть угрожаема нападением, и за ее непоколебимость ответствовать не можно. Теперь уже нет у нас сообщения верного Кавказской линии с Дербентом, пресеклась торговля от расхищения караванов и убийства торгующих. Так было и прежде, и конечно ничего не будет хуже того, что было при последних моих предместниках, но не в моих правилах терпеть, чтобы власть государя моего была неуважаема разбойниками, и чтобы народы покорствующие вотще надеялись на его защиту».

Начальником в Дагестане определил я генерал-майора барона Вреде на место генерал-майора Пестеля, которому выпросил отпуск с состоянием по армии. О нем узнал я, что во время пребывания его в городе Башлы с отрядом войск он редкий день не был пьян, жителей города не только не умел содержать в должном повиновении и не видел, что они вывозят семейства свои и имущество и явное имели с неприятелем сношение, но сверх того раздражал их самым оскорбительным распутством. Старшим по нем чиновником был командир Севастопольского пехотного полка подполковник Рябинин во всех его упражнениях лучший ему товарищ; оба они не были при войсках в сражении. Генерал-майор же Пестель замечен еще весьма робким и даже вне опасности неспособным распоряжать, и еще бы не управляли войсками артиллерии подполковник Мищенко и майор Износков, командующий баталионом, то могли они испытать величайшую потерю и быть совершенно разбитыми, и генерал-майору Пестелю дано было место и подполковнику Рябинину полк по наилучшим о них свидетельствам, и таковыми обманут будучи, представил я их обоих к награждению за сражение при Башлы.

Начальника корпусного штаба генерал-майора Вельяминова отправил я во Владикавказ, приказал ему, проходя до крепости Грозной, осмотреть реку Сунжу и лежащие на ней временные укрепления. Надзрановский редут при ингушевских селениях и преградный стан, построенный генерал-майором Дельпоццо, по моему разрешению. Далее должен он был видеть прорубленную чрез урочище Хан-Кале дорогу и потом, собрав на Кавказской линии войска и переправясь у Шелководского селения за реку Терек, следовать к городу Андрей, где на устроение крепости имел уже я высочайшее соизволение.

В продолжение зимы приказано было старшему андреевскому князю заготовить лес для строений, за чем обязан был наблюдать и главный пристав; но некоторые из жителей, обыкшие к своевольствам, не желая исполнить сей первой для них повинности, и прочих от послушания отвратили. Прибывши с войском, начальник корпусного штаба привел все в должный порядок, и начались нужные к работам приуготовления.

Я остался в Грузии по случаю некоторых беспокойств в Шамшадильской дистанции. Там агалары, недовольные введенными мною в управлении переменами, наклоняли народ к возмущению, дабы тем понудить меня оставить все на прежнем основании. Обширные родственные связи шамшадильского султана способствовали ему иметь сильное влияние на большую часть простого народа, и сей по привычке покорствовать ему, не вникнув в выгоды нового постановления, умышленно толкуемого ему в превратном смысле, также приносил мне просьбы об отмене оного. Приближалось время, в которое жители дистанции удаляются на кочевья в горы к самым границам Персии; приносились слухи, что султан намеревается бежать и увлечь с собою народ.

Я приказал усилить войска, которые обыкновенно высылаются для караула при кочевьях, а генерал-майору князю Мадатову взять под стражу султана и одного из главнейших агаларов Казахской дистанции, которые и отправлены на жительство в Россию. Строгость водворила спокойствие, и здешние жители получили пример, что упрямство не всегда средство благонадежное против распоряжений начальства.

Наконец получил я высочайший рескрипт, коим одобрено предположение мое об устроении в здешней стране крепостей без всякой перемены. Проект о составлении особенной обороны крепостей, независимо от действующих войск, не утвержден. Император назначил новый комплект для полков Грузинского корпуса, и впредь каждый из них, в трех баталионах состава своего, должен иметь унтер-офицеров 300, рядовых 3000 человек. Средние баталионы должны быть обращены на защиту крепостей.

Для укомплектования по-новому корпуса вместо рекрут, в которых всегда чувствительная от климата происходит потеря, назначены полки, и им дано повеление расположиться в ближайших губерниях, откуда мог я взять их когда надобно. Полки сии суть следующие: пехотные Апшеронский, Ширванский, Куринский, Тенгинский, Навагинский, Мингрельский, егерские 41-й, 42-й, 43-й, 44-й. Находившийся временно при корпусе 8-й егерский полк поступил также в укомплектование прочих. От прежних полков корпуса должны составиться кадры и отправиться для сформирования в России полков.

Из штаб- и обер-офицеров, не исключая самих командиров полков, предоставлено мне было оставить в Грузии тех, кои могли быть мне нужными. Назначены были сверх того две легкие артиллерийские роты. Государь приказал во всех войсках переменить старое и к употреблению негодное оружие. Было еще таковое со времен покойной Екатерины II. Состоявший в корпусе Грузинский гарнизон из 2-х баталионов полк уничтожен. При сем умножении корпуса имел я случай отправить с кадрами офицеров не столько здесь нужных или которые желали возвратиться в Россию, оставить здесь на службу способнейших из прибывших.

Государь преподал мне большие средства к приведению дел здешней страны в лучшее состояние. Не взирая однако же на все количество пришедших из России войск, в корпусе по новому положению был изрядный недостаток до комплекта.

О сделанном мною предложении переменить одежду солдат, приспособляя оную к здешнему климату вовсе умолчено.

17-го числа июня отправился я на Кавказскую линию и скоро прибыл к городу Андрей. Во владениях кумыцких было покойно.

К устранению крепости нельзя было приступить, потому что место засеяно было хлебом и надобно было вырубать много весьма леса. Не прежде половины июля начались работы. Вблизи живущие чеченцы и народ Ауха часто беспокоили отводные караула города.

Отряд войск состоял из 2-х бат[альонов] Кабардинского], одного бат[альона] Троиц [кого], 3-х бат[альонов] 8-го ег[ерского] пехотных пол [ков]. Один из самых последних составлен был из прибывших рекрут, которые ни на какую не употреблялись службу; баталион же Троицкого полка отделен был на прикрытие чрез Терек переправы и сообщение с Кавказскою линиею. Артиллерии состояло 6 батарейных, 6 легких, 4 конных орудий. Линейных казаков 300 человек. Одна пионерная рота.